Все стихи Дениса Колчина
* * *
«В целой Африке нету грозней сомали…»
Повтори в декабре, поутру,
Во дворе, на Урале. Себя обмани,
Отмени вековую игру.
Наплевать на историю, опыт, судьбу.
Воплотились они у других.
У тебя – только Африка, рейд мангбету,
Белый Нил (произвол радуги).
* * *
«Давай сегодня выпьем за Кавказ», -
Знакомый лейтенант промолвил.
Коньяк – в стаканы. Хлопнули на раз.
Кафе не различало молний
Усталых, значит было в аккурат.
Накатываем так по новой.
«Они по нам лупили из засад,
А мы их – в ничего! – ковровой…
Брателла, это…просто – заебись…
Война…или приказ проклятый…»
Стояла тёплой облачная высь
Над летним «кабачком», над плато
Центральных улиц, парком, пустырём,
Соседнею влюблённой парой.
Подумал я, прикинув окоём:
«Конечно, охрененно старый
Расклад…», потом стаканчик опростал.
Летёха намахнул ответный…
И мне вдали казался пьедестал.
А другу – Алхан-Юрт предсмертный…
* * *
«Кул Шариф» – казанская мечеть:
белый корпус, купол голубой,
бело-голубые минареты.
Ледяная Волга леденеть
остаётся плавной полосой,
слоем ледяным, подлёдной Летой.
* * *
Авары, булгары, хазары.
Они пронеслись, прокричали…
Темнеют гнилые амбары –
Степные пустые развалы.
На волосы падает солнце,
Сиреневым делает небо,
Крепчает подземная бронза –
Июль перекатный отведан.
Кипчаки, татары, ногаи –
Сухое каурое время…
Синеет ковыль, подбегает,
Мосты поредели – замена
Эпохи разбросанной меди.
Просторный смеркается воздух.
И ты, долговязый, приметен,
Пока не особенно поздно.
* * *
Апрельская скрипочка эта
Недолго звучала тогда.
Стремилась, чуралась… Да где там!
Гуляли с тобой у моста
Весь вечер. На самом же деле,
Марина, мы были с тобой
Речной исчернённой купелью,
Поветрием над мостовой,
На фоне бордовом тенями,
Удачей скрипичной дуги.
Марина, мы были, тем самым,
Самими собою. Прикинь…
Тем более, ты улыбалась,
Моя кареглазая… А
Однажды – ни много ни мало, –
Конечно, вернёмся туда.
* * *
Берёшь меня под руку,
А я – открываю зонт
Вишнёвый. И дорого
Мгновение. Поворот.
Глядишь, кареглазая,
На мартовский светофор.
Чуть больше оказии
Наитие-договор,
С тобой заключаемый
От вспышки давным-давно.
Сквозь дождик нечаянный
Проходим без всяких «но».
* * *
Благодаря исламской архитектуре переключаюсь.
Медная мечеть, мечеть «Фабр», Пермская соборная мечеть
позволяют забыть о том, что на свете есть «мерченариес»,
войны, кокаиновый трафик…Хочется, конечно же, успеть
осмотреть многочисленные уральские, не уральские
комплексы…Лично запечатлеть «Гуфран», «Кул Шариф», «Абдуль Самад».
Вот фотопамять будет – купола, интерьеры, краски,
двери, минареты…Никаких картелей, «вендетт», засад.
* * *
Бог ты мой… Ну, Боже мой… Ну, что ты?
Дорогая, поцелуй меня.
Видишь, я приехал. Чумоходы,
Кипарисы, универ – фигня…
…Ладно. Не фигня. Другое дело.
«Степь да степь», ж/д вокзал, Ростов…
Звёздочка, уралочка, «Омела»,
Я вернулся. Не грусти, любовь.
* * *
В атаку по минному полю,
От жизни бегом, или смерти.
Я плачу, предчувствую, вою.
Я помню, хоть не был. Посмейте
Представить…Взлетает ракета
(Зажёгся фонарь в переулке),
И сердце заходится Летой,
Стучит обречённой бирюлькой.
* * *
В голове играет музыка –
«Это всё», ДДТ.
Лейтенант, давай помянем
Башлачёва, Сопровского, Рыжего.
Наливай! Вот так, не бузгая.
Выдох-вдох, и т. д..
За любовь! Ага. В кармане –
По нулям. Безответная выжала.
Но один пузырь – то самое.
Третий тост – за друзей,
Что остались там, на юге,
Под Шатоем, Калиновской, Джалкою…
А кого-то тянет за море.
Ну и пусть…Смей, не смей…
Будь здоров! За жизнь по кругу,
Что явилась нисколько не жалкою.
В простом жанре
Ветер весенний. Трамвая нету.
Виталя достаёт сигарету,
закуривает. Уточняет план –
завтра на рассвете рейс в Дагестан.
Там разобраться во всём на месте:
как часто гробят из чувства мести,
как часто уходят вести джихад
и где шариат – обычный расклад.
Ветер весенний. Трамвая нету.
Виталя докурил сигарету,
ругнулся. Ещё раз прикинул план:
«Завтра на рассвете рейс в Дагестан…».
* * *
Ватка с кровью. Мне взяли из пальца.
