Анна Ибрагимова

Анна Ибрагимова

Четвёртое измерение № 30 (234) от 21 октября 2012 года

Диафония

 

* * *

 

Только ты вопросов не задавай,

я не знаю ответов, и знать не хочу о них.

Посмотри как разлита пó небу киноварь,

почему ты рисунок этот не сохранил?

 

Разучился читать по листьям, летящим вслед

и не помнишь, как прилетали сюда грачи.

я тебе расскажу, как фонарь под окном ослеп,

как на тополе голом ворон теперь кричит,

 

как земля рядится в белую паранджу,

закрывая город, что нашим был наречён.

я еще очень многое расскажу,

только ты не спрашивай ни о чём.

 

* * *

 

И люди улыбчивы и странны.

ещё через час пережаренный кофе нам

несёт официантка из Костромы

с губами как фоккер барона Рихтгофена.

 

остаться бы дома, сидеть болеть

в носках продырявленных и в одиночестве.

давно не показывают балет,

сейчас посмотреть его очень хочется,

 

и больше не слышать ваших бесед

вокруг революций насквозь оранжевых.

не видеть, не знать ничего совсем.

Уйди.

монитор загораживаешь.

 

О бренности мыслительного процесса

 

Задумавшись о бренности бытья,

Я медленно ступил на эскалатор.

В политике прошарен не был я,

Но понимал, что Жирик – провокатор,

А мой сосед – отчаянный алкаш,

Вчера он вынес дверь моей квартиры.

Я там сидел с туркменом и башкиром,

Пока в кровати мирно спал чуваш.

Я сдал им комнату, но, сволочи, не платят.

Я не гоню их, с ними веселей.

Пускай живут в моей бездверной хате

И думают о бренности дверей.

Я думал о былой литературе,

Вдруг девушка спросила: «Как дела?»

Я не ответил. Непонятно дуре,

Что я – философ. (Пьяная была).

Ещё я понял – пиво – дрянь без воблы,

Оно вообще воблический вассал….

Тут незаметно эскалатор подлый

Меня в свою пучину засосал.

 

* * *

 

Открываешь утром холодильник – а там мужик.

Странно, думаешь, чего он здесь делает?

Потом приглядываешься – вроде лежит,

замёрзший такой, совершенно белый.

 

Странно, думаешь, я же мясо туда складывал.

Может, в морге заснул? Мужик жует бутерброд –

значит живой. Расстраиваешься, – ладно бы

мёртвый, а так – сожрал всё, урод. 

 

* * *

 

мы же с тобою, друг, одинаковые,

поэтому перестань притворяться овощем,

если она тебя бросила – на х#й её,

всё равно в итоге окажешься сволочью.

 

сделал бы, наконец, что-то полезное,

кота покормил бы, пока не подох он.

ты даже побриться не можешь тупыми своими лезвиями,

ты даже не можешь стать обычным подонком.

 

слушай, друг, ты книжку бы перечёл,

картинки бы пересмотрел, какая разница,

то, что тебе так плохо – здесь не при чём,

ты слишком давно разучился радоваться.

 

напиши что-нибудь без всяких имён и топонимов,

и убирай эту печаль с лица,

мне помогало; да что ты такой тупой у меня,

почему обязательно хрень какая-то получается,

 

ты, наверное, ещё и повесишься от огорчения.

выходит, не осталось совсем ничего хорошего.

стою тут, битый час говорю – а это вообще не по мне.

не, друг, ни фига с тобой не похожи мы.

 

* * *

 

А, в сущности, здесь болото, каких немало.

Сидим вечерами по хижинам да по чумам,

потому он здесь никогда не ночует,

уходит.

 

из нового: собака вчера хромала,

с большими глазами и кровью на грязной лапе.

дети кидали камни, ждали пока залает.

собака скулила, а дети кричали: ещё, ещё…

дальше не знаю, дальше он не прочёл.

как говорилось, он ближе к ночи уходит.

 

здесь так тихо, что каждый шорох похож на рокот

под ватным туманом снег лишний раз не скрипнет.

здесь не бывает музыки, только крики,

он с человечьими путал их ненароком.

А вечера безлюдны, словно чума ошиблась веками,

и мы отвыкаем звучать, мы отвыкаем.

Рубахой мясник вытирает руки на бойне,

и поэтому никогда не пой мне.

Так здесь было давно, и будет, когда мы сгинем,

он говорит, превратимся потом в медведей.

Если отсюда вовремя не уедем,

я попрошу, не бойся, и не помоги мне.

 

А в сущности, здесь обычное захолустье.

ну, может, немного обычнее да тревожней.

блудливая баба со страхом глядит на вожжи,

детей подбирают меж грядок в гнилой капусте.

Знают про всё, про всех; хотя ничего не спрашивают,

здесь по ночам становится очень страшно,

потому он уходит.

 

из прежнего: слышится лай собачий и завыванье,

и мы забываем о чём-то, мы забываем.

 

Грустные боги оставлены на вершине,

и поэтому никогда не пиши мне,

чтоб ни случилось в номер таком-то годе,

 

мы ничего не узнаем, а он уходит.

Что же мне делать, если он не вернётся?

 

* * *

 

И звёздная пыль на погоны ляжет,

и китель забудет охват плеча.

Не снятся полковнику фюзеляжи,

смеётся, как будто бы не скучал.

 

Земля, упиравшаяся в колени –

не мать мне, привыкшая быть сырой

от казней публичных и оголений,

и фишек, поставленных на зеро.

 

И в небо заставив себя влюбиться,

да что вы там ищете испокон?

над Ржевом, Пхеньяном, Аустерлицем

оно одинаково высоко.

 

Инверсия вьётся седым кольцом,

уже не полковник выводит петли.

Как жалко, что песен таких не пели

мальчишкам, выросшим без отцов.

 

* * *

 

я когда-нибудь стану бояться ночей,

потому что не знаю, как их одолеть,

с этим воздухом, кающимся, что ничей,

что весна его гарь принесла в подоле

 

с мертвечиной. и ей до утра дыши,

чтобы видеть балкон, где у старых лыж

одинокий старик ежедневно дрожит,

крошит хлеб, и летят к нему птицы с крыш.

 

я когда-нибудь стану бояться других.

разговоров, расспросов. какого рожна?

с этой истиной, полной гнилой трухи,

не нужна правда ужаса, не нужна,

 

если в губы ребенка вложили её.

и деревья руками окно скребут,

и безжалостный ветер им жилы куёт,

постучат – и откроет им кто-нибудь,

 

да хотя бы старик. и дождём секло,

и кленовая ночью стучала культя.

утром изморось выпадет на стекло,

только голуби больше не прилетят.

 

* * *

 

Непролазных контекстов железная кабала,

и уже не звучит всё, что сказано напрямую.

и дорога такая же скользкая, как была,

но маршрутов иных не знаю и не приму их.

 

я себя убиваю за каждый неверный шаг,

за простои, которые шаг убивают каждый.

если кажется, что в подреберье болит душа,

это знать о себе дает застарелый кашель.

 

и дыханье сбивается. как бы доковылять

до финального кадра, до блеска пустой квартиры.

между строк пустота. но накатана колея:

выстрел в небо, уходим в закат и пускаем титры.