Борис Михин

Борис Михин

Четвёртое измерение № 28 (304) от 1 октября 2014 года

Эпизоды, встречи, истории

 

Им

           

Он никогда не плакал, не орал,

    шёл, невозможность называя «если б».

Диагноз после впишут доктора

    в историю болезни.

 

На кухне судеб куча «Поваров».

Не все используют не соль, а пряность

    добавкой в человеческий сироп –

    вкуснейшее упрямство.

 

Вот и ему досталось.

Но любви

    (привычный дефицит) не доложили.

Он уходил, клал ключ под половик,

    и в доме жили…

 

Он возвращался (нужно ж где-то спать,

    раз числишься, как нужный для кого-то).

Он клал себя в мечту, как руку в пасть

    льву дрессировщик – гордо.

 

Ему привычней было, будто танк,

    вскрывать лихой атакой оборону

    у будущего.

 

Жизни ткань тонка –

    как из капрона,

    порвать легко, особенно когда

    всё время – напролом, по буеракам…

 

За ним идти легко, но кавардак

    весь в том,– как бумерангом

    ему и доставалось впереди

    за всех.

И он однажды не вернулся.

Остался Путь.

И память бередит.

А эпикризы – рвутся.

 

Ночь и лошадь

 

Сквозь сон думал, сон в мир прорвался,

    в ночи мне захлопав в ладоши...

А просто усталая лошадь

    шла, цокая.

Все чувства врали,

 

    мол, это, увы, невозможно,

    на крае Москвы как ей взяться?

Поди ж ты, прокралась вот зайцем

    и бродит усталая лошадь,

 

    похожая на чью-то шалость,

    как будто бы мир сказок ожил.

А грустная странная лошадь

    машинный шум не заглушала.

 

И как тут не встать осторожно,

    сквозь ночь просочиться к балкону

    и выглянуть, может и кони

    там есть?

Но, увы.

Ночь и лошадь.

 

Не случившийся случай

 

Не знаю, существует ли случайность.

По крайней мере, в этом не уверен.

 

Слепым дождём вам по зонту стучало,

     и ход событий был вполне намерен.

 

Вы очень обстоятельно внимали

    пустым словам очередного мачо

    (сбежать не позволял дождь). В раже мальчик

    врал, как возможно только по емайлу.

 

А мимо, не случайно оступившись,

    другой прошлёпал, брызгая, по луже,

    он вами очарован был, как  пишут

    в дурных романах.

Вот кто был вам нужен.

 

Его заметив, вы свой взгляд однако

    в связи с дождями не адресовали

    ему. И он прошёл.

Вам врали,

    жизнь протекала,

                    Бог смеялся,

                              случай плакал.

 

Перуанские мотивы

 

Европейцы от денег протухли.

Но хранят связь с природой, как в ранцах,

    в дивных, потусторонних «свистульках»

    удивительные перуанцы –

 

    в этих уличных фолк-музыкантах,

    отчего-то не вышедших ростом,

    есть материя правды (а ткани

    данной тонкости душами носятся).

 

Вот и сыплется мелочь к ним струйкой,

    как попытка забыть, откупиться…

    но когда-нибудь вдруг станет грустно,

    вспомнив музыку «андовских принцев».

 

О пространственно-временном континууме

 

Починили бы время!

Уж слишком оно непрерывно.

Только кто ни пытался, выходит всё как у Зенона:

    нет движения… но мир опять да выходит зелёным.

Вот такая поломка у логики, дзеновский выверт.

 

Как мне кажется, здесь не поможет наука.

Педанты,

    разбирая любые канаты причин на волокна,

    сами крестятся, если где встретят глаза с поволокой,

    и тайком изучают устройство Вселенной по Данте.

 

Ну так вот, я о времени.

Знаете, нынче погода

    сократила период движения многих до дома

    из-за ливня. И, прибыв чуть раньше, нашла три кондома

    дама в спальне. И время семьи прекратилось, по ходу.

 

К вопросу о дырявой памяти

 

У меня был приятный знакомый

    (он – знакомый всегда для кого-то),

    дни рождения лучше законов

    наизусть знал, у всех, и два года

 

    мне исправно звонил, между прочим,

    непременно прося, мол, «не в службу».

И врагов моих – тоже...

Не ропщу,

    раз таких заслужил, «нафигнужных».

 

У меня есть знакомая дама,

    в дни рождения сонмы входящих

    скурпулёзно считает, жандармно

    помня всех, кто...

А списочек – в ящик.

 

И вот думаю: стоит, пожалуй,

    познакомить их, ведь идеально

    подойдут!

Телефон забыл, жалость…

 

Новый «друг» помнит (что-то скрывая).