На сегодня – единственный подвиг.
Понимаю: не надо бояться.
Тем не менее, тело подводит –
Непременно лицо побледнеет,
Пятерня затвердеет внезапно…
По-иному совсем не умею.
А из вены – осталось на завтра…
В медсанбате зато високосней:
Окровавленных тряпок – навалом…
Ерунда для того, кто не в Грозном,
Для того, кто отделался малым.
* * *
Везде – следы заката:
Не в плане смерти, в плане позолоты.
Летёха пьяноватый,
И я, простуженный, в своё упёрты.
Уселись на скамейке
Дворовой. Дует в октябре изрядно.
Серебрянней оттенки.
И наши лица – неземные пятна.
Мечтаем понемногу.
Тупая мимика, но от природы
В глазах – почти подмога, –
Живая бронза. Травим анекдоты,
Беззлобно материмся.
И чувство горечи над пустотою,
Над медью пофигизма.
А в небесах «цзинь-цзинь» само собою.
* * *
Виталя посетил Кавказ –
заснял предгорья, блокпосты,
аулы, горы, перевалы…
Когда вернулся, показал
всё то, о чем я траливалил,
всё то, что представлял не раз.
* * *
Серж эмигрировать мечтал,
Но вдруг менту по фейсу дал,
И сдал дела прокуратуре.
Боб умер, скурвился Вадим…
Борис Рыжий
Виталя умотал в Салду,
Вано поехал по контракту,
Митяй допился до инфаркта.
Наверное, сейчас в аду –
Провинция, война, медпункт.
Себе признаться: «Дурачина»
Хватает сил. «Made in China»
Затем проносится в мозгу.
В кинотеатре – чепуха.
Работа, сука, напрягает.
И только дочка вертухая
На самом деле дорога.
Искусство, прочее «the best»,
Что атипично для эпохи,
Осталось… Мы не так уж плохи.
Короче, никаких волшебств.
* * *
Вот мне снится – я стою в проходе,
За окном качается жара,
Наш вагон купейный переводит
Мелкой дрожью постук «та-ра-тра».
Надо мною моей милой шёпот,
Дошуршал за тысячу км.
Для чего донскому ветру хлопать
Занавеской серой по стене,
Если шёпот милой надо мною?
Впереди – подсолнуховый цвет,
Меловое бликовое море:
Солнцесфера делится на две…
…Отоснилось… Я сижу на полке,
Наверху, уставившись в окно,
За которым – тёмные пригорки,
Кругляши-огни. Одно и то…
* * *
Вышел на улицу. А на улице – апрель.
Господи! Милая, ты далеко ли?
Шутка ли? То есть – опять «накололи»
Ангелы? За город упорхнул свиристель?
Слышится ветер и представляется Уктус.
Милая, если бы – напропалую…
Шляюсь до позднего, но не целую…
Ладно. По-моему, отголосок Сиракуз:
Шорохи дворников, телефонов перезвон
Сотовых лёгкий. И доброе утро.
Шалые голуби, да не как будто,
Делят полётами знаменательный сезон…
Выбрался на люди. Уралмаш преодолел.
Светлый господствует единомерно
Штрих полувыдуманного Палермо.
(Сроду ни разу я не угадывал предел).
* * *
Генетическая тоска по великой державе
Направляет все наши мысли.
А в округе – дым коромыслом,
Распоясавшийся. Сердца благородной оправы –
Под откос, или на ковёр. И второе похуже –
Стыд-позор. Не спрячешься после.
Ну а мы придуманы возле.
Может правильнее – во зле? Сомневаюсь. А лужи?
А деревья? Хоть раз ответить действительно важно.
Извините, капают слёзы.
Дорогие осенью розы,
И подснежники в конце мая. Ведь с ними не страшно.
Генетическая тоска, нам с тобой не до жиру.
Ни к чему наивное «если».
Куд-куда по горло залезли,
Представляя, без выходных, из себя пассажиров.
* * *
Гипасписты, пэоны, гоплиты…
Ветер северный всех пережил,
Травянистый донской сухожил
Бесконечностей полуоткрытых.
Колесницы, тараны, сариссы –
Незапамятный лёгкий мираж.
Праазовский пасмурный пляж –
Очевидец прохладно-зернистый.
Эмбалон, эпитагму, фалангу
Облака не хотят продолжать,
Не стараясь вверху удержать
Древнепризрачную афинянку.
Но заметна, порой, от навеса,
В небесах, в тёмно-капельный дождь.
И теснят зеленёную рожь
Ковыли крымчака-Херсонеса.
* * *
Говори! Говори! Говори!
Не молчи! Не впадай в забытьё!
Свиристели твои, снегири
у меня в рукаве! Я серьё-
зно! А ты, притворясь, хоть бы хны…
Притворясь! Голубые зрачки
не закатывай, ветка весны!
У тебя на груди кулачки,
гололёд и позёмка, и всё!
И не рвётся уже изнутри
ни синица, ни сокол ещё,
На бессмысленный счёт «раз-два-три»!
прекратили полёты пучки
солнцевидные! Сердце, усни…
Я смотрел на её башмачки,
одурев, постарев со спины.
