Елена
Шелкова

* * *

А клоун в буфете печален, не весел,

И нос накладной над тарелкой повесил. 

Артисты носы за ареной не носят,

Зачем же остался, остался ты с носом?

Ведь жил ты спокойно, легко, безопасно,

Зачем ты сбежал из картины Пикассо? 

Ну, мухи садились, ну, люди глазели,

Но это не повод сбегать из музея!

И знают лишь зимние окна-балконы,

Как душно дышать сквозь слои поролона,

Как страшно в любовный колодец кидаться,

Ведь нос, он мешает тебе целоваться!

Планета не станет светлее вертеться

От шарика цвета безмозглого сердца. 

Здесь столько безносых, что нюхают розы,

А станешь собой – и останешься с носом.

Но всё же, под вечер, как звёзды, мерцая,

У чудиков нежных носы зацветают. 

Я грустно живу, я сказать не умею,

Но мне от носов этих красных теплее...

А Вам?

* * *

А метель всё метёт по двору, и

Рифмы белые, как молоко.

Я тебе фонарей наворую,

Если, вправду, до звёзд далеко.

Я нарву фонарей, как ромашек –

Испеку нежный, лунный пирог. 

Приезжай, быть бесстрашным не страшно,

Бомбы к нам не придут на порог.

Пусть границы, война и солдаты.

Приезжай, чтоб себя испытать.

Я с тебя не пылинки – куда там!

Даже ангелов буду сдувать…

Есть ли жизнь на Марсе?

Помидоры – крохотные Марсы.

Семь рублей за килограмм планет.

Ешь планету, кроха, улыбайся,

Кутайся в китайский синий плед.

Я рождён запойным фантазёром,

И наедине с собою, брат,

Я учился резать помидоры,

Спички не жалеть, когда горят.

А когда я был особо «весел»,

Кроха бегал, требуя ответ:

Есть ли жизнь на Марсе? Есть ли? Есть ли?

Есть ли смерть на Марсе или нет?

Помидоры цвета революций

Жались к тыквам, брюквам и стене.

Их везли из Сирии, из Турций –

Распродажа раненых планет.

Ешь планету, кроха, и не кайся.

Ты поймёшь, что жалость – это бред.

Я не знаю, есть ли жизнь на Марсе,

На Земле сегодня жизни нет

Заведи

Красота с одиночеством бродят.

Крепко спаяны эти пути.

Кто кота, кто совёнка заводит,

Ты меня,

Ты меня заведи.

В Третьяковке и Лувре мне грустно.

Что холсты, кринолины, парча? 

Пить с ладоней твоих – вот искусство,

Что потомки должны изучать!

О любви и о птицах не спорят,

Страшно, что не страшны поводки. 

Заведи меня!

В лес или море,

Заведи,

Только не доводи

До того,

Чтобы я заводила

Не тебя,

Не того и не там.

Птица может лететь легкокрыло

Только к верным своим адресам.

…будут падать солдаты, снежинки,

Таять вновь у Земли на груди. 

Бог заводит всё ту же пластинку…

Заведи же меня,

Заведи.

Зелёные подъезды

Кто разрисовал подъезды

В зелень, всюду, до мазка,

Чтоб устраивала съезды

В них зелёная тоска?

Здесь не слышно пенье пташек,

Не срывается гроза.

У подъездных таракашек

Вечно грустные глаза.

Вернисаж для всех прохожих –

Безразмерный холст висит. 

Где же ты теперь, художник,

Гений, выскочка, бандит?

Метры зелени тревожной,

О твоей тоске трубят.

Кем ты так болел, художник?

Кто так разлюбил тебя?..

* * *

И смотрят, и смотрят со дна океана

На белые звёзды – и нет иных дел –

И юнги, и боцманы, и капитаны

Давно затонувших, седых каравелл.

И видят, что звёзды – совсем и не звёзды:

Огни от турецких, крутых папирос. 

Их курят матросы, их курят матросы

Погибшие на берегу, не всерьёз.

Ведь это не смерть, если не в океане,

Ведь это не гибель, когда без воды. 

В какой-то стране быть в земле – это странно,

Когда с Чёрным морем ругался на «ты»!

