Дмитрий
Ракотин

В карауле

Сей день был прожит зря – без ручки и бумаги.

Тяжёлая заря упала на овраги.

Чего б казалось – стой, осматривай пригорки.

И пост весьма простой – от ёлки и до ёлки.

А я брожу, уныл и заспан, и ненужен.

Я даже позабыл, что я небезоружен.

Какие здесь леса – сплошь ёлочная охра!

Везде лежит роса – и холодно, и мокро.

И сыро аж до плеч: не греет плащ-палатка.

Не сесть и не прилечь, а стоя спать не сладко.

Брожу я сам не свой, мерцаю сапогами,

С тяжёлой головой, с тяжёлыми ногами.

Проныривая сны, раскосы, как китайцы,

За мной из-за сосны подглядывают зайцы.

Как юркий огонёк, в траве мелькнёт лисица.

Ей тоже невдомёк, чего же мне не спится.

В пилотке набекрень сознательным солдатом

Я встречу новый день в обнимку с автоматом.

Пусть долго ночь идёт. Но ротный мой спокоен:

Его не подведёт такой надёжный воин.

Велосипед

Дорога – ухабы да ямы,

Как чья-то суровая месть.

Дорогу осилит упрямый,

Во мне же упряминка есть.

Дома и деревья рядами

Проносятся, что-то звеня.

Отчаянно жму на педали,

Не жалко стального коня!

Хорошее только в начале.

Дерзай, огород городи!

Одиннадцать лет за плечами,

А сколько ещё впереди!

Взбивай мои кудри, свобода,

А будничный шум, отвяжись!

Ни зная ни кода, ни брода,

Лечу в запредельную жизнь…

* * *

Всё было: белые дороги,

И зов грядущего в ночи,

И зелень яркая осоки,

И солнца жёлтого лучи.

ЗабВО, курсантские нашивки,

Молчанье леса, блеск реки,

Любовь, надежды и ошибки...

И это всё вошло в стихи.

* * *

Журчит вся улица построчно.

Сугроб заметно похудел.

И март вещает мне про то, что

Окончен снежный беспредел.

Топчу ботинком липкий студень.

Торчу от зимних похорон.

Как мудрой критике литстудий,

Внимаю возгласам ворон.

За веру в солнце есть расплата.

Зрю в суть людского естества:
Есть простота дороже злата,

Но чаще – хуже воровства.

Весна, как странная игрушка –

Шумит (весна, не обессудь!)

Наверно, каждая лягушка

Прекрасно знает жизни суть.

А я в тени древесных кружев,

Где пруд от талости набряк,

Увы, её не обнаружил

Ни под одною из коряг.

Заповедь пиита

Пиши, когда башка не варит,

Когда долгов дремучий лес,

Пиши, когда тебя не хвалят,

Когда возносят до небес.

Пиши, когда прорвало трубы,

Когда покуришь анаши.

Пиши, когда получишь в зубы.

Скрипи зубами, но пиши.

Пиши, когда неурожаи,

Когда сгораешь на костре.

Пиши, когда тебя сажают,

Когда выводят на расстрел.

Пиши живой, под крышкой гроба,

Повсюду – в шуме и тиши.

Когда летишь ты с небоскрёба,

Ори, но всё-таки пиши.

* * *

И безумного ветра псалмы,

И сугробы с метелицей злою, –

В общем, все атрибуты зимы

Оказались ничто пред весною.

Разошлась заповедная мгла,

Стухли будни, что так надоели,

Праздник солнцем прошёл по углам,

И повсюду запели капели.

Посветлели деревья корой,

В парках жизнь засверкала иначе.

Оттого и игра «кто кого»

Обернулась весенней удачей.

…Так зима потеряла ферзя,

Короля – и сама захромала.

Это праздник зажёг всё и вся,

Светлый праздник. Для сердца – не мало.

* * *

Опять ты полон думой

О жизни, всё о ней.

Хоть думай, хоть не думай,

Она тебя умней.

Уймись, как говорится,

Её не обуздать.

И смерть – её сестрица –

Во многом ей под стать.

Памяти Б. А. Чичибабина

Тугой поток морозных жал

Вовсю шуршал по подоконью,

Когда он руку мне пожал

Своей прокуренной ладонью.

В стеллажной комнате скучал

Дух ремесла и чертовщины.

И свет прилежно освещал

Морщины старого мужчины.

Казалось, в профиль и анфас

Он сделан из древесных клеток.

Блестели шишки его глаз

Из-под густых еловых веток.