* * *
Горный Крым. Виднеется Ай-Петри:
На фоне голубом –
Камешек,
Оконечник. Медленные ветры
Плывут через балкон…
Надо же…
* * *
Господин адвокат держит в машине пистолет-пулемёт «Кедр».
По-другому у нас в городе, разумеется, невозможно
заниматься юридической особой практикой. Например,
интересами политиков, полицейских, персон вельможных,
криминальные связи которых порой дают о себе знать.
А точнее – специфические нюансы этих контактов.
Скажем, когда, подойдя после процесса к машине, пулю – хрясть! –
получаешь из винтовки «Винторез» киллера-лейтенанта.
* * *
Давай, не грусти!
Уже не спасти!
На нас выпускают китайское войско.
Патроны в горсти.
Свобода в кости.
До этого жизнь была серой полоской.
Какая зима!
Сплошная сурьма!
Разбиться в такую ни сколько не поздно.
Мечтать: «Колыма!»
хватало ума,
А сердца хватало по самые гроздья.
И к чёрту свистки,
желанье доски!
Оставь для себя затаённую веру.
Лихачат мозги
в отсутствие зги,
Но всё же Амур открывает потерю.
А значит – с утра
в засаду пора!
Хунхузы идут по дороге беспечно.
Темнеет кора.
Светлее пера
Снега и она, незаметная вечность.
* * *
Даргинские розы,
«Смерти эскадрон»,
Сияющий воздух,
Горный полусон.
Веденские маки,
САУ разворот.
Вздыхающим взмахом –
Скалы, небосвод.
Бенойские астры,
Срезаный десант.
Под шумом вихрастым –
Каменный талант.
Бамутские травы.
Бомбер – наугад
Свистящие сплавы.
Ночью – звездопад.
* * *
День рожденья, день Победы – месяц май!
Милая, улыбнись!
Горожанка, синеглазка, обнимай!
Выберемся на ВИЗ?
Подожди, дозастегнусь. Ну вот и всё.
Главное – не бегом.
А на улице взволнованность несёт
Празднованье погон,
Обожжённых голосов передовой,
Действующих сердец.
И кружа над проводами, сам не свой,
Радуется скворец,
ЖБИ (то есть – окраины) дитя…
В общем, идёт народ.
Светлолицая, немного погодя
Сделаем поворот?
Мы окажемся в каком-нибудь дворе
Тихом, тёпло-цветном.
Я скажу тебе о маленьком добре:
«Главное, что вдвоём».
Примечания:
ВИЗ, ЖБИ – районы Екатеринбурга.
Екатеринбург-2031
Наш мегаполис – приграничный:
свой Иностранный легион;
естественно, микрорайон
любой почти моноэтнично
живёт: уральские славяне,
китайцы, тюрки, в основном...
Наш мегаполис – полигон
культур со всеми их словами.
* * *
Жена сказала, чёрный цвет ей не идёт. Вот.
А я уже назвался военкором,
хотя у нас, на Сортировке, нищеброд –
любой из тех, кто изучает горы.
Тёмно-каштановый жене идёт вполне.
Благодаря любви, кропаю дома
аналитические тексты о войне
в горах Итумкалинского района.
* * *
Жизнь – всего лишь жизнь, куда уж дальше…
Впрочем,
Если посмотреть, то это – наше
«Очень».
«Очень», что в кавычках, то есть – супер
Даже.
Впрочем (каждый раз) бывает вкупе
Лажа.
Лажа… Обнадёживают реже,
Значит.
Хочешь, попытайся понавешать
Сдачи.
Чудное веселье получиться
Может.
Зеркалу – амбец. Тебе – лечиться
Позже.
* * *
За жестокость – с живых сдирают кожу.
Платят жестокостью, то бишь.
Зима хрустит над нижней Волгой,
Над нижним Яиком.
Междуречье пройти – себе дороже,
Носишь крест, или не носишь.
Свихнуться проще, если только
От волчьего рыка,
От верблюжьего рёва ранним утром.
Вечером – если отстанешь,
Качнёшься мельком, сбросишь сердце,
Узнав непогоду…
Междуречье обозначают юрты –
Киргиз-кайсацкие станы.
Зима хрустит. Её наследство –
Казачьи подводы…
А жестокость – ну, что же, злой обычай.
Самое верное средство
Добыть горячей жирной крови
Для пущей отваги.
А ещё – одинокий шелест птичий,
Вящее страшное бегство –
Прохладный взмах, свинец тяжёлый –
В башку бедолаги.
* * *
Звучала скрипка. Я был молод.
В семнадцать лет – уже дурак.
Скрипачка выдумала повод
И заиграла на «ура» –
За чудеса. А я, студентик,
И не догадывался, что
Теперь в тональностях вот этих
Каким-то образом учтён.
Наверняка тогда явилась
Предельно искренняя жизнь.
И я промямлил: «Ваша милость,
Вы объясняете трагизм!»
Она звучала, отстранившись
От маеты, от новостей.
И останавливала «крыши»
Аудитории своей.
* * *
Иду себе по Уралмашу. Теплота!
Смотрю на девок, думаю о славе.
А вы работайте, трудитесь. Да, да, да.
Поскольку рост карьерный своенравных
Не признаёт. Но всё равно, как ни верти,
Стихи, конечно, круче капитала.
