Андрей Леонтьев

Андрей Леонтьев

Четвёртое измерение № 22 (406) от 1 августа 2017 года

По следам Агасфера

* * *

 

Когда вдруг однажды – случайно, внепланово –

Пораню я сердце об острое лезвие,

То будут смотреть на меня как на пьяного

Спешащие мимо прохожие трезвые.

 

Ступая с трудом тротуаром заплёванным,

Как будто ногами босыми по угольям,

Пройду я сквозь город, в мораль замурованный,

Сгибаясь от боли, а больше – от ругани,

 

Что в спину вопьётся мне клювами воронов,

Учуявших кровь и с балконов слетающих…

И путь мне один – на четыре все стороны,

Но Тот, наверху, подмигнёт понимающе –

 

И я устою на ногах перед взглядами,

Свой след окропляя кровавой дорожкою,

И вырвусь на волю из города смрадного –

Пристанища чистеньких «ангелов» с рожками.

 

А после, бредя вдоль реки по течению,

Котомку обид и усталости скину я.

Усмешкой давясь и ища облегчения,

Вдруг выплюну в воду ругательство длинное.

 

Отпустит… и рана, конечно, затянется.

Но сколько же раз повторится подобное…

Сквозь зубы бросают презрительно: «Пьяница…» –

В упавших от боли сограждане злобные.

Похоже, так просто удобнее…

 

* * *

 

Не прогнать, не рассеять тоску по наивным годам,

Где себя обретал через чтение «правильных» книжек,

Где, воспитан в безбожье, ты строил свой внутренний храм

И, не зная молитв, тем не менее к Богу был ближе…

 

Ныне всё на виду, и, церквей мириады отстроив,

Толпы слуг всенародных в них шествуют, как на парад.

Ныне время других – чёрно-белых жестоких героев.

Полутени не в моде: для века они – неформат.

 

Пробиваясь локтями, стремятся вперёд, к алтарям, –

Нажит в битвах за место под солнцем рефлекс этот чёткий, –

И вздымаются ввысь, куполами златыми горя,

В виде взятки Ему – их зелёные тыщи и сотки.

 

Нет, никак не рассеять тоску по наивным годам,

Где, воспитан в безбожье, ты строил свой внутренний храм…

 

Он хотел…

 

Он хотел бы душе покоя –

И покоя хотел бы телу.

На веку повидал такое,

Что с катушек давно б слетело

Измытарившееся эго,

Если б капельку был слабее,

Если б не было оберега –

Не подковы, не скарабея,

А всего-то простой усмешки

Над собою да над судьбою.

Не желал он в ферзи – из пешки,

Увлекало его другое.

Был когда-то силён и молод,

Было удали под завязку,

Жизнь крутого любил посола,

Лез в опасности без опаски.

Но настал момент – под раздачу

Он попал, и ещё, и снова.

И всё чаще его удача

Находила себе другого...

Он хотел бы душе покоя,

Эта мысль показалась здравой.

На веку пережил такое,

Что имел бы на это право.

Но в желании, всем понятном,

Затаилась одна загвоздка:

Что-то тащит его обратно

С тихой улочки к перекрёстку.

И плевал он на степень риска,

Если ветер сигналит горном

И глотками, как добрый виски,

Обжигает сухое горло.

…На покой он имеет право,

Да покой для него – отрава.

 

* * *

 

Под небесами голубыми

Везёт меня не слишком прытко,

Скрипя колёсами кривыми,

Судьбы невзрачная кибитка.

 

Впряжён в неё усталый мерин,

Трусит уныло и покорно.

И мерин этот не намерен

Менять трусцу на бег проворный.

 

Но не ропщу, не понукаю

Я безответного конягу:

Ведь жизнь, какая-никакая,

Всё ж ковыляет шаг за шагом.

 

Лишь иногда, в мечте несмелой,

Воображу, что подо мною

Крылатый конь несётся белый, –

И от глухой тоски завою…

 

Последние менестрели

 

Мы, возможно, всю жизнь о своей бы судьбе сожалели,

Если б не дал Господь бесконечную вольность дорог.

Мы идём в никуда – безымянной страны менестрели –

И свой пройденный путь отмечаем зарубками строк.

 

Мы идём в никуда – только Богу, наверно, известен

Изначальный маршрут, предназначенный именно нам.

И не слышит никто наших грустных и радостных песен,

И никто не пройдёт по оставленным нами следам.

 

Вымирает, увы, наше племя артистов бродячих,

Ведь иные слова и мелодии нынче в цене.

