Андрей Пустогаров

Андрей Пустогаров

Четвёртое измерение № 27 (87) от 21 сентября 2008 года

Я цеплялся за миг...

 
* * *
 
шелест игл и молчание глин
замираешь у пропасти синей
в пересохшие русла равнин
сколько нежности стелит пустыня

чтоб с печалью её тягаться
Азиатской железной дороге
прокажённых не хватит акаций
городов протянувших ноги

а закат отекает тоской
рикшу тела на волю отпустишь
звёзд осыпет листвой
оскоплённую пустошь

тепловоз будто ангел трубит
что же выпадет – в рай или в ад?
ночь задумчиво цедит как кит
звонкий мусор цикад
 
* * *
 
автостанция поле закат
желчь и пепел тоска Тамерлана
выбираться пора нам солдат
но темнеет так рано

где автобус где автомобиль
не гляди все угнали «на хлопок»
придорожную сладкую пыль
подгребу себе под бок

слишком долго бродил средь руин
целовался с кустом тамариска
потому и остался один
прямо против тяжелого диска

словно кроны тугих райских рощ
изразцовое небо Аллаха
нервно дышит цыганская ночь
и до лезвия в сердце полшага
 
* * *
 
так акации крона жестка
возле дома из глины и мела
по земле шарит жилистой тени рука
подбирая закатную мелочь

с хриплой степи цвета сносит прочь
гонят мрака стада катят ветра колёса
чёрным медом течет самаркандская ночь
и в глаза звёзды жалят как осы

Самарканд
 
я цеплялся за миг тормозя тобой Азия
я колючкою цвета расцарапал зрачок
я забыл по какую я сторону глаза
пыхнув в степь жёлто-синей горелкою газа
день истёк

открываю шершавую дыню
эта мякоть как сладкий наркоз
ворох звёзд зажужжит над пустыней
словно рой растревоженных ос

а когда горло улицы хриплой
захлебнётся вдруг резкой луной
из-под вяза кудрявые хиппи
будто ангелы выйдут за мной
 
Марко Поло
 
Марко спит под боком у верблюда,
как верблюд, неровно дышит утро.
Пригоршни несёт оно кому-то
изумрудов, яшмы, перламутра.

Марко снятся кручи да сугробы,
Марко бы поспал ещё немного,
но зовёт, как Лазаря из гроба,
голос ветра или голос Бога.

Чтобы в Генуе, когда синичка,
как бубенчик, отзовётся трелью,
города вдруг вспомнить, женщин, стычки,
как мониста, бусы, ожерелья.

Глядя сквозь тюремные решётки,
причитать, что нас с тобой случайно
жизнь забыла в пальцах будто чётки,
Рустичано, брат мой Рустичано…
 
Веласкес. утро
 
С мамой ты идёшь в Севилье где-то,
но петух сквозь сон тебе горланит хрипло:
просыпайся и пиши портреты
всей семье Четвёртого Филиппа.

Пляшут и поют твои собратья:
карлики, шуты, комедианты.
Ты кладёшь по серой ткани платья
Маргарите розовые банты.

А в зрачки тебе пускает корни
цепкое безжалостное лето.
Что же ты, как скряга, пишешь в чёрном,
пьяный от несмешанного цвета?

Пьяному и море по колено,
пьяному границы все открыты...
Вот куплю билет, поеду в Вену
посмотреть инфанту Маргариту.
 
* * *
 
«…Александрович Серов
в этом доме жил и умер».
Две картины помню: в шуме
синих пенистых валов
едет к морю Навсикая,
стирка будет ей большая,
ветер светел и суров.
Деву бык везёт в пучину,
сновидением дельфина
прочь скользит от берегов
Навсикая иль другая…
Я иду себе, гуляю.
...Александрович Серов...
 

Март в Ливадии

 
Торопясь, шагает склон.
Под его прозрачным лесом
галька, треснувший бетон,
ветер, ржавое железо.

Мимо, словно скрип арбы,
чаек хриплая орда.
Из порвавшейся трубы,
как из вены, бьёт вода.

Словно капля в глаз сухой –
в светло-тусклом промежутке
между небом и землёй
только корабли и утки.

На колючих ветках сок
набежавшего ненастья
и дельфина чёрный бок
промелькнёт, как будто счастье.
 
Листопад
 
Языки вымирают, толмач,
выступает скупая натура,
и холодного солнца кумач
за рекой озирается хмуро.

Взят врасплох изумленьем зимы,
далеко теперь видишь с обрыва –
на границе заката и тьмы
чёрный дуб, как танцующий Шива.
 
* * *
 
вдруг попадёшь под снегопад
как в ворохе живом летишь
ориентиры наугад
беря среди углов и крыш

и говоришь что ничего
уже не будет кроме снега
но ослепленья торжество
ни капли счастью не помеха
 
форум
 
дождик серый
походи погляди помолчи…
к арке Тита от арки Севера
есть пустырь и на нём кирпичи

на сосцах только капли печали
городов ненасытная мать
треснул мрамор колонны упали
что их мучить зачем подымать

пронеси не губи дай отсрочку…
но промокла земля до нутра
и набухла вишнёвая почка
будто купол святого Петра

и на сердце победы химера –
колесницы венки трубачи…
к арке Тита от арки Севера
не ходи не гляди не молчи
 
Флоренция
 
Утро начинается над Арно.
Розовым пощекочи лучом,
сквознячком продуй меня коварно
над большим коричневым ручьём.

Круче неба сшитый купол красный,
что ж губу долины закусил
каменный, зубчатый, сладострастный,
юный, лживый из последних сил?

Словно неразумного дитятю
голубым укрой меня плащом,
укачай меня, я буду спати
на траве зелёной под мостом.
 
* * *
 
чтоб чубатая сохла трава
чтоб скрипела арба
чтобы бритой луны голова
покатилась с горба
я иду без тропы
в позднем свете
там где ветер полынь
море ветер
 
Кино
 
над ухом застрекочет
отчаянный звоночек
и на подножку вскочит
герой без проволочек

влажна небес глазница
и ночь грозою дышит
как две большие птицы
два снайпера на крыше

роняет листья город
давай моя отрада
отпустим жизни горе
в барокко водопада

двор как вальсок шарманки
крылатку клёна вертит
а на рубашке ранка
от пули но не к смерти

в дождь фары светофоры
теряют очертанья
и щёку лижет море
без края и названья

а в зал впускают город
что ничему не верит
в горячий полдня ворох
распахнуты все двери
 
* * *
 
Неожиданный, ласковый, острый –
отголосок упорной молвы –
я втянул в задрожавшие ноздри
запах палой листвы.

Зажимай, как ребёнок монету,
горько-сладкую осень в горсти.
Жизнь доиграна, песенка спета
и не страшно почти.

Есть на склоне ступени –
сядь, на каменный город смотри.
Преклонить уже можно колени
предзакатного неба внутри.
 
© Андрей Пустогаров, 1983–2008.
© 45-я параллель, 2008.