Вы повторяете: «Удача впереди!»
А мне Москва уже рукоплескала.
* * *
Индифферентно, если – до конца.
По осени уже не сосчитают.
Переменилось где-то у крыльца,
Отчалило, припрятанное с краю.
Необъяснимы, всё-таки, сердца.
В моём, наполовину (для контраста),
Опустошив сознание птенца,
Возникло ощущение балласта.
Развоплотилось детство удальца
Смешно и своевременно понуро,
Первостепенной сделав слегонца
Обычную скучнейшую бандуру.
Но ни за что чудесная пыльца
Не выветрится прочь из-под навеса –
Из черепушки. То есть – до конца,
До самого последнего пореза.
* * *
Как плакать хочется…
Как хочется рыдать!
Прочтите Рыжего, Высоцкого, Иофе!
Ведь вот, пожалуйста, отъявленные строфы!
Теперь – не кончатся,
Напутствуя опять.
Теперь – всецелое,
Играя наизусть.
Встречайте жуткие узоры и мотивы:
Попытки, жребии, приветствия, обрывы,
Где слово делает
Невыдуманным усть-
Поток поэзии,
Который – не допить.
Чего там сложности бессмысленного звона…
Листая жизнь, не абстрагируясь от фона,
Найти порезы, и
Успеть заговорить!
* * *
Карниз покинула весна,
Сугробы разнесла.
Но сразу выдалась честна:
Не выбила числа –
Десятки (холода, любви)…
Но здесь – не на весу
Уже звучали воробьи,
Чирикали вовсю!
* * *
Кинофильм «Город Бога» на любителя:
бразильские дети гасят бразильских детей,
«трава» уходит в течение нескольких дней,
часть выручки – копам-осведомителям…
Разумеется, Рио – нечто большее,
а не только центр южноамериканского крошева.
* * *
Креветки, мидии… Палермо!
Сквозное Средиземноморье.
Идёт красивенькая шельма –
Курчавая Элеонора…
Повсюду – солнечные блики:
На куполах пурпурно-алых,
На влажных листьях базилика,
Среди расставленных бокалов
На эвкалиптовом подносе,
В тарелочке – среди оливок…
Моллюски на прилавках возле
Обветренных, неторопливых
Движений рук сицилианских.
Над ними – бежевые чайки…
Так быстро исчезают ранки –
Царапины и опечатки.
* * *
Лезгинку отплясывает кунак.
А я – уже напился,
Уткнулся, обрадовался, обмяк.
Достали: «Вставай, Диса!»
Казак всё отплясывает. А я
Поднялся, пошатнулся,
Не зная, не думая, не звездя –
Зачем-то оглянулся…
Окно приоткрытое: кап-кап-кап,
Блестящая станица –
На солнце, под снегом. Короче, ап! –
Дорога, вереница
Полдневных сияний. А впереди
Смугляночка в дублёнке –
Любимая хочет меня найти,
Идущая легонько.
Я чувствую: вот оно, здесь, почти
На яростном серьёзе…
Мои заполошенные зрачки,
Непрошенные слёзы.
* * *
Любила пастернаковский февраль,
насколько помню,
она.
Смотрела, удивительная, вдаль
свободно, ровно,
темна
(брюнетка). Улыбалась, тет-а-тет
украсив этим.
Была?
Осталась! Не истратился портрет
в планетном цвете!
Хвала
Создателю, природе, чудесам!
Ходили рёбра
мои –
толкали оболочку. Тарарам
врывался добрый
в мозги.
Любила появление гвоздик
в квартире (просто
черта).
Даритель, опосредованно-дик,
таскался в гости.
Туда.
* * *
Лёгкий тёплый поцелуй
Окрещёной во Владимирском соборе.
Цзинь. И всё. И по селу
Ошалело перемахивай заборы.
Ломкий хлоп из-за стекла,
Где шершавый подоконник полвторого
Ночи. Плавная легла
В тишине иссиня-тёмная обнова.
Утро – белая звезда,
Оглядевшая прохладные подворья.
Цок – листва туда-сюда.
Непослушные оставлены по двое,
Вместе…Звуки – над землёй,
Оттолкнувшиеся к верху ударенья.
Вечер сумрачной Клязьмой
Завершает полевое измеренье.
* * *
Мечтатель, ребёнок, романтик, чудак,
Воображаю, сидя в четырёх стенах:
Шали, Уилпата, Дыхтау, Сулак,
Аликазган, Фартанга, Ансалта, Хунзах…
Короче – кавказские виды, убор
Неповторимый: плоскость, перевал, ледник…
В летучем режиме ведётся обзор!
Полный восторг захлёстывает каждый миг!
* * *
Моросит, моросит, моросит, моросит, моросит
за окном уралмашевским осень гриппозная.
На столе фотоснимки разбитого Грозного.
Я сижу за столом, наблюдаю обветренный вид
застекольный. А вроде бы, понизу лёгкий сквозняк
и не исключено возникновение насморка.
Дождь, усилившись, портит видимость наскоро,
проявляя разрушенный город, разорванный парк.
* * *
На баркасе выходим из Енисея в Карское море.
Бриз. Евгений Дога – из магнитофона («Вальс»).
