* * *
электрический свет. фиолетовый дым. апельсиновый шок
чёрно-белый фейерверк. металлический вкус. разноцветный прохожий
улица движется вдоль себя. на зелёный свет поперёк
вдоль неоновых вен холодок серебристый по коже
непростительно глянцевых рук. не хватило тепла
невзаправдашней девочке с пачкой похабных листовок
что живёт стеариновым пальцам не зная числа
и не зная какое число и какой это город
и когда упадёт зеркалам кристаллический снег
ядовитым восторгом на шёлковых слизистых таять...
по зиме на рекламных щитах напечатают всех
электричество гаснет бесследно. стеклянно. светает...
* * *
Д.
о аидово царство, метро!
я смотрю во встречные лица,
геометрий кривых вереницы,
сквозняков и других ветров
вдохи, выдохи и порывы,
рамки лиц и проёмы глаз –
собирать по осколкам вас,
чтоб на выходе вышло – красиво,
чтоб на выходе вышли – вы,
яркий свет от перста до взгляда,
собираю ваши черты,
отнимая у тех, кто рядом,
чтоб на выходе я могла
произнести ваше имя,
улыбаясь, несмело окликнуть...
я уже почти собрала,
но рассыпалось, покатилось
с эскалатора кувырком...
умоляю, пройдите мимо.
полностью. целиком.
* * *
мальчик, то ли мужчина, чья радужка им неведома,
не торопится по делам, как отец его торопится на пожар.
белая отчислёнка с контрастными венами
висит у него на шее, как стильный аксессуар,
не оставляя места на ней ни кресту, ни фенечке,
ни галстуку под костюм, ни женщине подшофе,
ни малейшего шанса рвануться никем не замеченным
перебежкой короткою из кино в кафе:
на него объективы все мобильные и настенные
смотрят, и каждое дуло, и каждый взгляд
целится в тонкую штучку с яркими венами –
либо её сорвут, либо его не простят,
а ему плевать, он вообще не просил прощения,
он вообще ничего не просил (за неё – не в счёт).
разрываются воем системы оповещения –
разливается смех в ответ под левым его плечом.
* * *
может ну его к чёрту весь этот грязный ноябрьский норд
выйду вечером из дому и рвану в заснеженный зюйд
а пока же спой мне ещё про рябину про амстердамский порт
я буду помнить тебя пока не простят или не убьют
механической долгой памятью струн порожков ключиц
во имя великой любви господа бога небесных сил
после под стук колёс глядя в сторону спрашивать проводниц
кто же из вас никогда меня не любил
стыдливо украв у страны три затяжки чужих сигарет
спрашивать проводниц зябко кутаясь в старенькое пальто
на ком же из вас белым клином сошёлся свет
не униматься сходя на перрон все же скажите кто
будет помнить на ощупь ложбинки впадинки как по ладам
был это кайф или понт и был ли главное был
понт ни за грош пропадать ну подумаешь амстердам
но что коже так больно помнить забыть не хватает сил…
* * *
мы будем плыть к кисельным берегам
по венам родины, неволю дав рукам.
не смей отказывать, я этого хочу,
а раз хочу, то так тому и быть.
нам надо дым, нам надо Дон, нам надо плыть,
я первая весло, как нож, схвачу,
я покажу тебе, какие там дожди,
они из звёзд – поймай одну, в руке сожми,
не смей загадывать желанье, что за бред,
они сгорели миллионы лет назад,
поймай их отсвет, а потом мой взгляд,
я – этот свет, и этот тусклый свет
пришёлся впору твоему зрачку.
не смей отказывать, я этого хочу,
а раз хочу, то так тому и быть...
потом, прижав к щеке твою ладонь,
смотреть на догорающий огонь.
проснувшись ранним утром, будем плыть.
* * *
ты как стая взъерошенных воробьев
почирикаешь и улетишь
капает с крыш
взмах крыльев небрежный и будешь таков
будешь таков каких не видывал свет
будешь прекрасен как моррисон леннон бог весть кто ещё
холодно
горячо
останься ещё
но взмах и тебя уже нет
47
78
объятье
о большем никто не просит
из камня
из глины
78
взмах крыльев железных и будешь таков
ты сделан из воробьёв
* * *
Мне нравится быть смертной и живой,
сворачивать с намеченной прямой,
курить, играть с самой собою в прятки,
сны в бытность превращать и в кофе – кровь,
спать в платьях в одиночестве, любовь
держать в тепле, а мысли – в беспорядке.
Я счастлива, что всё ещё жива,
что скоро лето... Неба синева
встречается с кофейными моими
глазами. Их не красила давно –
зачем? И так прекрасна – хоть в кино
меня снимайте главной героиней.
Я рада, что гуляю налегке,
что солнечно, река невдалеке,
что долог день и что тонки запястья.
Мне нравится быть смертной и живой.
Жизнь зарастает смертью, что травой
дурной, неудержимою, как счастье.
* * *
Д.
