Екатерина Малофеева

Екатерина Малофеева

Четвёртое измерение № 16 (364) от 1 июня 2016 года

Городские легенды

* * *

 

Город стал стеклянным шаром, искряной и кружевной.

Все смеются, все по парам, хлопья снега – пеленой.

Только лёгким диссонансом стынет жуть в моём окне –

Мёрзлый тополь в реверансе машет мёртвой лапой мне.

По-январски белоснежно, свет – хрустальная вода.

 

Страшно мне – не буду прежней,

я не буду никогда.

 

Растворяю вместо кофе я кристаллы темноты.

Залпом пей при катастрофе – и тогда спасёшься ты.

Заструится тьма под кожей, обжигая, словно йод.

Стану чище, стану строже, страх отпустит, боль уйдёт.

Дымом, ладаном, мускатом и прохладой манит мгла.

Лёгкой тенью на закате ускользнуть за дверь смогла.

Зеленеет изумрудом полумесяц изо льда.

 

Страшно мне – живой не буду,

я не буду

ни-ког-да.

 

* * *

 

Бог проходимок и шарлатанок сделать её хотел фавориткой.

Слёзы мои жемчугами станут, только бери и нижи на нитку.

Тонкими пальцами вьёт рассказы, гладит и гладит – всё против шерсти.

Боль мою плавит, потом алмазом принарядит свой венчальный перстень.

Мы любовались на небо с милым – кошкой прокралась, сманила лестью,

Хрупкость запястий легко цветила звоном хрустальным моих созвездий.

Змейкой кошмарные сны украла, переписала с нуля сценарий,

Шифры, стихи, адреса, скандалы – всё засушила к себе в гербарий.

 

Список пропаж доведя до сотни,

Таю, как снег. И уже сегодня,

 

Недосчитавшись имён и сказок,

Летних ночей и осенних красок,

Майской луны, вёсен, полных солнца,

 

Я не проснусь,

А она –

проснётся.

 

* * *

 

драмы/истерики/ссоры/проблемы

 

люди ведомы. ты тоже ведом. кто – лучезарной звездой Вифлеема, кто – пятизвёздным икс-о коньяком.

 

клеммы/контакты/скачки напряжений

 

всё заискрило, зови помогать! люди в спецовках без лишних движений режут проводку, ворча: «вашу мммать»

 

ноты/аккорды/мелодии/тоны

 

ставь нашу песню на вечный репит. с первых секунд, безнадёжно знакомых,

колет и колет

туда, где болит.

 

тянет и тянет,

как мощным магнитом,

как назовём нашу ложь-без-любви? машешь рукой раздражённо: «иди ты!

 

не отпускает –

хоть как назови».

 

* * *

 

Смутные призраки новых строчек тянут за пальцы, ломают почерк.

Месяц лениво качает ангел, звёзды нетрезво танцуют танго.

Пьёшь, как целуешь, – легко и жадно.

Не обернувшись, уйдёшь – и ладно.

Кто же так любит, скажи на милость?

Я ворожила, гадала, снилась – ты отмахнулся от снов и песен,

Наши качели уравновесил, серпик поправил на небе пьяный,

                                                                     звёзды отпаивал валерьяной.

Всё просто взял и вернул на место, а мне одной – ни небес, ни блеска.

Как без тебя пережить мне холод?

Светит хрустальным огнём мой город.

К новой зиме не готов, обижен, что в декабре мы не стали ближе.

Шанс повстречаться (совсем ничтожен) дразнит, кусает, щекочет кожу.

Калейдоскопом летят недели, скоро куранты мой год разделят,

                                                                     перемешают «потом» и «перед».

 

Может, вернёшься?

Я буду верить.

 

* * *

 

Когда ты взрослеешь, ты больше не вечен,

приходят сомнения в собственных силах.

Судьба заблудилась – виновен диспетчер.

Она к тебе тихо дорогу спросила,

Махнул не туда – адресат одинокий

за чаем вечерним вздыхает о прошлом.

 

И потенциальный клиент наркологий,

и тот, кто мотает по велодорожкам

Круги за здоровье, считая маньячно

белки/углеводы, – равны перед Богом,

Равны перед шансом просчётов пустячных,

что рррраз! – и послужат последним итогом.

 

Когда ты взрослеешь, ты веришь в случайность,

в нелепые смерти, в болезни невинных,

Ты стал одиночкой, ты больше не стайный,

всё меньше – о книгах, всё больше – о винах.

 

Когда ты взрослеешь, всё злее обиды,

ты крутишь и крутишь в уме разговоры,

Недобрые взгляды и реплики чьи-то,

и с близкими глупые, давние ссоры.

 

Когда ты взрослеешь, всё меньше резервы

прощения, сил, допустимых ошибок.

Становится милая девочка стервой,

а искренний мальчик смеётся фальшиво.