Воронцово – по правому. Беззаветной классике вторя,
Солнце смотрит всё явственнее, сюда как раз.
Мы летим, принимая, пересекая эти пространства:
Свет, и воду, и ветер, невероятный звук,
Разнотонное северное – бурун, топляк – постоянство.
Знаем скорость и громкость. И никогда – на юг.
* * *
На траверсе – Ярославль.
Ростов – предзимний.
Листва – мякина.
Так чувствуются слова.
Прослеживается Курск.
Созву… Созвучье.
Зато не скучно.
Надземный, подводный курс –
Песчаная глубина.
Лети, пролетка.
Любая ветка
По молодости равна
Движенью холодных тел.
«Вот – Псков… Вот – Полоцк…»
Не звук, не полу…
А что-то на высоте.
Наследственное
В Гражданскую мой прапрадед в Красной армии служил.
Занимался партизанскими/контрпартизанскими операциями.
Вся Западная Сибирь знала его отвязный стиль –
начиная, доводил до конца в любой кризисной ситуации.
Понятно, почему и от кого это у меня –
интерес к действиям разных повстанцев и охотников за повстанцами.
Повёрнут, в общем, на теме. Причём, давно и весьма:
«зелёные береты», дагестанские племена,
маоисты, родезийский спецназ, группы «маков» Северной Франции…
* * *
Ни бессмертия, ни славы –
Ожидание, камедь…
Лёха вышел из подвала,
Снайпер выстрелил в ответ…
В чём победа, я не знаю.
Я от службы откосил…
У кого из нас, родная,
Никаких душевных сил?
* * *
Нулевые года –
Универ, постижение дружбы,
Улыбаясь: «Айда!»,
И за Оперным пьяные нужды,
На восьмое – цветы
Распрекрасным, «Всё будет в ажуре!»,
Здесь не в моде понты,
Добродушен, гляделки зажмурив
На секунду… Хотя,
Унеслось, и как будто – не жалко.
Иногда, проходя
(Отвечая, что нет зажигалки)
Ощущаю тоску.
Нулевые – любимые даже –
Бесконечны в мозгу.
Только там. Неподвижное наше.
* * *
Особенная красота
Во время сна
Спускается к тебе всегда.
Она – весна
Полночная. Она равна
Тебе, Марьян.
События, страна – чухня,
Сухой бурьян.
А здесь – ночная красота,
Судьба твоя.
С тобой по осени. Хотя,
Уже – не та.
Три крупных розы в темноте
Всего темней.
Не просыпайся, Маринэ,
Дыши ровней.
* * *
От несчастной любви – на Кавказ.
От счастливой, конечно, туда же.
А приедешь, промолвишь: «Прекрас…»
По колонне подствольные вмажут.
Раскорёжен передний УАЗ,
А внутри вперемешку останки:
Руки-ноги, кровища, – «Атас…» –
И кишки, и мозги, и портянки.
Ни какой здесь романтики нет.
Да и не было. Это уж точно.
От несчастной любви – тет-а-тет.
От счастливой – плохое нарочно.
* * *
Первый раунд – разведка.
Второй – вариация драки.
Третий – в полную силу, удары один за одним.
А потом красопетка
(Шатенка) подходит из мрака.
Глянул мельком, и сразу в башку получил: уязвим…
Если нет приключений,
Работаешь просто по груше,
Целый вечер наносишь по-разному, только держись.
Остальное – до фени
Уже. И не лучше, не хуже –
Значит, время твоё продлено равнодушия из.
* * *
Пехота умирает на исходной,
Нежданно попадая под раздачу.
И сразу же становится свободной,
Но это ничегошеньки не значит.
Своя или чужая батарея…
История не ведает пощады.
Двусмысленна зловещая затея,
Покуда не расстреляны отряды.
* * *
Печенеги вокруг, печенеги,
Заострённые всполохи сабель.
И доспехи, и лошади – пеги.
И не слышно ни вздохов, ни капель
Дождевых. Мимолётны мгновенья –
Ни о чём не успеешь подумать.
Тетивы, изучив оперенья,
Бесконечно пытаются сдунуть
И его, и меня. По-иному
Не умеет колючая память.
Отшуршали другие, влекомы
Совершением. Ежели занят…
Чепуха! Печенеги повсюду!
Не «ещё», а «уже» оказалось…
Угадаешь навряд ли минуту,
За которой отсутствует старость.
* * *
Пишется «в Екатеринбурге», слышится «вьекатеринбурге».
Я продолжаю: «вье» – «Вьетнам», «Вьетминь», «Вьетконг»…
«конг» это почти «Конго» (сломан второй слог).
«онго» напомнило «Анголу». «гол» – «Голани», «Голаны»… «Гурки!»
В общем,
с помощью созвучных слогов, а также полуслогов, понятно:
город имеет два или три потайных
уровня, на которых – словари войны.
Туда попадёшь, и уже никогда не захочешь обратно.
* * *
Пиши, Морриконе, пиши
Музыку для полного счастья.
Сегодня с утра – ни души.
Отлично. Куда уж пристрастней…
Пиши, Морриконе, пиши.
А что там ещё остается –
На фоне последних вершин,
Напротив заветного солнца?