И хочется с чёртова неба сорваться,

Нырнуть со всей дури к своим кораблям! 

И там танцевать утонувшие танцы,

Кричать о фрегатах притихшим китам.

Но с неба – нельзя. И летят папиросы

С небесной тревоги на водную гладь…

…А ты говоришь – это падают звёзды,

Пытаясь кого-то себе загадать.

Моему музу

Без ухищрений и искусов

Мы выбираем жизнь на вкус. 

К поэтам ночью ходит Муза,

А к поэтессам ходит Муз.

Я стала бледною, как груша,

За что мне тяжкий этот груз?

Ведь я хотела просто мужа,

А вместо мужа – только Муз…

Лежит немытою посуда,

Мне не понять, «в чём сила, брат». 

Хочу сбежать, сбежать отсюда

К тебе – на сто стихов назад!

Воспоминания не ранят,

Я на тебя уже не злюсь.

Конечно, муж терпеть не станет,

Когда на кухне ночью Муз.

Что натворила я?!! Творенья…

Холодный Муз глядит в упор. 

И каждое стихотворенье –

Себе же смертный приговор.

Характер мой – конец любому.

И от меня (я так боюсь!)

Не только муж сбежит из дому,

Но и последний хилый Муз…

* * *

Мы с тобой ходили в сновидения,

Я ловил сачком снега зимой. 

И не знал, что ты – стихотворение,

Всё ещё не созданное мной.

Уносил снега под солнце, в рощицу,

Чтобы снег не подхватил бронхит.

Ты смеялась:

Если вдруг не сложится,

Сложатся прекрасные стихи!

Как я злился!

Хочешь – будь неверною,

Можешь чашки и меня побить. 

Но просил я до стихотворения

Никогда меня не доводить!

Довела.

И вот однажды в мир немой

Цвета снега стих упал в тетрадь.

Просто стать строкой незабываемой:

Нужно научиться забывать.

Поделись талантами забвения.

Как сбежать,

Найти другую грусть,

Если ты – моё стихотворение,

А стихи я помню наизусть?!!

Охота на комаров

Звенеть, звенеть, звенеть охота,

Занозой впиться – кровный зов.

Но – комариная охота,

Открыт сезон на комаров.

Взметнутся тапки и газеты,

Обманчив синий горизонт.

Комар живёт не дольше лета,

И это – если повезёт.

Сомкнутся надо мной ладоши

И станет навсегда темно.

Снимите шляпы, крошки-мошки,

Кому сезон прожить дано!

А нам и тела было мало –

Впивались в души от души.

В нас кровь чужая бушевала

И не давала долго жить.

Как злобно, радостно и рьяно

Несётся тапочек в пике.

Но я останусь красной раной

На беломордом потолке!

Пусть мой полёт не будет длинным

И без меня придёт заря…

Не уважают в комарильне

Тех, кто дожил до сентября.

* * *

Планету назови мою Печалье. 

А на планете этой, как цветы,

Растут голубоглазые молчанья,

И пляшут, пляшут лунные коты.

Меня учила нежность быть спокойней

И провожать моё и не моё.

Счастливых поездов тебе, перонье,

Желает разбитное вороньё.

Езжайте, поезда, не очень шибко.

Кондукторша, не будь в пути лиха. 

Ты совершила грубую ошибку,

Богатого оставив жениха.

Пусть не заманят к морю крики чаек,

Не завлечёт прогулкой свет Венер. 

Но если, вправду, золото – молчанье,

То я давно уже миллионер.

Побег арбузов

…а грузовик разбился вместе с грузом.

И выпало их чуть ли не две тонны. 

Катились трассой смелые арбузы,

Как головы романтиков казнённых.

Побег арбузов! Тысячи по лужам…

Глядел на них и удивлялся кустик. 

А тот арбуз – кривой и неуклюжий –

Моя башка, слетевшая от грусти!

Какая нас вперёд толкала сила? 

И поняли не только липы – кедры,

Что, даже став арбузом, я катилась

К твоим ногам, к твоим промокшим кедам.

Друзья-арбузы, нас потом поймают,

И повезут на казнь в огромной клети. 