Он пепел стряхивал с руки,

Дымя в глаза оконной бездне.

Я знал, что жгут его стихи,

Как все высокие болезни.

И от словесного дождя

Словесным паром отраженья

Вставали образы, чадя

Кошмаром самовыраженья.

И, в отвлечённостях паря,

Он осторожно, постепенно

Шутя просвечивал меня

Похлеще всякого рентгена.

А я украдкою глядел

Как величаво и серьёзно

Белёсый дым его летел

Из белой форточки на звёзды.

Зрачки затейливо его

Вплетались в игры звёздных крапин.

И как-то думалось легко:

«Так вот какой Вы, Чичибабин».

Харькову

Здесь то туман, то снег, то холод.

И дни покоя не дают.

Но полюбил я этот город

За суету и неуют.

Есть в нём особая закваска,

Свои заря, звезда и пыль.

Но он совсем не город-сказка,

Он реалист, он город-быль.

И что с того, что Саша Пушкин

Не отдал дань моим местам,

Не посетил! Мой город худшим

Совсем от этого не стал.

Пускай не видел он и Блока,

И Лев Толстой здесь не бывал.

Зато Есенин был Серёга

И звона ухарски давал.

Я выйду в парк, где много ветра,

Где с высоты глядит на нас,

Как в ожидании ответа,

Великий мученик Тарас.

Что говорить о Берне, Риме,

В сравненьях пользы ни на грош.

Не буду сравнивать с другими,

Ведь всяк по-своему хорош.

Желаю, чтобы величаво

Он добивался своего,

И чтоб ничто не омрачало

Лица прекрасного его.

Чтоб он не бредил Интернетом

И не молился на пашей.

Чтоб больше было в нем поэтов

И меньше всяких торгашей.

* * *

Я памятник себе воздвигнуть не спешил,

Пока душа в грядущее глядела.

Я мучился, я мыкался, я жил!

И вообще, не в памятниках дело!

А дело в том, что жизнь – и вправду – миг,

Блистательна, щедра, взрывоопасна.

Те, для кого она, как черновик,

Наверно, жили всё-таки напрасно.

Ей вечное могущество дано,

И перед ней всегда я безоружен.

Кто пьёт её неспешно, как вино,

Тому и нафиг памятник не нужен.

* * *

Я проснулся. Далече враги и друзья.

Переменам не видно предела.

Сколько лет отпылало бездарно и зря!

Сколько мыслей в трубу улетело!

А за эти года обмелел океан,

Проржавели машины из стали,

Десять лет остывал и взрывался вулкан,

«Прапора» генералами стали.

Улетали ракеты, сменялись вожди,

Мир менялся внутри и снаружи.

Тыщи раз начинались, стихали дожди,

Высыхали и полнились лужи.

Сколько раз у берёз в жилах буйствовал сок,

Голова облетала у клёна,

Города, как вода, уходили в песок,

И в тряпьё превращались знамёна.

Сдох Кощей, улетела Яга, как пчела,

В поднебесье неся свою ступу.

Всё давно изменилось, а будто вчера

Я ходил ещё в старшую группу…

* * *

Я просрочил все сроки, и поздно стреляться в апреле.

Тени дня, как приветы ушедших из жизни друзей.

Мне сейчас столько лет, сколько лет проблуждали евреи

По бескрайней пустыне, куда их повёл Моисей.

Заглянуть бы туда, где мерцает грядущее смутно,

Разглядеть что-нибудь в этой опади листьев и лиц.

Как из тряпки сырой, я стихи выжимаю из утра,

И вникаю в глубины и таинства мудрых страниц.

В тёмном транспорте места сегодня не будет, похоже. 

Ближе к поручню стать, чтоб в сплошной толчее не пропал,

Где красавицы профиль чуть светится так белокоже,

И дымочки дыханий неспешно сплетаются в пар.

Этот город весёлый, клубящийся, пестрый, как табор.

Он торговец, и слесарь, и просто чудак-чародей.

Он богат и циничен, он полон волшебных метафор.

Он жонглирует ловко огнями своих площадей.

Обращайтесь к нему, помогает всегда безотказно.

Все мечты исполняет, лишь дождь отыграет в четверг.

Всё пройдёт, и о нас в нём останется светлая сказка,

Украшая собою грядущий несказочный век.

Пролетим, просквозим, кто орлом, кто синицей, кто молью.

Жизнь по сути арена, сраженье творцов и мещан.

Я люблю этот город обычной, не странной любовью

И хочу, чтоб он дольше меня на себе ощущал.