* * *
Покамест в любви не везёт,
О смерти – не будем.
И так бесполезен расчёт
На то, что приблуден
Батальный её вариант
(раненье «на вылет»).
Я в первом почти дилетант.
Второе – не выйдет
Покамест. Рассказано – смысл
Имеется, вроде,
Во всём, окромя перечисл…
Т. е. – не подходит
Трактовка. Поскольку огонь
Рванётся и выдаст,
Шепчу: «Тьфу-тьфу-тьфу. Проворонь
Удачу на вырост».
* * *
Пред лицом святых угодников,
Перед праведным судьёй
Ничего не будет новенького.
Успокойся, ё-моё.
Ты же знаешь всё заранее –
Сколько спрашивал себя…
Недовольство, наказание,
Умиленье, похвальба?
Ничего тому подобного.
Успокойся, паникёр.
Абсолютно не итоговый,
Распростейший разговор…
Только уж потом, на выходе,
Убедишься – почему,
Что тебе на долю выпало.
Прогундосишь: «Ну и ну».
* * *
Привет тебе, дитя Караганды,
Прописанная в Новом Уренгое.
А я, на удивление, другое:
Сынок среднеуральской долготы.
К тебе, недовлюблённая, на «ты».
Какого квартирантского покоя?!
Какое вдохновение лесное?!
Но всё-таки – стремлением горды
Минуту. Появление Оби,
Нуры, и, обязательно, Исети
В глазах и голосах. И в этом свете
Синеют монолитные столбы.
И «если» отделяется от «бы».
Мы знаем о разбросанном на ветер.
Справляемся, апрельские, о лете,
Друг друга зазывая по грибы.
* * *
Проснувшись, врубаю «Queen»,
Вспоминаю Гельмедскую битву,
Петербург, Москву, Анастасию,
Подборку в журнале «Урал».
А днём открывается «Сплин».
Я не в силах вызубрить молитву,
Но зато «болею» за Россию,
Мечтаю попасть на Ямал.
А вечером тоже рок-н-ролл:
«ДДТ», Bon Jovi, «Кукрыниксы».
На душе отчётливое «Клёво!»,
И снова ликую один.
А кто-то решит: «Запорол».
Этот кто-то, видно, не проникся.
Наплевать. Сознание готово
Давно уж. От самых крестин.
* * *
«Разобщены до самой смерти.
И что ты хочешь, если – так.
Так для чего письмо в конверте?
Попытка сделать первый шаг?
Не обольщайся. Выбрось к чёрту
свою любовь. Катись назад.
Карандашом заткни аорту.
Сожги бумагу. Стань всеяд-
ным», – я подумал. Выпил водки,
задёрнул шторы, лёг в кровать
и прошептал: «Плохие сводки –
Плохие мысли, вашу мать…»
Репортёрское
Точно высадка на Тараве,
или на пляже «Омаха»,
или на пристани Сталинграда...
Правда, психику не поправить
после такого отдыха
от надоевших сюжетов...Ладно...
* * *
Сердце декабря,
Льдистая заря,
Слабая луна,
Синяя сурьма,
Тонкое стекло
Лёгкого окна…
Только и всего,
Если – дополна…
Ветер высоты,
Вольные снега,
Хрупкие сады,
Синяя слюда,
Зимняя лоза,
Плавные меха,
Карие глаза,
Тёплая рука.
* * *
Сирень после дождя
Предсмертнее вокзала
Была, что означало
Присутствие житья.
От запаха уже
Соскальзывала «кровля»,
Цветение буровя.
Но стало посвежей.
Сквознуло, не скажи,
Овеяло прогулки.
Коричневее булькал
Воды за гаражи
Поток. Его не жаль.
Все окна и деревья
С прекрасного похмелья,
И свет по ним бежал.
* * *
Слуцкий написал абсолютно верно:
«Хорошо будет только по части жратвы».
Да уж. А я стал обозлённый, нервный.
Лихорадка не делает скидок. Увы.
Что же, господа рифмоплёты? Круто?
Ну вас к чёрту… Вот так-то… Зимуйте себе…
Плохо мне. Кабыздохи воют будто
Во дворе. А меня – лихорадит в борьбе
С выдумками, совестью… Экой дряни
Оказалось ещё в голове до хрена.
Значит, прогуляться… А может, рано?
Или поздно? Тем более – нет, не ясна
Жизнь. А потому подхожу к балкону.
По ногам – ОРВИшный сквозняк января.
Слуцкий не соврал. На дворе знакомый
Обновлённый сюжет о щедротах царя.
* * *
Смерть сладка – на морозе, в таёжном сугробе.
Упадёшь без движенья, закроешь глаза,
И уже – ничего никогда не коробит,
И любовь исчезает, и больше – нельзя.
Но тем паче – встаешь, оттолкнувшись от ласки,
Завершающей вечной позёмкой лыжню.
И уже – через сутки раздолбанный, тряский,
Деревенский автобус увозит в Пышму.
* * *
Спасибо дяде Юре Шевчуку.
Александру Сергеевичу – отдельное.
Сергею Александровичу – особенное.
Большое – Геннадию Русакову.
