Борис Борисович Рыжий, русский поэт

К 45-летию, которое не случилось

От редколлегии-45:

8 августа 2019 года поэту Борису Рыжему могло бы исполниться 45. Могло бы. Но осталось 26 – навсегда. Что не помешало ему стать значимой и неотъемлемой частью современной русской поэзии.

Об этом – краткое эссе Александра Балтина, написанное специально для нашего альманаха.

Об этом же – и цитаты из ранее опубликованных книг и статей российских поэтов и литераторов.

Привкус неба

Баланс интересов – дабы читали и высоколобые гуманитарные интеллектуалы и простецы, снизу, из народа – найти сложно: пожалуй, только Есенин из классиков почувствовал, нащупал, воплотил стихом эту золотую середину; на несколько ином уровне, думается, в наши дни это удалось Борису Рыжему.

Стих его совершенно самостоятелен и абсолютно узнаваем, тем не менее, тени Есенина и Блока видятся иногда, когда читаешь Рыжего; а Бродский, каким он явно увлекался («Бродскому не подражаем – это важна черта…»), остался, вероятно, просто читательским пристрастием поэта: его присутствие не чувствуется вовсе.

Трагедия, отчасти, сущность бытия: острия её игл не подлежит изъятию, и можно притупить их, увы, только алкоголем.

Им достаточно залиты страницы Рыжего, но и из него поэт извлекает пользу, как, например, в поэтическом перле: «Прошёл запой, а мир не изменился…».

Разумеется, дело не в алкоголе.

Сложно сказать, в чём оно: дело жизни – возможно в интенсивности любви – любви, отмеченной горечью, печалью, таинственной интонацией: «Любимые, вы только посмотрите/ на наши лица…».

Интонация Рыжего совершенно особенная: в его стихах есть привкус неба: при всей их земной конкретике, незыблемой материальности мира.

Словно имена повседневных предметов обихода отмечены таинственным, странным сиянием, отчего преображаются они, обретая новую суть: «Шарф размотай, сними перчатки./ Смотри не плачь…».

Плакать придётся много.

Перерастая себя, стремясь в поэтическую запредельность, какая, в конце концов, и заберёт поэта, не тронув оставленные миру, сияющие стихи…

Александр Балтин

Бездна, звёзд полна

О Борисе Рыжем

Дмитрий Быков:

…Между тем реальность вот какова: Борис Рыжий был единственным современным русским поэтом, который составлял серьёзную конкуренцию последним столпам отечественной словесности – Слуцкому, Самойлову, Кушнеру. О современниках не говорю – здесь у него, собственно говоря, соперников не было.

…Сейчас его часто сравнивают с Есениным. Как же – повесились оба! На самом деле с Есениным у Рыжего как раз нет ничего общего. Есенин был во всём вызывающе неинтеллигентен, и касалось это не только его попоек и драк, но и его крестьянской прижимистости, его вполне потребительского, часто просто скотского отношения к женщине, его внезапной готовности сделать гадость и посмеяться. Рыжий был интеллигентный и дисциплинированный поэт, рассчитанный на долгую и серьёзную жизнь. Людям, которые сбили его с панталыку, ещё припомнится это поощрение худшего в нём, эта среда, в которой дисциплина не котировалась, эти игры, которые кончаются гибелью. И эта тотальная ложь, которую поддерживают критики, обслуживающие уральский клан. Потому что Рыжий своим приходом этот клан отменил, показав ничтожествам их истинное место, – а этого не прощали ещё никому. Теперь выход у этого клана один – срочно Рыжего присвоить и канонизировать, сделать его своим знаменем и выпустить книгу мемуаров о том, как он был невыносим и этим особенно мил.

Впрочем, со стихами его всё равно уже ничего не сделаешь. Они останутся едва ли не единственным светлым пятном в истории русской поэзии конца двадцатого века, и многие ещё люди, читая их, раздумают делать то, что так страшно и рано сделал над собой Борис Рыжий.

Юрий Казарин:

Музыка была основой существования Бориса Рыжего… Музыка в его поэзии – это и лейтмотив, и концепт, и макротема. Музыка для поэта Б. Рыжего – это и причина, и процесс, и результат его поэтического выражения любого объекта, предмета, детали, атрибута, жеста, эмоции.

Постоянное предчувствие смерти (а у Бориса есть огромное количество стихотворений с таким мотивом) волей-неволей переходят в участие (или соучастие) в ней, потому что мыслящему и страдающему человеку известно, что «смерть сообщает новую форму любви – а равно и жизни, она превращает любовь в судьбу» (А.Камю)

Алексей Пурин:

Он совсем не таков, каким может показаться неискушённому или невнимательному читателю. Многие поклонники его таланта не способны расслышать высокие регистры его голоса, различить тонкие модуляции этой поэзии – они довольствуются её поверхностным слоем, звучанием «блатной музыки» или «есенинской ноты»…

Не припомню, кстати, чтобы Борис говорил что-либо о Есенине (а, по-моему, лишь о стихах он и говорил – о чём же ещё?) – разве что высказывал справедливую мысль: всё лучшее в Есенине – от Блока, а раз так – вернёмся к первоисточнику… Разумеется, хулиганский жаргон и приблатнённый лирический герой Рыжего – не просто модный «прикид»; что-то такое, конечно, было в составе его крови, в «свалке памяти», в психике, расщеплённой выморочным советским отрочеством. Только экзистенциальная бездна, раскрывающаяся за лучшими стихотворениями Рыжего, – иного качества и размаха, иного масштаба: не та, что сквозит в тоскливой зэковской песенке, а та, что разверста для нас Ломоносовым.

Пожалуй, нужно сказать так: главная особенность поэзии Бориса Рыжего, «новый трепет», преподанный им, состоит в том, что он подводит к этой – высокой и полной звёзд – бездне тех, кто без него её никогда б для себя не открыл, – рассказывает им о ней как бы на их языке.

Материалы из опубликованных статей и открытых интернет-источников.

© 45-я параллель, 2019.