А люди ничего не понимают!

И покупают нас на радость детям.

Романтики в неравном поединке…

Хоть так меня узнай по всем повадкам.

Купи меня за семь рублей на рынке,

Разрежь меня. Я буду очень сладкой…

Поезд

Странники со странностями. В страны

Чёрт их и кондуктор вновь понёс. 

Поезда, я знаю – наркоманы.

Поезда не могут без колёс.

В знойный день и в лютые морозы

Мчится поезд – в город, в море, в лес. 

И живут под кайфом паровозы,

Оттого так часто сходят с рельс.

Скорость увеличивая, дозы,

Поезд по дороге всё сметал.

От чего так любят эти розы

Расцветать на рельсах, между шпал?

Он тебя проехал, не заметив,

Он тебе ни стука не сказал. 

Но о чём ты думал, семицветик,

Поезду глядя во все глаза?

Что мы ищем, сердце рвя на части?

Мы найдём покой, нам повезёт. 

Только не меняет адрес счастье,

Счастье там, где нынче горизонт.

Я лечу, вовек не успокоюсь,

Здесь не те, а там не то, не то…

Я прекрасный сумасшедший поезд.

…за которым не бежит никто.

Страна солирующего саксофона

Оркестры, повсюду оркестры, оркестры.

По струнам идёшь, понимаешь: труба. 

И дружбе нет места, и нежности места,

Но всё же страну сочиню для тебя.

Страну Солирующего Саксофона.

Нет тихого слова – всё чаще и чаще

От звуков и звяков гудит голова. 

Здесь галстук, и тот подбирают кричащий,

А я всем назло подбираю слова.

К Стране Солирующего Саксофона.

Я их подбирал, как девчонка помаду,

Которая знает, что встреча – финал. 

А всё оттого, что когда сам я падал,

Никто никогда меня не подбирал.

В Страну Солирующего Саксофона.

И пусть одному мне кружиться трамваем,

И пусть одному возвращаться домой. 

Я – неповторим.

Или неповторяем?

Я – не подбираем к тебе

и тобой.

Я – буква.

Я – слово.

Я – фраза, которой

однажды взорваться – затихнут миры.

Среди оркестрантов, играющих горе,

Услышь меня

И подбери,

подбери.

В Страну Солирующего Саксофона.

* * *

Цветы не умирают тихой смертью,

Рождённые в стекле большой теплицы. 

Зачем ты смотришь в небо, семицветик?

Ведь над тобою лица, лица, лица…

Тепло в теплице, только не согреться.

И выбора не будет: или – или. 

Зачем вас в сумасшествии селекций

Талантливые звери выводили?

Вас выводили те, кто жил без башни,

Забыть бы лишь о ком-то где-то где-то,

И вот танцуют синие ромашки

И васильки кораллового цвета.

Колдует гений, сквозь пыльцу и слёзы,

Он видит вместо лилий – чьи-то губы,

Он скрещивает розы и берёзы

За то, что ей ботаники не любы!

По красному ромашковому полю

Влюблённые идут светло и мило. 

Изобретателя ромашек помнят, помнят,

А ты его сто лет назад забыла.

И в этом вихре злых изобретений,

Больших открытий, проигрышей, жалоб. 

Цветы скорей отбрасывают тени,

Чтоб хоть они от ножниц убежали.

* * *

Чтоб серым не ходить по белу свету,

Я говорю прохожим невезучим,

Что паровозы, как стихи поэты,

Из труб для неба сочиняют тучи.

И я кричу в их деловые лица,

Зелёные от гонки и прогресса,

Что листья в октябре – самоубийцы –

Срываются с дубов под мерседесы.

Меня поймают, поведут конвоем.

Я расскажу свирепому с мечами:

Собака на луну под вечер воет,

А я на фотокарточку ночами.

Цветут сады, бушуют кипарисы

Мне под конвоем ни смешно, ни страшно. 

Меня прервали в самом бенефисе,

Я только начинал о самом важном!

Я вырываюсь, требую банкета,

Душа желает вверх, туда, где боги!

…Какая-то ужасная планета

Всё время попадается под ноги.