Простите с Уралмаша чуваку,
Что всё пробую самое беспредельное –
Участвую в поэзии. Откупоренные
Пивные стекляшки – вот, под рукою.
Нашёптываю чудные слова,
Иногда перечёркиваю, работаю,
С балкончика поплёвываю, насвистываю,
Шатаюсь по комнатам полуголый.
Учёл: за деревяшкой – синева
(за балконом). А кроме – отчасти ботаю
по сотовому. Вечное перелистываю
И вижу трагические приколы.
* * *
Стикс протекает в центре города,
Развоплощается частями,
Четырнадцатию мостами.
На три-четыре водопровода –
В конце концов… Мы все – безмолвствуем,
Пересекаем ежедневно.
Произрастают наша молодость
И наша старость параллельно.
Из ряда прочь – не получается…
Вариативен, неизменен,
Стикс постоянно продолжается.
Вне переправ, по крайней мере.
* * *
Сто лет безжалостных набегов,
Сто лет карательных походов.
Как будто – кроме быстрых предков –
Ни лжи, ни дома, ни свободы.
Цветенье, САУшки, аулы.
Одни и те же переводы.
Горянки так же тёмноскулы.
Пехота пыльная возводит
Блокпост. Подсолнечное небо
Везде – на чёрном перевале,
Руках коричневых и где-то
Ещё… Да нет, не прочитали
Толстого, Лермонтова, Потто…
Вернёмся вряд ли из последних
Бросков, лоснящихся от пота,
Разгромных лиственничных рейдов.
* * *
Так что, курсив? Не более курсива
Вся наша жизнь, которая красива,
Горько-смешлива, сдержанна, спесива,
Пустопорожней кажется? Спасибо.
Я не намерен чувствовать как надо.
Непослушанье – сложная ограда.
Но вопрошая желчного камрада
О соглашеньи выжатого «Ладно…»,
Я не хочу потворствовать примеру
Освобожденья, знающего меру.
Псевдосмущаясь, жамкаю карьеру –
Препровождаю, скашиваю, херю.
А мой камрад качает головою
(Мол, потешаюсь жёстко над собою).
А между тем, без шума громобоя,
На полпути – дрожанье дождевое.
* * *
«То – по сердцу, а то – по совести.
Выбирай, молодой человек, –
Сам себе говорю. – Есть ковчег,
Есть (для психов) небесные лопасти».
Это – полное… Нет. Признание,
Перед смертью всерьёз «чик-чирик»,
Уникальный листок, черновик.
Здесь представлено всё: искания.
Те – по сердцу, а те – как правило.
Середину калечит качель,
Будь ты свой, будь не свой, хоть ничей.
Но, по-моему, выбрать авиа
Надо (только б заклёпки вынесли).
Видит Бог, остаётся чуток…
Подтянулся, турник превозмог,
Прямо, вниз… И разгадку вычислил.
* * *
Трудно быть поэту человеком…
На рассвете выйдешь из деревни:
Всё в тумане. Слышимость – отпевна:
Ставня заскрипит, качнутся верхом
Заросли, устраивая шелест.
Ну а ты, нисколько не мечтая,
От Невы пешочком до Алтая,
То бишь – неиспытанное через.
«После» не наступит. Безотчётен
На земле останешься до смерти…
«И т. п.» свершаемые эти
Может, у истории в почёте…
* * *
Ты немного похожа на Вивьен Ли,
Чуть-чуть уловимо.
Все приборы показывают нули –
Уж полночь, вестимо.
Мы стоим у подъезда, не говоря,
Глядим друг на друга.
Голливудская осень, если игра,
Наверное – скука.
Мы стоим в распростуженном октябре,
Друг друга обнявши.
Дребезжит козырёк: «Ре-ре. Ре-ре-ре»
Над нежностью нашей.
* * *
Ты оставалась у меня,
Земля вертелась,
Произрастали семена –
Такая смелость.
Мы говорили допоздна,
Взрывался космос,
О листопаде дополна –
Предельный образ.
Ты расплетала красоту,
Луна являлась,
Трава звенела за версту
Врагам на зависть.
И просыпаясь к девяти, –
Когда созвездий,
Огней-соцветий не найти, –
Мы были вместе.
* * *
Ты прошла так стремительно мимо меня,
Прошуршав белой юбкой, что до самых ступней,
Загорелой спиною привлекая, над ней –
Чернотою причёски.
Я понял – вольна.
Ощутил эту истину в гордом лице.
Не узнавшая лучшего поэта во мне,
Удалилась, оставив безусловное «нет»,
Всё мечтая (зачем?) о крутом подлеце.
Отвернувшись, махнув тонкокостной рукой,
Я ощерился, плюнул и представил кино:
Над позёмкой – бубенчики, ямщицкое «Н-но!»,
И поручик в санях со своей дорогой…
Отыскавши полтинник потом,
На виду
Заскучавших ментов я опрокинул пивка.
В голове отзывались верстовые века,
И сердчишко чудило, «забив» на узду.
* * *
Ты что, в Москве? Я выбежал обратно.
Туда, где ветер, всё-таки, ясней,
Побольше где ожоговые пятна,
В декабрь и май, которые за ней.
И что? Не прав? Сужаю горизонты?
Отнюдь. Стремлюсь к своей передовой.
