Брейгелевский мотив
Рае Кучмезовой
1
Белеет снег. От холода дрожат собаки.
Охотники спускаются с холмов.
Им видятся уже очаг и тёплый кров,
Тяжёлые с трудом передвигая ноги,
охотники спускаются с холмов.
2
С утра был гон. Звенел собачий лай –
они гнались за перепуганной лисицей –
от смерти ей уйти не удалось.
С нелёгкой, но заслуженной добычей
охотники спускаются с холмов.
3
И скоро, разомлевши от тепла,
они раскурят трубки и расскажут,
как страшен лес, про поиски следов
и про дракона, что живёт в пещере, –
охотники спускаются с холмов.
4
– Я говорю, драконов было два,
тому свидетель рыжая лисица.
Из первых слышал уст –
не с чьих-то слов!
– Ну как поверить в эти небылицы?!
Охотники спускаются с холмов.
5
Всё глуше голоса и разговоры:
– …какою снежной выдалась зима…
– …а главное – вернулся жив-здоров…
– …корова отелилась, молоко…
Охотники спускаются с холмов.
6
Снег быстро заметёт следы шагов,
и надо проследить, чтоб не отстали
ни юный Питер, ни хвостатый Плут,
за партией плетущийся устало.
Охотники спускаются с холмов.
* * *
В сухой горсти
Сжимая время,
Уходят старики.
Моё же время –
Не вмещается в ладони.
(Так мнится мне).
Оно кругом
Шумит и плещет
Подобно морю –
Ещё успеешь…
Ещё успеешь…
* * *
Видений дымчатая взвесь
осядет в сумрак осторожно –
из сна выныривать –
тревожно
Припоминаю снова –
здесь.
И значит – бегство
невозможно.
* * *
Единственного ищет сочетанья
Природы ряд таинственных примет.
Мне явлен облик неслучайных черт –
Мир повторяет ваши очертанья.
Но только безнадежны все старанья
Изобразить достойный вас портрет –
Отсутствует в палитре этот цвет
И красочные тусклы описанья.
Так в зеркале мерцает отраженье –
Двух ликов мимолетно совпаденье,
И с духом плоть не может совладать.
Но образ заколдованный трепещет,
И слов созвучья полны смыслом вещим,
Что нам дано ещё предугадать.
* * *
Г. Яропольскому
Задумчиво холмы лежат окрест.
Не каждый холм – Голгофа,
Спасителен – не каждый крест.
Припоминается: вначале было Слово…
Сомненье: вправду ли воскрес?..
* * *
Как жизнь пронзительна порой…
Пронзит – до боли.
И поле, что перед тобой –
Пройти – нет воли.
Но как же те, что до тебя? –
Один, но – воин?
Достоин предков будь своих. Себя
Достоин.
* * *
Когда бы истинная вера
Собой овеяла сердца, –
Какая требуется жертва
В залог бессмертия творца?
Неужто Бога возвышают
И унижения, и смерть?
Неужто Он страданий алчет,
А верить – значит – умереть?
Но что же Бог без Человека?
Он безымянен и безлик.
Он прозябает век за веком
Среди безмолвья – безъязык.
И лишь с тобой Он внемлет миру,
И лишь с тобой Он явлен здесь.
Бог Человека принял веру –
Он был распят. И Он – воскрес.
* * *
Когда бы предок давний
знал слова любви!..
История была бы благосклонней…
Он песни пел войны
и плач слагал
во славу павшей доблести.
И признавался он в любви своей
лишь к Родине,
тая сокровища другой любви
в таких глубинах
сердца и души!.. –
В пучине…
Меты
1.
Мы шли в Шыкы.
Я поднимался – в храм.
Средь жертвенных руин –
алтарь поэта.
Хоть не горит огонь –
но плещет море света,
И тяжесть камня
тянется к словам.
2.
Памяти А. М. Теппеева
Пред смертью все равны.
Но за порог
ступает каждый со своею ношей.
И невозможно подвести итог
трудам и дням,
страданиям минувшим.
Недужит время.
Отняты навек
Принадлежавшие тебе – земля и небо,
вода, огонь и Человек,
в ком жив твой голос
и память о тебе…
3.