Но пока мы в пути, мы поём – и не можем иначе,

Память в сердце храня о своей безымянной стране…

 

* * *

 

Отгрохотали бури междометий,

И сжался в точку многоточий ряд.

Слова, что прежде бегали, как дети,

Теперь в строю по-взрослому стоят.

 

В котле стихов переварились строчки,

Перевалило солнце за зенит.

…И только в сердце, в самом уголочке,

Струна печали тоненько звенит…

 

Реинкарнация

 

Я, кажется, вспомнил! Конечно – Алиса!

Та странная девочка из сновидений…

И больше – ни капли напрасных сомнений!

Фигуры – на выход! Проснулась Каисса!..

На сцене судьбы, разрисованной в клетки,

Под парусом тонким надежды на чудо

Спешу я к той самой Алисе оттуда,

Где связаны вместе потомки и предки,

Где смешано всё – и пространство, и время, –

Но память все прежние жизни скрывает…

И вдруг, словно током, однажды пронзает:

Мы виделись раньше, но были не теми!

Мы были другими с тобою когда-то,

И мир был устроен совсем по-иному,

Но знаю, что так же, любовью влекомы,

Делили мы радости, слёзы, утраты…

…Я, кажется, вспомнил – не всё и не сразу, –

Но где-то в глубинах душевного моря

(Где полный бардак из веселья и горя)

Мелькнуло лицо… И послышалась фраза…

О чём – не понять, только голос – о Боже! –

Знакомый до самой малюсенькой нотки…

Мгновенье б ещё… Но качается лодка –

Сегодня штормит не на шутку, похоже.

Того и гляди, что поглотит пучина

Миров и веков… Но ведь мы же – бессмертны,

И Тьме не добыть ожидаемой жертвы,

В какие б она ни рядилась личины…

…А вдруг показалось? Ища компромисса,

Бросает мне память обрывки скупые…

Мы в жизни земной – лишь котята слепые.

Но шепчет мой взгляд: неужели – Алиса?..

 

* * *

 

Счастливец тот, кто, шелуху провеяв,

Во дни потерь, что часты и горьки,

Зерно любви отыщет – и поверит,

Всей нелюбви вселенской вопреки...

 

* * *

 

Сколько лишних движений и напыщенных фраз…

Словно тёмные тени всё решают за нас;

Словно мутной завесой накрывают глаза

Нам бездушные бесы – не пробьётся слеза…

Суррогатные чувства и замыленный взгляд,

Будто ложе Прокруста, всех ровняют подряд.

Но однажды, спросонок, без причин, просто так,

Улыбнётся ребёнок – и рассеется мрак…

 

Мама

 

Ох, мама… смотрю в глаза твои,

В лицо твоё постаревшее…

И вся судьба полосатая,

И всё за жизнь наболевшее

Мне видятся в каждой чёрточке,

В морщинках твоих изломанных…

Давай-ка открою форточку –

Чтоб легче дышалось в доме нам.

Давай-ка присядем рядышком,

Родная моя, хорошая…

И больно в душе, и радостно –

Как будто вернулся в прошлое.

Здесь время застыло намертво –

Всё в доме твоём по-прежнему.

Я сладкой завесой памяти

Укроюсь от неизбежного…

А ты говори, рассказывай –

Я слушаю, мама, слушаю…

Салфетка под старой вазою,

Диванчик с накидкой плюшевой…

Портреты: вот я, вот братец мой,

Отец – словно жив и с нами он.

И неторопливо катится

Слеза по щеке по маминой.

Ну что ты? Приляг, пожалуйста, –

Подскочит опять давление…

Нет, время, увы, безжалостно –

Мы все в этом смысле пленники.

Бежим в суете немыслимой,

О вечном не помня смолоду…

За окнами темень выцвела –

Рассвет поднимает голову.

От дождика моросящего

Уже различимы лужицы.

 

…Над мамой моею спящею

Невидимый ангел кружится…

 

У порога

 

Мы все приходим к отчему порогу.

Одни – всегда. Другие – под конец,

Когда до боли хочется потрогать

Избы отцовой рубленый венец,

Когда увидеть хочется до боли

Знакомый свет в слезящихся глазах,

Припасть к рукам в морщинах и мозолях

И главные слова успеть сказать…

Не успеваем… время быстротечно.

И совесть выжигает по ночам

На сердце за несбывшиеся встречи

Глухой необратимости печать.

Простите нас, родные, не со зла мы.