Послушай, здесь – живучие архонты.
А значит, думать надо головой.
О чём? О тех… возможностях в обойме.
Поскольку бесит вечный нагоняй!
Ведь Понт Эвксинский дышит не по форме,
И в каждом звере бьётся «та-ри-дай»!
Ну что, понятно? Выбежал, породу
Тугую вятской выверив землёй
Давно, в Поволжье, грудью к небосводу,
Взойдя стихами – страшной легкотнёй.
* * *
Урал – на севере.
Кавказ – на юге.
Потом – проверили
(Кивок разлуке).
Недолго ехали
На юг, под пули,
Назвав успехами
Свои прогулы.
Потом увидели,
Но было поздно:
Одним – действительно.
Другим – обозы.
Домой, бездомные,
Смогли, частично.
А там не вспомнили
О них привычно.
* * *
Ходынка, война-Гражданка,
ГУЛАГ и опять Война.
Для нашего – спозаранку
Афганская. Оба-на!
Кавказская – малость позже
Была. За твою судьбу!
От сердца никто не может
Поклястися наяву.
Какая-то окружила
Бессмыслица, ерунда.
Растянуты сухожилья,
Наструнены провода
Заранее, по наследству –
Испытанное вельми
(Аукаются блаженства
Развязанные… людьми).
* * *
Хоть две строчки, хоть три, хоть четыре.
Никакого спасения нет.
Чахохбили? Давай чахохбили.
Неужели «прошествие лет»
Обязательно, чтобы увидеть?
Почему, дорогой? Потому
Надо будет поехать в Зугдиди,
Очамчиру, Цхинвал… На войну?
Вон туда – на распитие чачи.
Генацвале, кацо, азнаур,
Передай мне, пожалуйста, кстати,
Осетинский пирог… Чапаул* –
Вообще не про нас. И не нужно
Разделение вечной судьбы.
Оказалось, мы все – неуклюжи,
Распрекрасны, бессмертны, глупы.
---
*Чапаул (тюрк.) – грабёж.
* * *
Чай «Акбар», чайные ложки
«Тет». Возникает лёгкая оторопь...
Вроде живёшь, круть-верть, словно ротор... Хоп! –
и уж точно не понарошку, –
чай «Акбар», чайные ложки
«Тет» или ещё что-нибудь на тему
война всегда с тобой. И твой системник
внутренний снова зависает немножко.
* * *
Эти горы тебя изменили –
Твои мысли, причуды, поступки.
Не впервые, мой друг, не впервые.
Итого – бесполезно-подспудна
Обострённая краткая память.
«Эндери, Гергебиль, Серноводский…»
Корефан, извини, что упрямый –
Узнавать предлагаю наброски,
Из которых две трети – раскопки,
А последняя – видеокадры,
Офигенные чёрствые фотки…
Если честно, нисколько не храбрый.
Да, да, да. Ну а ты? Я серьёзно.
Изменили тебя, изменили
Гудермес, Новогрозненский, Грозный
(«попадалово»…«вешалка»… «вилы»…)
* * *
Эти дни светлы от блеска наших слёз.
Эти дни быстры от силы наших мук.
Кто успел, расправил, вытянул, подрос,
Почему-то свой изламывают лук.
Ну а я вовсю стараюсь не попасть
В их число, пытаюсь что-то сохранить.
Угодить легко поэтому в санчасть,
В психбольницу, или – просто – заломить
Головной убор и на хрен отослать,
Развернуться, с маху врезать по зубам.
И затем частенько палкой получать,
Дорогому «здесь» изведанное «там»
Предпочтя, поскольку в мышцах недовес,
И к тому – донельзя яростно упёрт…
Эти дни – сплошной безвыходный замес.
Эти дни – утрата падающих звёзд.
* * *
Я молод, и с тем – флегматичен.
Телец, недоносок, поэт.
Навряд ли, к тому же, первичен.
Этичен? Практичен? Ан нет.
Храню кулаки по карманам
Пальто (для конкретики – френч).
Снаружи – предкожные прямо…
Зрачки, универская речь.
А кроме – лихая весёлость.
Приятно. Ведь я – не качок.
Спина отутюжена, то есть
(Читай) – благородства значок.
Вдобавок – чуть-чуть меланхолик.
Порой матерюсь, грубиян…
Бывают мгновения колик
Сердечных (но это – не вам).
* * *
Январь. Крещение. Церквушка. Народ.
Солнечно. Вэвэшники, лейтенант.
А я тем временем вышагивал от
Лекаря, посвистывая не в такт
(Нервишки съехали совсем набекрень).
Сказано – не в такт. Ну что за вопрос:
«Чему?»… Ты видишь – замечательный день.
Правила свои над башкой подбрось.
Пускай летают. Ведь так здорово, блин,
Медленно прогуливаться, глазеть,
Лопатой снег поразгребать заодним,
Изредка покрякивая «Хэ-эть»…
Да ладно. Без толку чего говорить?
Хватит. Разбегаемся по домам.
Вопрос, наверно, невозможно решить.
С этим, если честно, не к нам.
* * *
…Вот зеркальце сарматское. Твоё.
Червлёное, золотое,
Округлое, изящное литьё,
Чудеснейшее, донское…