Была земля, как лист бумаги,– белым-бела…
Последний росчерк… Неровен почерк… Байзулла…
* * *
Мы входили в наш дом.
Солнца луч на стене
Обозначил две тонкие тени.
Так входила чета фараонов в Луксор,
И рабы – преклоняли колени.
В этот миг просочилось дыханье пустынь,
Заклубилась на Солнце корона,
Поднялись из песка лики грозных богинь, –
Ты – жена фараона.
* * *
1.
На мягких склонах гор цветет кизил,
И пенится цветов весеннее безумство,
И безмятежность времени
сквозь безмятежность чувства
Скользит, своих лишаясь чёрных сил.
2.
Ещё нет впереди потери безвозвратной,
Ещё есть впереди чреда счастливых лет,
И босоногое в траве ликует счастье,
И запах трав разлит кругом, как свет.
* * *
Напрасен труд любви.
Кто в мире этом счастлив?
В последний час
себя утешить нечем
и незачем.
Придут другие
мостить дорогу к счастью
мечтами и костьми.
Скажу им только:
В добрый путь!
* * *
Не всё, что в памяти хранится,
Как пожелтевшие страницы,
Перелистать ты сможешь вновь.
С годами почерк неразборчив, –
Всё больше в тексте – между строчек.
Лишь пропись детская – чиста,
Легко читается с листа.
* * *
Нет, смерть я не зову,
хоть тяжек жребий.
Простому смертному –
пред смертью кто не прост? –
И лжи, и унижений, и насилия,
и нищеты – невыносим позор.
Зову я – жизнь,
с ней мужество и силу
Невзгодам мира должный дать отпор.
* * *
Позор Флоренции – изгнание поэта.
Идут года, всё так же жжёт её
тоска по сыну.
Во множестве живых обличий
шутов и мраморных скульптур –
он всюду здесь.
И всё же – нет его. Того,
кто обессмертил имя
Беатриче.
Помпейская фреска
Все кажется – свернёшь за угол –
там – Она, с цветком в руке,
в струящейся тунике,
и вслед за ней
вернутся голоса
разносчиков воды,
раздастся скрип телеги –
и хлынет пёстрая
разноязыкая толпа
навстречу в порт
вплывающей триреме.
И Он, глазами не найдя её,
сойдёт на берег
в ожиданье встречи.
Но ей иная суждена судьба –
увековечат кисть и пепел
копну волос,
упавшую на плечи,
цветок в руке,
и ремешок сандалии,
вплетённый змейкой в вечность.
Реквием по Георгию Яропольскому
1
Ты слышал, как в щель меж мирами
врывается и воет надсадно ветер:
«Настрадаешься!»
Ты бесстрашно ему отвечал, словно вызов
его принимал и поднимал перчатку:
«Да, настрадаюсь!»
Ты принимал страданья как радость,
как награду за трудное счастье –
любить.
Ты говорил пиитам: «Мало крови в чернилах,
мало». В твоих – не осталось чернил, чтоб к себе
не испытывать жалость.
Любить и страдать – два ремесла поэта,
без которых тоскующий ветер –
это просто сквозняк.
2
Задумчиво холмы лежат окрест.
Не каждый холм – Голгофа,
спасителен – не каждый крест.
Припоминается – в начале было Слово…
Сомненье: вправду ли воскрес?..
3
Из глины слепивший,
Отец мой небесный,
мне очи отверзший
и пламя зажегший
в груди,
и слово сложивший,
и слух мой открывший, –
зачем я тебе?
Ни света, ни тьмы.
Только голос из бездны:
– Восстань и иди!
4
Печальной радости избранник,
какую песню ты поёшь?
И почему – по сердцу дрожь –
о Человеке – скорбь и радость?
5
Мне трудно представить тебя
идущим ко Гробу Господню,
тебя, потерявшего Ад,
но сохранившего веру
в спасительность Слова.
И всё ж, преклонив чело,
ты в низкие двери вошёл,
и может, в мгновение это
ты гордость свою преклонил
и веру обрёл, что Ад
существует.
6
Мы спустились с холмов –
Холмов Хлама
двадцатого века.