И вроде любого отбреем-умоем,

и вроде циничен, и шутишь так тонко.

 

А где-то внутри ты паническим воем

исходишь:

 

«А можно остаться ребёнком?»

 

* * *

 

Ты позови меня домой, я так устала быть бездомной.

 

Тончайшей снежной бахромой асфальт подёрнут. Монохромна

Моя тоска – сплошной графит глухой стеной, в ней нет оттенков,

И отрешённо говорит о недоступных абонентах

На старой записи ничей, давно забытый, мёртвый голос.

А кровь в висках всё горячей. От сердца хрустко откололась

Та часть, где бережно храню твою случайную неверность,

Чужую злую болтовню. Я сберегала эту скверну,

Плохие дни – им под замком не укусить, не разбежаться.

Перебирала их тайком и боль сплошную на абзацы делила.

Легче по чуть-чуть отмерить горя, а не залпом

Свою беду принять на грудь одним глотком, тягучим, жарким.

 

Ещё не спят, ещё шумят живой рекой автомобили,

Но фонари холодный взгляд мне вслед брезгливо заструили.

 

Я так устала, позови. Ответа нет. И я согласна –

Пусть зябким мраком нелюбви

укроет город безучастно.

 

* * *

 

Просто наши биоритмы перестали совпадать.

А в истории кредитной злой инспектор нам печать –

«Без просрочек заплатили все взаимные долги».

На стандартном апостиле я размашисто: «не лги».

И украсит старый паспорт новый штампик – «больше нет».

Я смогла бы (хочешь на спор?) сохранить нейтралитет.

Ты теперь уже учёный и свободный (благодать),

Ведь шалавистых девчонок – так запойно целовать.

 

Где найти на нас похожих? Я гуляю дотемна

И в лицо смеюсь прохожим, кто-то спросит: «ты пьяна?»,

Не поверит, переспросит, срочно вызовет патруль.

На твоём балансе – осень, на моих часах – июль.

 

Где мои ориентиры? Я стараюсь их найти,

Но паршивки-дезертиры потерялись по пути.

Вооот мои шальные звёзды – снова дразнятся с небес.

 

Слишком глупо, слишком поздно.

Были «вместе» – стали «без».

 

* * *

 

Где сердце – пусто. Худа. Обрита. И вместо крыльев – саднят обрубки.

Но как-то дышит – с ужасным хрипом, внутри так ломко, легко и хрупко.

И вся изнанка – теперь, как поле для операций. Ломайте с хрустом.

Что хуже боли? жизнь-после-боли –  ни обезгневить, ни обесчувствить.

А всё снаружи – сплошная рана, всё жжёт от давних его касаний.

Хирург ошмётки сшил филигранно, но память боли – всё неустанней.

 

Вставай, ты сможешь.

 

И, спотыкаясь,

иду к воротам чужого рая.

Нет сил бороться, я каюсь, каюсь.

 

Но я – живая.

Пока – живая.

 

* * *

 

Ей – выметать чужие сны из-под твоей кровати,

и со скамейки запасных звонить всегда некстати,

И – через ноющую боль – просить тебя о встрече:

«ну обернись, ну соизволь, не будь бесчеловечен».

 

Тебе – всё задавать вопрос: «когда отпустит дуру?»

и не рассматривать всерьёз её кандидатуру,

Не отвечая на звонки, отмалчиваться твёрдо,

таскать простых на шашлыки и звать на море гордых.

 

Бывает так. И не ищи ты в этом виноватых.

Какой небесный бунтовщик смешал вам к чёрту карты?

Бывает. Всё наоборот. Отвлёкся архитектор,

и – жизнь не в такт, всё мимо нот, и перепутан вектор.

 

Я не осмелюсь полюбить, уже не раз научен.

Вдруг кто найдётся? Может быть, но это редкий случай.

Печально ходят по земле потерянные люди.

 

И каждый – лжец, и каждый – слеп,

 

И каждый – недолюблен.

 

* * *

 

Мы существуем, пишет Сьюзен Зонтаг,

          лишь чтобы кто-то нас запечатлел

На ярком фото. Где за горизонтом

         мы потерялись? Робок и несмел

Любой в попытках отыскать дорогу

         к чужой душе и очертить абрис

Своих побед. Я верю – каждый смог бы.

         Мы потерялись. Дай нам Бог найтись

И написать хоть пару резких строчек,

         что бьют насквозь. И пулей у виска

Напоминают, как наш мир непрочен,

         все мы – слабы, а смерть – всегда близка.

Пусть наша боль разбитым бриллиантом,

         занозой в лёгких колет, режет, жжёт.

А мир, вообще-то, многовариантен,

         и каждый выбор – новый поворот.

Самообман в халате санитара

         вколол в плечо глоток щадящей тьмы.

