Вкус

Четвёртое измерение № 20 (224) от 11 июля 2012 года

беспечальное

Нет печали. Есть тень ускользнувшей возможности сбыться.
С терракотовых крыш время струйками тянется вверх.
А под крышами тишь и лишь гнёзда, что свили синицы,
временами за ворот трухою слетают со стрех.

Нет печали. Есть память, похожая больше на вирус,
на назойливый привкус, на наледь в морозном окне,
на потёртый пиджак, из которого вечность, как вырос,
только вот почему-то желания выкинуть нет.

Нет печали. Есть вечер, знакомая улочка в гору,
в играх с видом своим неизменная – та, да не та,
тихим эхом шагов по-приятельски вторящий город,
и была, но ушла, незаметно ушла пустота.

порция счастья

Когда в жестяной коробке
вместо туго скрученных
высушенных чайных листков
в угол ссыпается порошок
невзрачного цвета,
снова вспоминаешь о том,
что так и не сделал,
не сказал тебе то,
что, наверное,
изменило бы весь этот мир,
глотающий за неимением ничего другого
эту разбавленную улыбками тишину,
словно выброшенная на берег
рыба.

Но, немного помявшись,
выходишь из дома
за новой порцией
тёплого, уютного счастья,
в котором, как это ни странно,
и слова, и безмолвие
лишены всякого смысла,
в котором
достаточно только знать,
что ты
есть.

легко

если слышишь –
шепни пилоту качнуть крылом,
если видишь –
уверуй в то, что я тоже вижу;
нам с тобой
отчаянно повезло
над мечтой оказаться
на волос выше

нам легко
расстоянья делить на дни,
а молчанье –
нА три нелепых точки,
нам легко
и быть, и не быть одним
в рукавах
бездонной бессонной ночи

нам легко не ждать
и не знать угрызений зуд,
не важны ни мили нам,
ни шаги, ни йоты,
нам хватает просто
иметь ввиду –
самолёты в небе
порой ведут
ничего
не слышащие
пилоты

не

Не уповай на время – суть не в нём,
не возвращайся мыслями в былое –
там, в глубине, под выгоревшим слоем
вчерашних красок – тёмный водоём
холста. Увы, пустого. Память врёт,
копирует любимые мотивы,
а ты в ответ, стараясь быть учтивым,
молчишь… молчишь… Ты знаешь наперёд:
когда-нибудь в бессонничном аду
все эти «не» окажутся за гранью
и время – неуёмный кроткий странник –
подаст с подножки руку на ходу.

Вера

Любые совпадения имён –

банальная случайность.

Вера пишет стихи, не жалея ножа и нить, складно вспарывая и штопая судьбы своих героинь. Вере страшно, ей страшно жить, страшно хочется жить, не копаясь в подробностях, что же такое – жизнь. Но пока на завтрак молчание, кофе, дым, недосып, недовыплаканность и прочая маета, Вера длинно пишет, что значит по-вериному – быть пустым, с левой скобкой в конце своего поста.

В интернет-журнале, который всегда живой, сотня девочек строки впитает, едва дыша. Девяносто девять под вечер пойдут домой, а одна – из дома. С десятого этажа. Просто ей покажется – это всё о ней: безысходность линий в палитре «кобейн-о-рай» и, смотри, внизу в мираже путевых огней загорелось «Выход»…

Наутро у Веры чай. Сигареты в мусор. Светает. Есть повод начать с нуля. Боль излита оптом в социальный ЖЖ-жилет. Вера сильная. Выдержит. Вынесет. Даст ещё вагон поэтического угля. Бескорыстно, даром, без цели оставить след.

ощущение тебя

О.

Слов обрывки, свет лица в тумане…
Ворот виновато теребя,
память из-за пазухи достанет
только ощущение тебя.
Ни движений нет, ни чётких линий,
голос многократным эхом шит,
разрисован запахом полыни
кисточкой цикория во ржи.
Ты во мне без блажи, без предлога.
О тебе не знаю ничего.
Так, наверно, верящие в бога
чувствуют присутствие его.

вкус

Остывший чай.
Я столько раз выливал его
и заваривал новый,
что, наверное,
хозяин небольшой чайной лавочки
где-то в предгорных районах Китая
заработал на поездку старшей дочери
в Лондон или Париж,
где та, по всей видимости, и осядет.
Будет писать отцу и сестре письма
о том, что жизнь налаживается,
что ей несказанно повезло.
Всё реже, реже…
А потом и вовсе перестанет,
потому что надоест врать.
Сказать правду не хватит сил,
а вернуться – денег.
А отец,
экономя на пустых развлечениях
вроде сахара и театра по выходным,
терпеливо будет копить на билет
для младшей.
День за днём
скручивая из податливых листьев
небольшие шарики,
он не заметит,
как дочь
перестанет принимать его всерьёз,
отдалится от него
и как-то вечером
тайком,
не оставив даже и записки,
уедет в город,
подальше от запаха сохнущего чая
и молчаливого отца.
По утрам
снова будет всходить солнце,
а почки чайных кустов
лопаться от напора молодых побегов.
Наскоро позавтракав холодным рисом,
он будет встречать сборщиков чая
с пустой корзиной и медяками в ладони.
А затем снова
сушить и скручивать чай,
сушить и скручивать,
сушить и скручивать…
А ещё улыбаться покупателям
и складывать деньги в шкатулку,
которая стала теперь слишком мала.
Ведь я по-прежнему выливаю чай.
Вот и сейчас
он остыл, потемнел
и потерял вкус.