Мы делили по-братски
и хлеб наш насущный,
и кров.
Тебя звали – Орфей,
хоть и смертным ты слыл
человеком,
и по жилам твоим
бежала горячая кровь.
И открылись пред нами
свинцовые воды
неподвижного Стикса.
И Харон уже ждёт,
закрыв капюшоном лицо.
Мы прощаемся здесь –
ты в скорбную лодку
садишься,
и ладья исчезает
в нависшем тумане густом…
7
Быть может, было всё не так…
Вслед за Орфеем Эвридика
сошла в Аид
и там его нашла,
чтоб вывести на свет.
И свет был близок.
Но не хватило
сделать два шага.
Аид не отпустил певца,
когда увидел свет её лица,
когда услышал,
как дрожит темница,
как смерти власть ничтожна и пуста.
8
Вычитание. В остатке – тело,
легче тростника.
Всё, что так рвалось и пело,
смолкло на века.
Скорбь на сердце. Оправданья
ранней смерти нет.
Смерти нет. Есть расстоянье –
не преодолеть.
У памятника генералу Ермолову
Кавказский лев!
Тебе в глаза взглянуть
пришёл один из тех,
чьи племена ничтожил
твой буйный гнев.
Спору нет, ты честно прожил
солдатский век,
и похвала из уст твоих
была солдату
жизни собственной дороже.
И всё же.
Суд истории –
не самый лучший суд.
История, подобно кондотьеру,
все преступления сочтёт
за честный труд,
когда для государства
в ратном деле
есть выгода и прибыль. Тут
места нет для плюрализма
мнений.
Генерал!
На поле Бородинском
ты снискал
и славу, и почёт, и уваженье.
Но здесь, среди кавказских
гор и скал
делам забвенья нет
и нет прощенья –
такой ли славы ты себе искал?
* * *
У слов любви священное есть право –
Услышанными быть, – тебе, сонет,
Их заключить в алмазную оправу
Доверил я моих на склоне лет.
Стих за стихом ложится на бумагу –
Отважных рыцарей непобедимый строй.
Я знамени любви давал присягу,
Я остаюсь – бессменный часовой.
Мелеет жизнь, но не скудеет чувство,
И снова не хватает точных слов,
Я повторяю, что любовь – искусство,
Когда горячая его питает кровь.
Бессмертен тот, чье сердце озарила
Любовь, что движет солнце и светила.
Фонтан Треви
На дне фонтана – золотой пятак.
Чьи он рассеивал потёмки?
И жизни тяжкой чьи обломки
свет озарил, вокруг сгущая мрак
былых невзгод?
Летит и наш пятак – цена надежды,
что, вынырнув из тверди прошлых лет,
прильнут к истоку две прозрачных тени
и золотой над ними вспыхнет свет.
* * *
Я не искал тебя. Ты мне – явилась,
Судьба мне, грешному, свою простёрла
милость.
И лишь потом себе придумал я,
Что век, до этого, искал тебя.
Яблоки Гесперид
Поэма транзитного рейса
I
Я опоясан поясом златым –
Семь звёзд горят в моей простертой длани,
Стоустый меч покоится в гортани,
Но соучастник в скорби – недвижим.
1.
Баксанское шоссе уходит на север,
Чтоб превратиться в половецкие степи.
В жёлтом свете масляных фар
Пылает пожар по обочинам.
Осень одна тысяча девяносто второго
Уползает в молочный туман –
в обетованное прошлое.
Там – голосуем мы. И – ни души.
2.
Все дороги ведут в Рим,
Эта дорога ведет мимо
Бочек с пивом
И молчаливых мужчин,
Жаждущих горечь
своей юдоли
Ощутить в солоде
И кристаллах соли
С привкусом моря.
3.
Мне Ваше имя неизвестно,
Но облик Ваш давно знаком, –
Мы путешествуем совместно
По всем дорогам всех времён.
Я Вам служил под небом Нила,
Я предан был в Помпеях Вам,
Мой меч на рыцарских турнирах
Вам никогда не изменял.
………………………………….
Нас не обманет расстоянье,
Ни эта ночь, ни бег колёс:
У нас – дорожное свиданье
Случайно встретившихся грёз.
