* * *
Привет тебе, суровый понедельник,
Должно быть, вновь причина есть тому,
Что в подворотне местной богадельни
Тайком ты подворовываешь тьму.
И клинопись с облезлой штукатурки
На триумфальной арке сдует тут.
Здесь немцы были, после клали турки…
На Vaterland могильную плиту...
Теперь же неуёмная старушка
С бутыльим звонцем – сердцу веселей –
Все мыслимые индексы обрушит
Авоською стеклянных векселей.
И каждый здесь Растрелли или Росси,
Когда в блаженстве пьяном, от души,
На белом расписаться пиво просит
И золотом историю прошить.
Идол
Над капищем развеется зола.
Придут на смену боги постоянства.
Аллах излечит жертвенник от пьянства,
И канет жрец в нарубленный салат.
Послышится едва заметный скрип
Уключин лодки в серых водах талых,
Сознание погаснет в ритуалах –
Пока паромщик в церкви не охрип.
Качнётся берег, жизнь проговорив.
По отблеску божественной идеи
Плывут обратно волнами недели,
О разум разбиваясь в брызги рифм.
Мы вечно снимся миру: ты и я,
Безвременьем невинно обожжёны.
Кольцо на пальце наша протяжённость,
А спящий камень – форма бытия.
Шифоньер
И я рождён был между двух огней:
Земля и Воздух – вот мои стихии.
Зимою раскалённым суахили
Я изморозь проплавлю на окне.
Как будто город сном не утечёт
В сырую Лету мёртвого артикля.
Я наблюдаю, как моим картинкам
Музейный штиль уже ведёт учёт…
А ветер, наигравшись в провода,
Срывает фантик с приторного века.
Шуршат года листочками на ветках
И жизнь мою спешат земле отдать.
Степному небу грезится ковыль –
Должно быть, небо тоже полукровка...
Печальных истин мятая коробка
Пылится в шифоньере головы...
Слалом
Где облако спешит за ворот,
В изломанности горных хорд,
Осовремененный Суворов
Обозревает переход.
И не бряцанием на Калке
Преодолеть, воюя, знать,
Когда прославленной смекалке
Глаза зашорит белизна.
Здесь цепь озёр: за блюдцем блюдца,
Каймой врезаясь в берега,
О камнепад нещадно бьются,
Летя в лавинный перекат.
Босыми пятками рассвета
Примят к вершине эдельвейс,
И луч, меридиан разведав,
Снегов утяжеляет вес.
Тут лепет утра уши лепит…
Шале стремится напролом,
Когда по трассе русский лебедь
Альпийский воздух бьёт крылом.
Линия жизни
Под тобой походим, Отче – очень ли нагрешим?
Ты помилуй-ка, Боже, позже – у нас режим:
До обеда хлебаем беды, ко Всенощной спим.
Не по требнику треба – выгибание ломких спин.
А когда ты нас выдашь, курва – сдашь как кур в ощип,
Причастимся счастьем, окунаясь в кипящие щи.
Так на фоне рАки – на Афоне засвищет рак,
Перекрестится Будда, будет лоб разбивать дурак.
И за это поэту в его полные тридцать три
По ладони ладаном проведи и черту сотри.
Притча во янцзыцех
Я от жёлтого ливня тебя не спасу,
Хворостиной по спинке до дома пасу.
Ты Сибирь, как гранату, кидая,
Пей зелёные травы Китая.
Перекатная голь на фаянсовый блеск,
Камасутры великой искусный Рабле,
Я тебя приласкаю по скайпу
От шиньона до красного скальпа.
А в соломенной шляпе седой мандарин
Говорит языком привозных мандолин,
И елозит на джонке Лолита,
Пропадая в стране целлюлита.
Хочешь – слушай эпоху династии Цинь,
Выдирая клочки из паршивой овцы,
Забивая под сердце пирата,
Здесь в награду тебе – император.
Хочешь – просто тибетскою тайной молчи,
Воплотившись в тенях непотребной ночи
И веками по веку стирая
Приграничье от ада до рая .
Санкт-Петербург
Живёт мостами не уставший клацать
Мертвец, рождённый топором Голландца.
И будет день на откуп дан сторуким –
Топор ещё аукнется старухам.
Надменно-медным выточенный всадник
Ещё прискачет в Александров Садик,
Когда костьми сплетённое болото
Прольётся в айвазовские полотна.
Потом октябрь за нас проголосует
И выпалит заря не вхолостую,
Где петербургским царственным разиней
Салат-дворец отправлен в морозильник.
А нынешний сермяжный управитель
Уже другую пестует обитель.
