О чём?
Ни о берёзах, ни о рубашках,
Ни о сиреневых кустах,
И ни о том, как это тяжко –
Начать всё с нового листа.
Ни о разлуке, ни о водке,
Ни о Лауре и Нинон,
И ни о времени коротком,
Когда был по уши влюблён…
О мастерстве, о панацее,
О бесконечности путей,
О том, как Аннами на шее
Висят доступные «не те».
О понимании, о смысле,
О неэтичности борьбы,
О том, как «эти» тихо вышли,
И как хочу о них забыть…
В Парадиз
Очарованный странник вышел
На лужайку из тёмной чащи,
Оказалось, что небо – выше,
Воздух – чище, вода – чуть слаще…
Обрели глубину и сочность
Краски дня, а как пахло мятой…
И решил он, что это точно
Место, где пребывает святость.
И на глаз – к звёздам много ближе,
От людей нехороших – дальше,
Он в миру для того и выжил,
Чтобы впредь не брести страдальцем.
Дом поставит гранитный, вечный!
Позабудет грех страшный, давний.
Но какой же чудак беспечно
Разбросал по лужайке камни?..
Мои семидесятые…
Красный галстук, груда хлама –
От игрушек до корыта…
Шлёт Петров и бьёт Харламов.
Отражает Эспозито…
Где-то там чудит Галина,
В соболях и горностае,
Ну а я листаю Грина,
И Казанцева читаю.
Школа – славная Камчатка –
Каждый – отрок во Вселенной:
Груши, спарринги, перчатки,
И беседы о нетленном,
А ещё о расклешённых,
С лейблом «Levi’s», джинсах синих;
И о девочках влюблённых
В «Бони-М», а не в Россини.
Саша, друг и вечный ментор,
Дал Стругацких на неделю,
И я пользуюсь моментом –
Поглощаю «Понедельник…»
Трудно богом быть в районе,
Электрод всегда заточен,
Я мечтаю о короне,
И кастет сжимаю ночью.
Но к «битлам» не расположен…
Ближе мне Дин Рид и Хара,
Связки рву и рвусь из кожи,
Но куражится гитара.
Не моё. Медведь и только…
Рафинад вприкуску с чаем,
Дядя Вова, как мне горько:
«Пропадаю! Пропадаю!»…
Фантастический ужин
Бородатым анекдотом
День сурка завис в петле.
К отбивным из антрекота
Пригодится божале.
Затянувшись чепушинкой
Возжелаю миру – мир.
К виски – фугу или шинку
Для сползания в надир.
Позитронным мозгом город
Зарядит «Kraftwerk» как фон,
Утолять извечный голод
Без пивка не комильфо.
Кроненберговскою мухой
Вечер выдавит слезу…
Надо бы собраться с духом –
На десерт Casu marzu*.
---
*Casu marzu – овечий сыр из Сардинии. Особенность его заключается в том, что он заражён сырными мушками. Продаётся только нелегально. Вживлённые в сыр личинки усиливают процесс ферментации и создают исключительно мягкую консистенцию готового продукта. При подаче на стол блюдо выглядит как головка сыра с извивающимися внутри полупрозрачными червячками длиной порядка сантиметра. Иногда они могут прыгнуть на расстояние до 15 сантиметров, поэтому во время еды рекомендуется беречь глаза.
Бенгальский тигр
Напыжась и поддёрнув брюки
Гаврошем рвётся день под знамя,
А ночь, предвестница разлуки,
Стучит прощально на тамтаме.
На баррикадах правит утро,
И полдень злится в Поднебесной
Несётся к Гангу Брахмапутра –
Бенгальский тигр скривился пресно…
И присно,
может,
и
во веки…
А, впрочем, точно знаю – ныне:
Звездят духовные калеки,
Толстушки гордо носят мини,
Толстовцы любят всех, но ново –
Не веря в догму триединства,
И чудо-рыбой мечет Слово
Икру и бисер перед свинством.
Пещеры свод с годами – ниже.
Платон ушёл, оставив тени,
Язык шершавый стены лижет,
Классифицируя мигрени.
А под ногами – Атлантида –
Утопия, плащом дырявым
Пытается прикрыть обиду
За невозможность мыслить здраво.
Но сталагнаты силлогизмов –
Для лбов упрямых верный путь –
Лишают вычурность харизмы,
И ночью не дают уснуть.
Бенгальский тигр скривился пресно…
Глотает трупный эстуарий*
И ныне,
присно,
повсеместно
Блажат ведомые из парий.
---
*Общее русло Брахмапутры и Ганга, впадая в Бенгальский залив, образует эстуарий – однорукавное, воронкообразное устье реки, расширяющееся в сторону моря.