4.
Прижимаясь к шоссе,
Изгибается яростный ветер,
В лобовое швыряет стекло
Листья и километры.
Осклабился век-волкодав,
Догрызает разбитые кости:
Места под солнцем для всех
Хватит лишь на погосте.
5.
Сорок минут езды по прямой.
Прямая – не есть кратчайший путь –
Ловушка пространства и косной речи.
В этой дороге без шор и пут
Можно себя покалечить.
6.
Прежнее небо – свиток папируса
В Александрийской библиотеке,
Прежние волны плещут у пирса,
В пепельных волнах галеры на рейде.
Воинств бесплотных колеблются тени,
Чайки вонзаются клювами в синее
Прежнее небо, и в крике последнем
Слышится: скиния! скиния! скиния!
7.
Транзитный рейс из тьмы во тьму.
– Ты слышал? Кони Чингисхана
Сожгли копытами траву,
И степь кровавится, как рана.
Быть может, наш транзитный рейс –
Транзитный путь воспоминаний
Тех поражений и побед,
Что он одерживал над нами?
И гул мотора, как хорал,
Пока уносится дорога,
Не очень честно славит Бога,
Как это делал Чингисхан.
8.
Лицо скрывая в облаках
Мне клялся ангел.
Точилась мёдом речь в устах,
Придав отваги.
И было страшно и легко
Отдаться вере,
Отравы сладость ощутив
В горящем чреве.
II
…Их стая уносилась на Восток,
И лязгали железные их крылья,
И в каждом взмахе был последний вздох,
И в каждом клекоте – непознанное Имя…
1.
Чёрный мраморный свод
Звездой одинокой выщерблен.
Жёлтым светом масляных фар
Я из ночи вышиблен.
– Может, возьмёте душу в залог?
Мои карманы лыком шиты.
– А на кой мне она, побери её чёрт!
Мы этим добром по горло сыты!
2.
Ближе к полуночи
слетаются ангелы
в ожидании
реанимации.
3.
Мерцают взгляды. В полумраке сонном
качаются в автобусном салоне
чужие лица.
И Ваше отражение в окне
скользит извне и следует за нами,
и, шевеля стеклянным губами,
мне изъясняется на мёртвом языке.
4.
– Мы говорим о завтра
Или о том вчера,
Которое будет завтра
Такое же, как вчера?
– К чему уточнять
Грамматические обстоятельства
бытия?
Неопределённые времена
Не требуют обязательств.
5.
В голой лесополосе –
ночью с милым мило.
А под каждым бугорком –
тихая могила.
6.
– Вы знаете, мисс,
говорят, адыгов
сгубил маис,
а не испанские
конкистадоры.
7.
Итальянский дворик –
в пельменной.
Мухами засижен век.
Лицом в тарелке –
уже не человек.
Но ещё – не Анубис.
8.
А мы – по эту сторону реки –
И псы, и чародеи, и убийцы.
И от своих грехов – не откупиться,
И от чужих – нам некуда уйти.
И в этом ощущении вины
Блаженны мы и не взыскуем града,
И всё, что обещалось нам когда-то, –
Тебе, наш Боже, возвращаем мы.
9.
Звезда останется ничьей,
И ночь продлится.
Исполнены слепых очей
Предутренние лица.
И, зрячьи простерев крыла
Над тяжким телом,
Скользит бледнеющая мгла
В безмолвье белом.
10.
Ремаркой из чеховской пьесы
Где-то гремит выстрел.
В сером карликовом саду –
шорох опавших листьев
и гниль гесперидовых яблок.
Живущего заживо
не устрашит святость обряда.
Кусок свинца
обещает окончанье разлада
всем за здорово умершим.
Вот только под языком
не оказался б фальшивым обол,
а не то – не избежать
возвращенья.
* * *
Японского сердца печаль
Вежливо входит
И скромно садится у входа.
Арабская томная грусть –
Засыплет песком
Колодец живительной влаги.
Английский задумчивый сплин –
Исчезает в тумане
Снявшийся с якоря берег.
Русского поля тоска –
Дрожит на ветру
Последний березовый лист.
Моя печаль –
Камни на побережье.