Андрей Яворский

Андрей Яворский

Сим-Сим № 16 (220) от 1 июня 2012 года

Планка завышена вниз

 

Сомнамбула

 

уши заткнул словами
чтоб тишину не слушать
и не имея других оснований
к морю пинаю лужи
 
вдаль, где коса побережья
пенной волне выбривает промежность
в небе – всмотришься – много брешей
верой просверленных ночью кромешной
 
а за спиною тропа из выдранных свай
окон, дверей с плесенью, словно резьбою
снова вернувшись, стану одним из вас
схожим с избою
 
лучше меня бы вогнали
в землю дырявую, глубже чтоб некуда
чтобы когда постучат: ты с нами?
выйти и громко хлопнуть веками
 
Инерция
 
утром не прочь в поддавки поиграть
манит вновь, думаю «та, ничего»
так же троллейбус не слезет с багра
куда-то его тянущего
 
вывески радугой блага стелют
правдами блеют голыми
так же, прохожий, в мирных целях
гадят с высоток голуби
 
взрослый в очереди за билетами
к аттракциону, что так влечёт его
кажется классным оно пятилетнему
и неспроста, колесо – чёртово
 
жить – это как на качелях кататься
если упал – забудь оглядеться, и
не напишут тогда на квитанции:
умер от силы настигшей инерции
 
Коммунальные услуги
 
вместо плинтуса прибит карниз
таким образом, планка завышена вниз
примерно на полтора человеческих роста
до чего же просто
 
в кухонном кране скончался джин
стекая по капле, своё отжил
как то желание что-то менять
его хозяина, то есть меня
 
раз в месяц напиваюсь и пар спускаю похлеще чайника
хватаю кактус
и сильно прижимаю к груди пока подсохшие корни не наполнятся жизнью
меня спрашивают: как так?
иногда отвечаю
 
раз в год около полвторого
меня будят два угрюмых болвана со стетоскопом
один слушает мою грудь, что-то бормочет
второй записывает
сквозь дрёму шепчу: чего вам?
– снимаем показатели счетчика
– и сколько?
и они, не прощаясь, выходят из моей лачуги
очень надо. можно подумать, я заплачу им
 
Двое последних
их или наш ты? –
пули запутались, ружья хуля
жидкий закат расплескался красками
многих из них перепачкав
кто-то заоблачный выкурил пачку
пеплом усыпав поля
двое последних дерутся указками
как однажды
пока не вошел учитель и крикнул «к стене!»
потом исправился, но не был услышан
ни здесь, ни свыше
сквозь полчища хохота
надвигающегося извне
 
Зеркало
 
язык у Геннадия Львовича подвешен основательно
следовательно, деваться ему некуда, терять ему нечего
вот он и треплется да барахтается, как беспозвоночный обыватель, под
потолком заплёванной коммуналки города Нежина
я про язык, разумеется, привел сравнение, так что не надо глупых вопросов
если, конечно, вам за них не просят, то есть не платят
это правило с детства знает каждый второй в этой палате
то есть никто, кроме Геннадия Львовича и все, кроме Льва Геннадича
который всегда хотел быть первым
чем очень гордился, с кондачка
всех спрашивая «чё надо», на что Геннадий Львович тут же отвечал, мол «надо чё»
действуя на нервы
как иногда бывало
глядят они друг на друга сквозь маленькое окошко из своих симметричных реальностей
те же ваза-урна, умывальник, стул-стульчак
нумерованное покрывало
в общем, такая себе больничная пастораль, но где
же зеркало, что узаконило бы это общение, как-то хоть оправдало
нам позволило бы их видеть, пускай даже не различать
 
Камень
 
ржавчина крошится скрипом дверных петель
падая, каждый помнил, что боль глупа
мелом обводил белым место, где упал
след ступни сохранял на камне в месте, где он взлетел
 
делай так ежедневно камень ищи ногами
скрежет заточит зубы, хруст распахнёт лопатки
годы спустя не увидишь места, куда б ни падал
холодно станет, кстати, вот и укройся камнем
 
Гороскоп
 
человек с диагнозом рак жив пока делает вид
что не слышит свист
его
доносящийся якобы сверху
как ветра лязг разрезающий атмосферу
этот человек каждое утро вчитывается в гороскоп
в газетёнке сельской или презентабельной городской
пророчащей испорченную любовь, повышение по службе
или очередное отравление алкогольное
каждую буковку ощупывает, как живую
локтями оставляя вмятины на подоконнике
отталкивается, как купальщик от буя
в сторону суши
словно будущее в эту газету ему завернули
пускай даже он и рождён
в период с 22.06 по 23 июля

 
Под подошвами
 
смерть – это многоточие
открывающее широкую панораму для фантазии, разного самообмана
или всё-таки тире на кардиограмме
это нормально
чувствовать её рядом
взгляд становится сосредоточенным
словно мир от тебя что-то спрятал
 
устелил благоухающими лугами
занавесил неизведанными небесами
«умер в таком-то», «родился в таком-то» пишут сейчас, как и раньше писали
лгут и лгали
 
человека, если хоронят, то только заживо, то есть при жизни
в место, которое пережившие клиническую смерть сравнивают с тоннелем
а если точнее
оно находится на стыке земли и неба; но как его не ищи, сколько вокруг не кружись, не
найти всё равно
хотя оно спрятано у всякого остановившегося прохожего
под подошвами
 
Торный
 
она держала его за руку, словно боялась упасть, и
теребила упругие жилы на его запястье
то ли подбирала аккорды
то ли числа отсчитывала внушительные, как годы
 
она пребывала в пятой палате у первой койки от окна
он – в агонии:
просьба провожающим немедленно покинуть вагоны – и
рукой махнул резко, будто силился отогнать
что-то, а на самом деле задёрнул
веки, чтоб не видеть, как она машет ему хаотично
как в глаза стеклянные носиком острым тычет
 
Твоя фотография
 

попутчику в купе, прохожему, патрульному сержанту

всем показываю твою фотографию, а взгляд, как безумный маятник,

говорю жадно

гляньте, какая прелесть! видели? как можно жить без неё. понимаете,

 

когда идеал превращается в идол,

многое можно суметь,

в частности, вырезать вены, женевы, гамбурги, в общем, каждому, кто тебя видел,

облегчить смерть