Ветер
Ветер в первопрестольной
Пылью вздымает души,
Битою бьёт бейсбольной
И не желает слушать…
Может, ослеп от блуда,
Или оглох от криков,
Сплетен и пересудов –
Вот и буянит, дикий…
Ветер в деревне дальней
Валит, как и столичный,
Пьяницей злым, скандальным
Лезет под юбки лично.
Может, свистя на казнях,
Стал безразличен к чувствам,
Или шалит, проказник –
Всё – из любви к искусству.
Багдадский стих
Там, где прячется солнце,
Перед тем как взойти,
Зарождается нонсенс –
Неоформленный стих.
Строчки ждут своё завтра,
Рифмы жмутся к вчера,
Рефлексирует автор,
Заплутавший в горах;
Берестой чистит зубы,
А пергамент коптит…
Иероглифом рубит
Клинья глиняных птиц.
От девчонки неглупой
Стих наследует шарм,
От оратора – рупор,
От художника – дар.
Нет для текста закона –
Уведёт и табун,
И талант, горький бонус,
Рвётся стеблем сквозь грунт –
Для ларца ключ похитит,
Вскроет спрятанный ляп,
Свой возложит эпитет
На чужие поля,
Выпьет стопочку белой –
Выпьет стопочку белой –
Чтобы круче несло,
И прочтёт всё, что сделал –
Сто украденных слов.
Как самурай самураю…
Мой друг, самурай из провинции Оми,
Когда убедился в тщете суеты
Себя погрузил в состояние комы,
Стал камнем и Буддой, никем и святым.
Чернь мимо текла, восторгаясь кабуки,
Ронин лез на Фудзи, на гейшу – сёгун…
Не знаю, мой друг, может лучше – сэппуку?
Хорош, говорят, и заморский цигун…
Без дела ржавеют танто и китана,
Сверкают на склонах вулкана снега,
Саке превозносит Басё под бананом
И учит Ниндзюцу сосед из Кога…
Всё так, как и должно – Сатори не к спеху;
Есть рыба и рис, две циновки и чай;
Дзэн дзэном, мой друг, а потеха потехой,
А впрочем, как только усну, так встречай…
Прогулка
Когда испарившись, прольётся вода
На пляжи Харбора и Варны,
Тогда я очнусь, и отправлюсь туда,
Где стиль мой живёт лапидарный.
На площади римской, где ночью светло –
Джордано шагнёт с постамента;
Ватель улыбнётся мне из Фонтебло,
А Горький заманит в Соренто.
В Париже, где каждый кирпичик знаком,
Под ручку подхватят мамзели…
Сбегу, прикрывая глаза париком,
Таинственным Флоризелем.
Дель Джезу, суровый и мрачный аскет,
Мне скажет: «Не форма – звучанье!»
Служанка миледи откроет секрет –
К обеим пойду на свиданье…
В Кордове, забравшись в мечеть поутру,
Припомню арабские сказки.
Доставлю Омару вино в Бухару –
Восславим прекрасные глазки!
А как протрезвею, конечно, на Русь –
В хоромы, не в холод же лютый…
– Тебя, мой боярин, я жду, не дождусь…
С полатей промолвит Малюта…
Последняя хабанера
Вонзите штопор в упругость пробки, –
И взоры женщин не будут робки!..
Да, взоры женщин не будут робки,
И к знойной страсти завьются тропки.
Игорь Северянин. Хабанера II
Кому – дано, кому – не очень,
Кто – никакой, а кто – горазд!..
Одним – хоромины и почесть,
Другим – забвенье и нора…
– Неважно, – выведет философ.
– Обидно! – выпалит стрелок.
Посмотрит власть имущий косо,
И новый утвердит налог.
– Живут и хуже, – скажет нищий.
– Мы все помрём, – промолвит друг,
А женщина, войдя в жилище,
Поднимет заскучавший дух…
– Подумаешь, и нам досталось!.. –
Споёт кудесница в ночи,
И убедившись, что… немало –
Сочту смешным высокий чин.
Упругость пробки тешит штопор –
В постели мягкой, на траве…
Мой долг – любить её и тропы,
И не считать чужих овец.
Выбор
Смерть свёрнута промасленной пенькой,
Сосною скрещена на горделивой рее,
И очарована библейскою строкой
Зовущей, подставляясь, быть добрее.
Но я ведь зол, упрям и бесноват,
И если мне, увы, не по карману
Ни «дивный мир», ни августинский Град –
Растрачу всю наличность на путану.
А девочка, к тому же, хороша!..
Даёт в кредит и забывает плату –
И если Сергий вот с такою оплошал,
То, упаси господь, от целибата…
Не мудрствую…
Не мудрствую, не веселюсь, а пью
Холодный воздух из балконной чаши,
И жизни посвящаю «ай лав ю»
И день зову – пускай придёт и спляшет.
