Анна Лысюк

Анна Лысюк

Все стихи Анны Лысюк

Автопортретное

 

Прямолинейность пут,
чистосердечность бед...
О, господи, на что
мне столько мер и правил?

Да, чёрт со мной! И шут.
Коль мой полночный бред
годится лишь на то,
чтоб кто-нибудь – исправил.

Чем за руку вести,
пустите под откос.
Чтоб следом – вороньё,
и стон, и звон заречный...

Что – я? Трава в горсти.
Несчастье. Перекос.
И – плюнула на всё.
И ветер – встречный...

 

Две тени


Касаясь белого листа асфальта,
я понимала, что душа шершава...
что каблука заточенное жало
сквозь плоть её свободно проходило
под этим солнцем, и огнём, и светом...

А в белых снах восторженного альта
звучала гамма, тут же, в подворотне,
с мальчишеским упорством, возле сотни,
упавшей в кепку цвета крокодила,
единственным на тот концерт билетом...

Прижав к груди седеющую скрипку,
стоял старик, и отдыхал, и слушал,
смотрел на мальчика, и видел душу,
ещё не тронутую каблуками,
ещё не верившую в обнищанье...

И длился день, очерчивая зыбко
две тени на расплавленном асфальте,
и сторублёвый одинокий фантик,
и старенькую кепку под ногами,
и белый лист усердного молчанья...

 

 

Друзьям

 

Развеются образы старых долгов...
свободно как возглас, легко, беззаботно
я встречу друзей
и не встречу врагов.
Неистово, жадно, почти что животно –
друзей!
именами наполнивших – хруст
сухого гербария... милые лица
друзей, без которых мучительно пуст
мой дом... и не хочется в нём домовиться.
Они мне придумают ориентир,
перепрограммируют сроки и цели,
иначе не выжить,
иначе – пунктир...
и всё, что я есть – у него на прицеле.

 

* * *

 

Когда появится
ночной автобус...
Нет, не автобус,
дьявол на колёсах.
И если б дьявол...
праведная нечисть,
готовая
сожрать
меня
в ночи...

И – там,
вертя баранку,
точно глобус,
седой сатир
в подрамнике белёсом,
ещё сильней
свои сутуля плечи
и выпуская
дымные
лучи,

как – щупальца
в заснеженную хвою,
зелёным глазом
подмигнет во тьме...

тогда,
тогда – прощай.
И... бог со мною,
моя любовь,
земная
и
бессме...

 


Поэтическая викторина

Комната


Комната –
четыре стены.
Комната –
четыре спины.
Лунные окна
в комнате
зажжены.

Ожили
лица вещей,
кожею,
до мелочей
припоминаю горсть
скрипичных
ключей.

По полу
тянется плед
коконом
прожитых лет,
все позабыто,
я вылупляюсь
на свет...

В робкие
полушаги,
в топкие
зовы-звонки,
в дверь – нараспашку!
в обе твои
руки...

 

Метель

 

Под утро – темнота
касается души
сквозь мёрзлое окно
и мёрзлые постели,
как лезвие – холста,
уставшего от лжи,
где кисть – веретено метели...

И как ни повернёшь,
все ближе и бледней
сквозь сумрачный покров
лицо в оконной раме,
и ты ещё живёшь,
а белый соловей
уже поёт, что нас с тобой не станет…

Мой воспалённый бред –
твой неусыпный страж,
сквозь завыванье вьюг,
сквозь завиранье буйствий,
и вот уже – рассвет
стирает карандаш,
размазывая круг предчувствий...

Но ветра кружева
все гуще и мертвей,
и свадебность садов
слетает с пьедестала,
и я ещё – жива,
а белый соловей
уже поёт, что нас с тобой – не стало…

 

Случайный разговор

 

Серый дождь, скупая печаль,
пароходный город, вода...
Ты поймёшь... ты скажешь, – Причаль
хоть когда-нибудь, хоть куда...

В глубине прищуренных глаз
ни сомнения, ни тревог...
– Ты уже, наверно, не раз
здесь распутывал поплавок...?

– Извини, но в этом краю
нет ни удочек, ни мостков...
– Я тебя в себе узнаю,
оба сшиты из лоскутков,

оба вышли, как на духу,
до конца, звериной тропой
в эту ночь, в безлюдье, в труху
воевать с самими собой...

– Серый дождь, его не унять,
глушит звуки, бьёт фонари...
– Ты меня боишься обнять...
Извини, что знаю, старик.

Нам с тобой не выжить от ран.
А ещё я знаю одно...
Здесь не выйдет дёрнуть стоп-кран,
здесь уходят камнем на дно.

 

Третий глаз

 

Другу

1.


Бывало, лезу от любви на стенку
и никого нет рядом... Потихоньку
выплёвываю молоко, и пенку,
и скисшие мечты. Но ты, легонько,
за плечико, мол, всё не так... нормально...
Колючий свитер пахнет диким лугом,
и всё в тебе почти что аномально
твердит, что ты мой друг
и будешь – другом.

2.


– Дай мне знать, когда пройдёт!
– Я зализываю раны...
– Трижды дождик упадёт,
трижды «вылинят бакланы».

– Говоря смешную чушь
без поправок и помарок,
дай мне знать, когда не дюж
у маринок и тамарок.
– Ты все та же, что была
в детских плюшевых хоромах.
– Ты хотел, чтоб я жила,
я живу. Но как-то в промах.

3.


– И струнишь донжуанство, как белка струнит колесо,
удирая от всякого, кто замирает на месте...
– Что-то есть в этой прыти от близкого шее лассо,
от петли гистерезиса, вымученной в тили-тесте.
– Отчего же боюсь, что разобран последний завал,
что уже не осталось преград до опасного шага...
– Оттого, что ты больше не лечишь, как дед-коновал,
не играешь, как с маленькой в... ножницы, камень, бумага...

4.


– Только мы не можем сойти с орбит.
– Без тебя давно бы шагнула мимо.
– Сотни раз тобою я был убит.
– Сотни раз тобою была хранима.
– Ты прости, что наши с тобой пути
перепутало топкой вселенской тропкой.
– Если ты не робок, по ней иди.
– Если робок...
– Тоже побуду робкой.

 

Утро

 

Я к тебе прикасаюсь,
боясь ощутить не настроенность струн,
ощущая... варганное эхо органного Баха,
понимая и не понимая,
кто жнец, кто игрец... упоительный
дудочный врун
с одиноким биением сердца на уровне… 
уровне паха.

Я к тебе прикасаюсь,
пытаясь услышать вопрос на ответ
про бездонные ночи под шёлковыми
простынями,
там живёт нагота междометий
и там, закрывая ладонями утренний свет,
я к тебе прикасаюсь, рисуя...
кошачьими полутенями...

 

 

* * *

 

Что за напасть – не быть счастливой,
когда по малости, по крохам
уже и крылья отросли,
а небо – так же недоступно...

И со звездою хохотливой
раскланиваясь с лёгким вздохом
из недр спелёнутой дали
мечтать – об ослабленье уз...

Ах, счастье – неподъёмный груз.
Не знать – преступно.

И что за глупость – ликованье
души, истерзанной в ненастье,
когда – беспомощный вираж, –
отчаянье непостижимое...

Мне не унять ее желанья,
не разорвав себя на части.
И коронация – мираж.
Поскольку следом – самосуд.

Ах, счастье... запертый сосуд.
Ты – содержимое.