 

Руки

 

Любой руке хотелось бы – вцепиться,

    поскольку в этом назначенье рук.

Жуя в уютненькой кафешке пиццу,

    я наблюдал людей, их руки, лица…

Какой же город был?.. Москва? Бейрут?

 

Не помню.

Да и вряд ли это важно,

    во всех – предназначение кафе

    встречаться нам с едой и в антураже

    смотреть, что, как всегда, закат оранжев,

    и ставить птички в часовой графе.

 

Так вот про руки.

Дело было прошлым,

    забытым, как казалось, но, поди ж!

Ладошки на глаза (как это пошло…

    и страшно,– ну а вдруг не о хорошем

    напомнят). Пошутить не запретишь.

 

И голос… Боже мой, да, голос… Голос!

Захолонуло что-то. Не до пицц.

Рука салфетку сжала и мусолит

    (пусть память в трещинах, в пробелах, в сколах,

    но мы всегда найдём, что в ней добить).

 

Разворошил.

Кровища…

Не весна ли

    напомнила нелепо о себе?

Не с нами руки, те, что лучше б – с нами…

Но, развернувшись, понял – обознались.

А значит, что и дальше буду – без.

 

              Гдетобасня

 

Ругались три вороны на снегу,

    похожие на мумии трёх граций,

    но, видно, повод тот же им подраться,

    ведь выбор поводов всегда не густ.

 

Толкались, каркали, рядились вдрызг

    вокруг огрызка яблока раздора,

    а рядом памятник с могучим торсом

    смотрел на них.

И солнце в виде брызг

    картинку дополняло.

Весь комплект

    напоминал о вечном... или бренном –

                                                    как посчитать.

И время в виде крема

    навряд ли им добавит интеллект.

 

Здесь говорить не стоит про мораль,

    поскольку нет её: картинка как картинка.

Хотя… смотреть на глупость не противно,

    когда она красива.

Кыш – орать!

 

Экран

 

Обычно не нужны мы никому,

    но думаем, что это необычно.

Так снег в России долог и привычен

    в отличие от счастья и коммун

    (что – неприлично вслух упомянуть).

 

Итак, шёл снег.

Пожалуй, даже жил,

    а неживыми в нём казались люди.

Вам тоже показалось? Лучше сплюньте

    (забавная примета в мире лжи).

 

Зима несла февраль в мешке для шил, –

    обычная прелюдия у встреч

    с судьбою. Двое двигались навстречу

    (простите за повтор). В лицо картечью

    бил снег. Среда.

Но не об этом речь,

    а о «валете пик и даме черв».

 

Как водится, они столкнулись, и…

    хотелось бы в истории поставить

    хотя бы многоточие (тоска ведь,

    когда интриги нет: «пардон», «мерси»,

    улыбка, шутка, повод для такси…).

 

Однако нет. Не вспыхнула любовь,

    хотя в их случае вполне могла бы:

    подходят идеально, любят «АВВА»,

    семью, есть соприкосновенье лбов…

    и верят, что – нужны…

 

Но волейбол

    причин и обстоятельств – не игра.

Ведь правда в том, что мало просто верить.

Реальности, суровой старой стерве,

     нужны не мы, а на окне герань,

    само окно и снег на весь экран.

 

Каждому своё

 

В конфликте ноля с единицей,

    секунды с судьбой – смысла море:

    конфликт – и есть смысл.

Ну а кроме

           него, ничего.

Это длится

    по вечностным меркам всю вечность.

И нечего мир людям корчить.

Ему – «я хочу», ей – «он хочет»:

    всем нужно своё.

Что плачевно,

                развитие – только в конфликте.

Движение – в потенциалах…

Я – ноль.

Ты меня целовала

    воинственно,

        дерзостно,

               в лифте.

 

Может быть

 

Новый Год на беду

    праздник всех, но не мой,

        и под Scorpions вой

            «maybe  I, maybe you»,

                будто под баю-бай,

                    замерзаю в ничто.

Сквозняком из-под штор:

    «maybe you, maybe I».

 

Кто из нас лишний?

Брют

    сух, как камень.

Прощать –

    это способ «прощай,

        maybe  I, maybe you».

Пью прощания.

Пай     

    фейерверков иссяк.

Ночь.

Мы.

Тот же сквозняк

    «maybe you, maybe I».

 

Новогадовское

 

Над высоким морщинистым лбом

    белым облаком волос курчавится.

Уж не этот ли дяденька давеча

     в Новый Год мне устроил облом?

 

В бороде не видна форма губ,

    нос размером с вселенную насморка, –

    что ж ему-то не врать, безобразному?!

 

На враньё, как на счастье, бегут.

Вот и я…

Выше по этажу

    слышу шум –

                  люди радостью делятся,

    разгулялись, как в окнах метелица.