Не в руку сон, и воск застыл в ногах
Мне кажется, но крестится прохожий,
А девушка с косой и в сапогах –
Полураздетая – раскинулась на ложе.
И будет ждать, упрямица, хоть век,
Потягиваясь сладко и моргая
Заслонками полураскрытых век.
Я никуда не денусь, дорогая…
Судно
Карт краплёных шероховатость –
Громыхает судьба по трапу,
Колет искренность стекловатой
Наглость дерзко берёт, нахрапом…
В люксах гладкие вип-персоны
Снисходительно-добродушны,
Пьют коктейли, кроят законы,
А на палубе нижней – душно.
Все снуют и считают шлюпки,
Да стюардов ругают грязно,
А матросы – штаны и трубки –
И болезней букет – заразных.
Боцман айсбергу машет грозно …
Штурман медленно тянет: «Полный...»
И сойти каждый рад, но поздно,
И куда? Глубина и волны…
Ты хочешь?
Оплакивать павших,
Скорбеть по потерям,
И жить у порога
Вчерашнего дня…
Ты хочешь?
Я встану.
Ты хочешь?
Поверю,
Но только ты снова
Обманешь меня.
Я помню, как было –
Изящною ножкой
Манила,
Давала
Потрогать
За бюст.
Я гладил, а ты,
Похотливою кошкой
Съедала глазами,
Тащила под куст.
И я, рад стараться,
С улыбкой дебила:
– Мадам,
Я таких…
Не имел и во сне!
А ты раздевалась,
Кусая,
Шутила,
И всадницей резвой
Скакала на мне.
А утром, старухой,
В очках и калошах
Ворчала
И ныла:
– Работай, давай!
И крупом к двери –
Настоящая лошадь…
Набросить хомут,
Под узду
И в сарай!
Ты хочешь?
Он встанет.
Ты хочешь?
Он сможет –
Стираясь,
Обрушит таинственный свод.
Ромалы, найдите мне кнут
Подороже,
С когтём на хвосте.
Будет шумным развод…
К другу
Побудь со мной, неугомонный друг
Мы сядем рядом с тётушкой Текилой,
Поспорим о путях безликой силы,
И препарируем тщету чужих потуг.
Лимон и соль. Салями и балык.
Цитируя себя и Кастанеду,
Мы выведем неспешную беседу
На уровень где молвит: «Пас!» язык.
Потом, когда уткнёмся в Никуда,
Откроем виски – не трезветь же ночью –
И убедимся твёрдо и воочью
В том факте, что анализ – ерунда.
Лёд и боржоми. Дюжина маслин.
Вся жизнь в полёте рухнувшей опоры.
Не истребить обидой наши споры,
Пусть даже комом будет каждый блин.
Под утро коньяком усугубим
Упорное стремление к общенью,
И придавая колкости забвенью,
Признаем, что вином прекрасен Крым.
Конфеты. Курабье и Эмменталь.
Ещё одна попытка осмысленья
Себя как бога, мира как явленья,
И времени, которого не жаль.
Проход в ферзи
Скорбеть о прошлом, не простив…
Мечтать о будущем, жалея…
Во всём винить мерзавца змея
И твёрдый бытия настил.
Пройдясь над пропастью во ржи,
Скрепить иллюзию мечтами,
Хранить как драгоценный камень
Бездарно слепленную жизнь.
И каждый день смотреть в окно –
Не слишком веря в то, что видишь,
Вкушать шашлык из скользких мидий,
Курить сигару перед сном…
И всё… и всех… и навсегда
Похоронить в подвалах замка,
Когда придут – беззубо шамкать
И ждать петли, как ждал Саддам…
Дети неолита
Книг каменных листы и пыль на них…
Процесс, изюминка и вектор некий –
Масштабом непривычны для живых,
Как трилитоны Баальбека.
Адепты целлюлозы любят жар –
Простёрли длани над фрейдистской блажью,
А Силиконовой долины технопарк –
Даёт иллюзию дешевой распродажи.
Но всё что просто – просто для слепых,
Металл и пластик – обувают глупых,
И как не убедительны столпы –
Есть одиночки и даже группы…
Они выходят ночью – жечь костры –
Поэты, инсургенты и шаманы,
И как не бесполезен их порыв –
Я тоже с ними, я тоже – странный…
Скребок, рубило, каменный топор,
Пейот и пси-эффект, коан и мантра –
И тянется за мной бродяг эскорт –
За рубищем аскета смокинг франта…
У каждого в проекте свой дольмен,
И все мы любим с камешками игры.
Кто помешает? Мегалит и смерть...
Зевает
город
саблезубым тигром…
© Андрей Медведев, 2010–2011.
© 45-я параллель, 2011.