Забывчивость – не смертный вроде грех,

Но глубоко пропахивает шрамы

По нашим душам – и по душам тех,

Кто ждал всегда, но не дождался к сроку,

Кто верил – но был вынужден уйти

И без кого безумно одиноко

На Богом нам отпущенном пути.

 

Завоет пёс – тоскливо и протяжно.

Труба без дыма, в окнах – темнота.

Ты не успел. Всё прочее – не важно.

Всё прочее – всего лишь суета…

 

По следам Агасфера

 

Глухая ночь…

и тьма…

Сойду с ума –

невмочь…

Земная жизнь –

тюрьма.

Ты не пророчь,

Кассандра, зла

неосторожно.

Земная жизнь

мой разум не спасла…

Диктую мозгу:

обесточь

скорее всё, что можно,

иначе сложно

себе помочь

уйти в миры

не той игры,

что ныне жизнью

зовётся бренной, –

уйти в миры,

где сокровенный

таится смысл

и мыслеформ,

и слов, и чисел…

Я на прокорм

тех горних сфер

бросаю душу…

Нет-нет,

не трушу –

ищу ответ,

как Агасфер,

в скитанье вечном

и в каждом встречном

Мессию вижу –

всё ближе

являет Он свой лик:

седой старик

в одном

исподнем,

с Крестом

Господним…

И душит крик,

сухую глотку

раздирая:

«Освободи

от пут коротких

земного рая!»

Прижму к груди

пресветлую ладонь,

прильну губами –

и запылает пламя,

и времени

нарушит скоротечность…

Священный тот огонь

вратами явится

в иную вечность…

 

Собачья жизнь

 

Исповедь бродячего пса

 

Пронеслась и погасла комета…

Солнца луч затерялся меж сосен…

Отцвело безмятежное лето,

Наступает на горло мне осень…

 

Потихоньку, хвосты поджимая,

Псы бродячие ищут приюта.

Долго ждать им, беднягам, до мая,

И совсем не дождаться кому-то…

 

Я – один из таких же гонимых,

Тех, что жаждут случайной подачки.

Но проносят желанное мимо,

За душой – ни еды, ни заначки.

 

И, глотая слезу за слезою,

Еле слышно скуля в безнадёге,

Я бегу беспросветным изгоем

По чужой и враждебной дороге.

 

Уж не греет облезлая шкура

Неуютной осеннею ночью,

И дичает собачья натура,

На глазах превращаясь в волчью.

 

И, сбиваясь в голодные стаи,

За предательство мстим мы миру,

Липким страхом сердца терзая

Тем, кто в тёплых живёт квартирах.

 

Берегитесь же, сытые твари!

Безысходность рождает злобу.

Мы в промозглом ночном кошмаре

С ваших страхов снимаем пробу.

 

Упиваясь минутной властью, –

О, как сладостен миг расплаты! –

Мы кромсаем и рвём на части

То, что было святым когда-то…

 

…А наутро – по прежнему кругу:

Будет день, но не будет пищи,

И тоска по хозяину-другу

Вновь в душе уголок подыщет.

 

В сновиденьях своих собачьих

Сторожим мы жилища снова,

С детворою играем в мячик

И за палкой бежать готовы…

 

Но как только накроет вечер

Одеялом колючим город,

Снова страхом мы человечьим

Утоляем звериный голод,

 

Обнажаем клыки в оскале,

К голове прижимаем уши…

 

…И летят в безвестные дали,

Пропадают собачьи души.

 

Кукушкины слёзки

 

Всё «ку-ку» да «ку-ку» – горлопанила долго кукушка,

Отмеряя другим их земной пребывания срок.

Но, к несчастью, лесник, что страдал от похмелья в избушке,

Услыхал этот звук – и нажал, матерясь, на курок.

 

И заткнулась навек провозвестница «многая лета»,

Не успев досчитать чью-то меру беспутных годин…

А мораль такова: если знаешь чужие секреты,

Не распахивай клюв – будет шанс дотянуть до седин.

 

Всего лишь бизнес

 

Горшки не боги обжигают,

Планида смертных – ремесло…

Роль у богов совсем другая:

Держать в узде добро и зло,

Следить за шатким равновесьем,

Карать, прощать и награждать…

Зачем же в грязь земную лезть им,

Когда и в небе благодать?

...А людям в глине копошиться

Не привыкать. Но гончары

Всё сочиняют небылицы,

Согласно правилам игры,

Что, мол, горшок обжечь непросто

И вся такая лабуда…

Их осуждать не стоит, бросьте:

Всего лишь бизнес, господа!