ну давай расскажи мне как греческий миф умирал
как тлел распадаясь к утру на поэзис и праксис
дионис согнувшись на битую плитку блевал
и были бессильны врачи гельдерлин и новалис
а я расскажу как взрывалась зелёным весна
и роскошь пустых аудиторий закатом горела
и девочка яркой постыдною волей текла
колоннами пряча стеклянно звенящее тело
расскажи тишиною мотающих плёнку кассет
иглы и пластинки стрекочущих вхолостую
вагнер вышел к ларьку у заправки купить сигарет
и распался на сумерки зелень и воду цветную
я отвечу и бог с ним ликующий греческий бог
аполлон ли дионис и следом герои эллады
не понял схоласт и романтик не уберёг
от этой весны непристойно цветущего ада
расскажи позабыв обо всём до чего же устал
я отвечу на почту вполголоса шёпотом в лифте
тихим вздохом в проёме дверном темнотой потолка
языком по спине идеальным романским шрифтом
я люблю рассказать про любовь расскажи про любовь
забывая про логос всем телом одними губами
как в мерцающей гибельной тьме зажигался без слов
у ключицы огонь аметистовой трепетной раны
и текли из огня и слетались на свет ночника
мотыльками живыми цветными титаны и боги...
а наутро похмелье незнание наверняка
тишина насекомый сквозняк из окна диалога...
тело-в-ванной
Д.
докурил потушил и уснул и тебе не снится
тело в ванной конечное смертное голубое
себе самому любовница и в руках синица
журавлей трансгрессивных оставившая в покое
между белёным небом и кафельною землёю
знать не хотело их и себя не знало
наполняло ванну хлорированной водою
скрупулёзно флаконы по бортику расставляло
по алфавиту по форме по росту потом срывалось
целовать лихорадочно гладить свою синицу
наиграется выйдет двери закроет в спальню
докурит потушит уснёт и ему приснится
как оно писалось через дефис становясь концептом
насмешливым едким почти ругательством позитивом
тело-в-ванной больным называли больным и тесным
а оно-то глупое думало что красиво
а оно-то бедное думало что способно
и присниться и чем не шутит чёрт прикоснуться
но вода через край и плывут вереницы лодок
белоснежных бумажных и берега смеются
а в кулак соберёт ослепительно чистую волю
тело-в-ванной как ящерица свой хвост отбросит...
прозвонит будильник в висках жестяною болью
проснёшься закуришь что снилось никто не спросит...
* * *
так девять два один и дальше
я наизусть но запинаясь
всё страньше (здравствуй кэролл) страньше
там (без восьмёрки) в темпе вальса
а дальше парами на вдохе
нестройно (здравствуй детский садик)
гоп-стоп найдётся папироса
с такою просьбой быть мне в адик-
ах ё-маё кина не будет
в ролях никчёмная случайный
маршрутка семьдесят неважно
и синий круг на белой пачке
но из-за дыма их не видно
да собственно зачем подробно
я сбилась с ритма сердца и не
судите строго люди добры-
е ж твою медь да что ж так тошно
пять семь не выговорить пальцам
я снова сбилась боже можно
сначала с девять в темпе вальса
Июнь
1.
фальшивые комариные ноты
криво кромсают воздух так же нелепо
прозвучал бы вопрос в темноту кто ты
потому я одними губами живу до рассвета
я как этот как его сталин
когда он умирал ему по радио сообщали
пульс давление неутешительные прогнозы
едва знакомый какой-то чужой непривычный голос
вот так и мне у тебя холодные руки
сердце бьётся аритмично и часто
расшифровка кардиограммы наутро разлука
а что бьётся чаще так это мне просто страшно да
и нет не опасно
2.
больше ни у кого никогда не спрошу
где по ночам пропадать и где пропадать
ни о чём не заплачу не пожалею не попрошу
пора пойти попытаться начать учиться летать
инфинитив покачнувшись удержит меня на плаву
плыть через реку лететь ли вдоль берегов
не жалеть не плакать не звать и не позову
ненависть не то же самое что нелюбовь
так мало меня осталось что не поймёшь
материальная ли но мы всю ночь напролёт
потом засыпать в полутьме пропадать ни за грош
смотреть в потолок и думать рухнет вот-вот...
* * *
лето на излёте
предпоследний раз проходя по улице замечаю
как начинают ронять листья деревья моего детства
старый раздробленный асфальт
пробитый травой
почти никчёмный
врезается в память подошв
медленно облетают деревья моего детства
послезавтра
улицы будут чужими
совсем незнакомыми странными
покидая родные места
столько всего рискую не увидеть больше
попросту не застать
и тех кого оставляю смотреть
как медленно умирают деревья моего детства
ветер грустно листает листву
за темной границей фонарного света
худые облезлые кошки ходят смотрят
гипнотическими болезненными глазами
что со всем этим делать
любить
покинуть
терпеть
решайте сами
я больше не могу
на это
смотреть
© Анна Хмур, 2017.
© 45 параллель, 2017.