Смеёмся, плачем с фотографий старых.

         Мы потерялись. Потерялись мы.

Всё изменить и в новую реальность

         шагнуть – легко. О прошлом не жалей.

 

И перестань листать паранойяльно

         чужие судьбы в поисках своей.

 

* * *

 

Ловить за хвост обрывки рифм и много пить (грешна, грешна),

Саму себя уговорив – я не больна, это весна

Ломает ногти о стекло: «Впусти меня. Держись, сестра».

Дыши, живи. Не рассвело ещё пока, но до утра

Осталось чуть. Не омрачай – всё заживёт. И тёмным сном

Расстелет май твою печаль, развеет в сумраке сыром

Весенних ласковых дождей. Хоть ноет старый перелом,

Не очерствей. Не охладей. И – пусть со сломанным крылом –

 

ты полетишь...

 

Но – видит Бог –

Я лгу себе. Неумолим

Простейший факт – бесцветен, строг

И пуст мой мир.

 

Ведь я не с ним.

 

* * *

 

Семьи бывают счастливыми, крепкими

               или на ласку совсем небогатыми.

Всё, что в осколки, прихватим прищепками:

               метрами площади, общими датами.

 

Кровными узами крепко повязаны,

намертво сшиты мы клятвами брачными,

Сплетнями, шёпотом, криком, рассказами,

смехом, слезами, чужими удачами.

 

Грузом вины неоправданных чаяний

давят семейные мерки на ближнего,

Вышел за рамки – свои нескончаемо

пилят: «давай ампутируем лишнее».

 

Если обидят тебя неумышленно,

думаешь – Боже, куда ненормальнее –

Строже судили свои, а не пришлые.

Близкие ранили хуже, чем дальние.

 

Дёргали больно за тонкие струночки,

вросшие вглубь, в беззащитное самое.

Вот и таим в разговорах полуночных

суть сокровенную, прячем под шрамами.

 

Как франкенштейны, из планов родителей

скроены наспех. Лекала утрачены,

Но на подкорке шаблон убедительно

голосом мамы диктует задачи нам.

 

Кто одинок – обделённые, бедные,

жить без родни – это всё от нечистого.

Ссоримся насмерть, стоим до победного,

после мириться бросаемся истово.

 

Копим под сердцем, храним, как жемчужины,

старших советы, на землю нас сбившие.

Семьи бывают плохими, недружными,

 

Но

никогда

не становятся

бывшими.

 

* * *

 

В мире законы свои, мой ангел,

 

Хочешь победы – и бьёшь прицельно,

хочешь успеха – заходишь с фланга.

Дарит фортуна улыбку шельмам,

лгуньям, обманщикам, аферистам.

 

Глупо считать что-то в жизни вечным,

Глупо считать что-то в страсти чистым,

Верить в правдивость чужих «до встречи».

 

Стая живёт по уставу стаи,

Время бежит по своим канонам.

Правда одна, и она простая:

Хочешь быть счастлив – не будь шаблонным.

 

Каждый хоть в чём-то, но уникален,

Автор историй и личных истин.

Девочка-пай/покоритель спален –

каждый кому-то любим-ненавистен.

Каждый из нас был обманут –

брошен мужем/любовницей/музой/другом,

Был нагрешившим и был святошей,

предан, потерян, убит, испуган.

Выгонят – ищешь других пристанищ,

вылечат – снова наносят шрамы.

 

Драмы – банальны, пока не станешь

Главным героем банальной драмы.

 

* * *

 

Наш город стоит на могильных камнях.

               Мы – дети его, мы – легенд персонажи,

На тёмных его родились площадях,

мрак стал нам одеждой, а ночь – макияжем.

От нашего смеха сжимается грудь,

мурашки по коже от наших рассказов.

И если ты всё ещё хочешь уснуть,

совет по секрету – спи ночью вполглаза.

 

Проснёшься – о ужас! – ты в ванне со льдом,

багряные шрамы и ломит всё тело.

Портье усмехнётся: «Месье, подождём,

резекция совести – плёвое дело».

Развейся в кино – а то что-то знобит.

Иголка в сиденье (садись осторожно)

С запиской: «Теперь ты не сможешь любить,

саркомой души заражён. В неотложку

Звони, ты успеешь, быть может, спастись,

с утра завезли пару порций вакцины».

Но нет, уже поздно. Теперь берегись,

прощайся с родными, глотай витамины.

 

Ты можешь бежать, но зачем? И седым

ты станешь за пару ночей в нашем сити.

Растаешь ты в пепел, в лавандовый дым.

На память гостям наш рекламный магнитик:

«Не нужно гражданства, прописок и виз,

забудем про деньги, долги, документы.

Немного привыкни, чуть-чуть обживись…

 

И welcome творить городские легенды!»