Ночь – соседка мне по метражу.

 

Не скажу –

                  хороша.

Со стены

    мне из календаря тот же дяденька

    улыбается хитро и гаденько,

    как огонь в чурках берестяных.

 

Есть единственное из всех чувств,

    как-нибудь дальше жить заставляющее:

    не любовь, не страх, смертушкой лающий, –

    а надежда.

Вот ей и лечусь.

 

И прикладываю: от любви,

    от добра, как обычно, не доброго...

И шипит Новый Год, будто кобрами,

    фейерверками-ложью обвит.

 

Уличная танцовщица

 

Даже у престарелой Джульетты

    (всё фламенко танцующей с форсом),

    словно у молодого поэта,

    наступает период вопросов.

 

К сожалению, номенклатура

    их различна. Но главный – «в чём смысл?» –

    может в ступор ввести даже дуру,

    ведь ответ от потока лет смылся.

 

Подагрически хрустнув суставом

    (хруст – профессиональная метка),

    все сомнения дама оставит

     и испортит собою фламенко.

 

На этот раз

 

Вот удивительно, но карты снова

    не подвели: не вымучен пасьянс,

    и – вымученной – встреча. Этот нонсенс

 не поддаётся «Академ де сьянс»*.

 

Все люди возвращаются друг к другу,

    насовершавши кучи разных дел,

    но… кто кому был друг?

Я в ваших кудрях,

    сударыня, запутавшись, хотел

 

    найти, быть может, старые надежды

    (наиглупейшая, пожалуй, блажь),

    но понял, что прощать друзей – не жертва, –

                                                                          мираж...

 

Как выяснилось, вы – не оппонент мой.

Пусть мелкий круглый столик на Цветном

    не обольщается,– надежда перманентна.

 

Мороз дышал, свежайший, как ментол.

Природа дрянь собой напоминала

    массивом серо-облачных террас.

 

Друг друга было – на чуть-чуть – нам мало

                                                               на этот раз.

 

---

*понятно, что «Академи де сьянс», но…   ;)

 

Формы надежды для следующих

 

Не притворяясь хорошим,

    быть не плохим не возможно...

 

Милое платье в горошек,–

    форма обмана сапожна,

    но эффективна на диво.

Деве хотелось быть любой,

    а правда – не креативна,

    а ложь – гурманское блюдо.

 

          Ремарка

Ложь – это как рыба фугу:

    повар не очень умелый

    много поставит душ в угол,

    выжившие очумело

    будут мечтать о добавке).

 

Парень был чмо, а не мачо,

    но на душе бородавки

    плохо видны...

Вид обманчив,

    это мы знаем, но всё же

    разум слабее инстинкта:

        путь у любви тем надёжней,

        чем ярче цвет у картинки…

 

Встреча (чуть-чуть упрощая)

    их состоялась. В итоге

    каждый обманут, включая

    следующих… по дороге.

 

Игры в добро и со светом –

    злу неплохая одежда.

Знаешь, а ненависть – это

    новая форма надежды.

 

Кто-2

 

Мне сказал корешок

   с фешенебельной «Ауди»:

  «“Будет всё хорошо” –

    это мантра для даунов.

 

Меньше слушай попсу».

И погнал, хлопнув дверью. Я

    сам не верю в абсурд…

    а точней, недовериваю.

 

Зеркала – совесть луж…

Нет зеркал – полн мир лужами.

Значит, мантра не столь уж

    популярна заслуженно?

 

В мокром скрипе колёс,

    параллельно и хордово,

    будто брошенный пёс,

    городом оприходован,

 

    мантре двигаюсь в такт.

«Будет» – вижу. Так где же в нём

    «хорошо»?!  Улиц факт

   пожирает его живьём.

 

 Зеркалам в пасть толпа

    зачарованно движется,

    Бог командует: «Спать!..»

Сортирует чёрт выживших.

 

Перекрёсток.

Затор.

Приближаюсь.

Авария.

Корешок мёртв.

Зато

    сдуло сонность в аквариуме,

 

    и, увидев себя

    в «хорошо», в отражении,

    даже я, лоботряс,

    понял: там мне ощерилась

 

    чья-то харя. «Ты кто?..»

Но вопрос риторический.

Псу, как с дерева кот,

    город ржал гомерически.

 

Вечный тотем

 

Она – почти заря, он – от зари – пылал:

    величественная во времена тотемов,

    у них тогда, наверное, любовь была…

    но не дошла до нас о том поэма.

 

Путь у романтиков… ну запредельно книжн.

А книги жгут.

А надо жить.

И – пишем.

И сами постоянно усложняем жизнь,

    всё доверяя людям, книжкам, виршам.