Икра
Колодезная рябь –
На хруст, как всхлип ребёнка,
Пелёнка рвётся тонко
О льдинку ноября,
Где огненный сазан,
Набухнув пухлой брюквой,
Мелькнёт нелепой буквой,
Плывя реке в казан.
Раз так заведено –
В круги проплыть от камня,
Что в небе гулко канул,
Ударившись о дно.
Моря спадают ниц,
К луне отходят воды,
И кесарь время водит
По лону рожениц.
Анка
И вечер на тебя немного укорочен,
И ложу египтян завидует Прокруст,
И колотушкой лба сияет околотчий,
О косяки дворцов раздаривая хруст.
Не слышен ход небес, веление царёво –
Принцессу не будить на месяц Рамадан,
Пока безумный март Алисою зарёван,
И розы февраля царапают майдан.
И рвётся из цепей тоска цепных реакций
Ядреным ноябрём с Авророю в капкан.
Заря ещё красна с пальбою пререкаться,
Когда на Ильича картавится Каплан.
Задушенный Кавказ умоется снегами,
Остапу надоест промышленный Провал.
И, если я не прав, возьми в ладонь не камень,
А вычурный наган и ущеми в правах.
Восходит за Урал тачанка-колесница
Зевесу передать гражданскую игру.
Но Амазонка спит, покой ей только снится –
В пожаре нелюбви пережигает грудь.
И вечер на тебя немного укорочен,
И ленточки твои заплетены в «Максим».
Встречай и напиши о стрёкоте сорочьем,
Ресницами в крови на карту занеси…
За облаками вёрсты наверстай…
За облаками вёрсты наверстай –
Где с песней, выдуваемой в хрусталь,
Стоят в своей красе непогрешимы
Замёрзшие в девичестве вершины,
И усачом у терекских излучин
Обычай перед Шуриком изучен.
Там изобилье в роге у Вано
На вкус и цвет: как выпить дать – вино.
А горные и торные козлята
Под ноги сыплют огненные ядра,
И тратится к подножию Казбек
На эха перепуганного бег.
* * *
Забалдев под болдинскую осень,
Заварю иголки кипариса:
Заходи чайку попить, Иосиф –
Неба умирающего писарь.
Посиделки с классиком поэту
Как не помянуть тоскливо-броско?
Потому в Венецию поеду,
Или где там похоронен Бродский?
Только в эту шалевую осень
Ошалеть другим придётся строкам –
Водки заходил напиться Осип,
Чтоб согреться под Владивостоком…
Аменхотеп Иванович
За артефактом Мемнона на питерском листе
Аменхотеп Иванович загадочно блестел.
Молчанием взбешённого, но мудрого леща
Он расползался буквами, по клеточкам треща.
Он волновался волнами наждачными Невы,
Сопел, жестикулировал и разве что не выл.
И грудью синь взрезая – как сердцем на ухаб,
Багровыми подтёками рассвета набухал.
А в это время в сладости омытых кровью фикс
Всё клянчил взгляды каверзно озябший утром сфинкс.
Ливия
избежать резолюции
по весне сообрази,
а пока же зарю целуй,
проклинай саркози.
если с небом поссориться –
как читать облака?
и сорвётся пословица
с языка мужика
на ливийскую лысину,
как молился дурак...
запекается истиной
кровь походов и драк,
и в объятья эребовы
острым рёбрышком в бок
из архива затребует
бережёного бог.
Египет
Фараон наш страшно горд –
Он офонарел.
Третий месяц каждый год
Бесится Хефрен.
Пропечёт воловий бок
Вспыхнувший восток.
Медью выкованный блок
Делит день на сто.
Бич хвоста сшибает мух,
Мылит важный зад,
За Осирисом во тьму
Прячет раб глаза.
Глыбы приняв с кораблей,
Спин не разогнуть.
Солнце тащит скарабей
До утробы Нут.
Волокуш ремни тяни,
Дохни от плевка...
Сесть бы где-нибудь в тени,
Потянуть пивка.
Но на площади Тахрир
Не в почёте спирт,
Сонный Ра в чаду охрип,
И Мубарак спит,
Помня истины завет
Древних пирамид:
Человеку человек –
Вечный брат и гид!
Замерцает фонарик луны…
За окном, до утра приуныв,
Двор уляжется с нищим.
Замерцает фонарик луны –
Что ты, Господи, ищешь?
Летом полночь совсем не видна –
Бродит полуживая,
Иссушая поэта до дна
И бутыль разбивая.
© Эдуард Учаров, 2010–2011.
© 45-я параллель, 2011.