* * *
Смеркался день, и снег ложился в снег,
под фонарём загадочно мерцая.
Я шёл сквозь ночь и думал про ночлег,
мечтал о печке и горячем чае.
Мне было в меру грустно оттого,
что жизнь проходит тускло и убого,
что из друзей всего-то ничего
осталось у последнего порога,
что обманули юности мечты,
что женщина ушла, не оглянувшись,
что идеалы высшей красоты
растоптаны толпой вослед идущих…
Сквозь тьму веков прядётся Парки нить,
и я за ней бреду судьбе навстречу,
по мере сил пытаясь сохранить
в себе хотя бы что-то человечье.
* * *
За годом год существованье для,
мечась между комфортом и работой,
забыли мы, что жизнь даётся для чего-то.
Но, разорвав тенёта прочных пут,
в один из дней в положенное время
мы явимся на свой последний суд, все-все мы.
И Бог нас спросит, голову склоня
над путаницей мелочных событий:
«Ну, и чего теперь вы от меня хотите?»
* * *
Озаряя землю тихим ясным светом,
как свечи огарок, догорает лето.
Огневого солнца иссякает сила.
Синие стрекозы в дебрях девясила.
По утрам обильно выпадают росы.
Жёлтый шёлк берёзы заплетают в косы.
Листья закружились в воздухе продрогшем.
Вечером охота погрустить о прошлом.
Сойки-хлопотуньи скачут под дубами.
Из дубравы пахнет белыми грибами.
Выйду завтра утром по грибы с лукошком –
может быть, на жарку соберу немножко.
* * *
Как не сойти с ума от новостей?
Не лучше ли созвать в свой дом гостей
и, наплевав на модные болезни,
рассесться в круг за дружеским столом,
текилы выпить, вспомнить о былом,
стать веселей, раскованней, любезней,
с девчонками шептаться по углам,
с мальчишками устроить шум и гам,
играть блатные песни на гитаре
и танцевать с азартом хали-гали.
Пусть в доме будут радость и уют,
а новости немного подождут.
* * *
И шелест трав, и запах дыма,
и твой весёлый быстрый взгляд –
в природе всё неповторимо,
как этот пламенный закат,
как это небо заревое
и кучевые облака,
как наша жизнь, как мы с тобою,
как светлое твоё «Пока!»
* * *
Так кратки дни, так долги ночи!
Зимой на даче ни души.
За окнами метельный вечер
подушки снега распушил.
Ни света нет, ни интернета,
метель да снег повинны в том,
по дому сладкая дремота
крадётся ласковым котом.
Сижу, борюсь с усталой дрёмой.
Зима! Что, право, делать с ней?
Дерётся снег с оконной рамой,
но рама всё-таки сильней.
Писать пытаюсь. Свет от свечки
так романтично золотист,
но не могу родить не строчки,
и бел, как снег, тетрадный лист.
Налью вина, сырку нарежу,
ведь рано всё-таки в кровать!
Пить, братцы, – это грех, но всё же
так легче вечер скоротать.
И сердце радостно забьётся,
и больше не страшна метель,
промчится время, словно птица,
я, наконец, пойду в постель.
Лежу, ворочаюсь, не спится.
О Боже! Только бы не спиться!
* * *
В августе воздух как-то особенно звонок и чист,
в небе кружится старой осины оторванный лист,
лета костёр потихонечку догорает,
ветер холодный об осени напоминает.
Падают звёзды, такой по ночам звездопад,
что невольно заводишься – хватило бы только желаний!
А вот желаний и нет… Сверчки вечерами трещат,
нам возвращая иллюзию воспоминаний.
Птицы замолкли. Их свадьбы отбушевали.
Выросли дети – им скоро опять в дорогу
в тёплые дали, прогретые солнцем дали,
где ни печали, ни холода, ни тревоги.
Птицам везуха! А нам-то куда с тобою?
Где окопаться? Куда если что притулиться?
Синее небо пустынно над головою.
В синей пустыне кружит, исчезая, птица.
* * *
В поздний час, когда над нашей крышей
Растянула ночь дырявый шёлк,
Из подъезда вышел Шишел Мышел,
Постоял минутку и ушёл.
Халед пел о верности Аише,
Месяц плыл по небу калачом,
Шишел Мышел ничего не слышал
И не думал, в общем, ни о чём.
Шли в депо последние трамваи,
Рельс звенел, искрили провода,
Ничего вокруг не замечая,
Шишел брёл неведомо куда.
И, во след ему глядя с тревогой,
Думал я до самого утра:
«Может быть, и мне пора в дорогу?
Может быть,
а может – не пора».
Один день на исходе лета
Проснувшись поутру с зарёю,
я был под властью смутных дум.
Горело небо огневое,
клубился леса влажный шум.
В листве желтеющей берёзы
возилась птичья мелюзга,
летали важные стрекозы,
цвели роскошные луга.
Светило ясное всё выше
катило свой кабриолет.
Я тихо встал и в утро вышел,
пока людей в округе нет.
На церкви крест шестиконечный
сиял, врезаясь в облака.
И облака, и крест, и вечность
двоила в зеркале река.
Лес обаял меня прохладой
и раззвенелся мошкарой,
как будто юная дриада
манила в чащу за собой.
С десяток вёрст прокуролесив,
я снова выбрался на луг
и вовремя – уже за лесом
садился в тучку солнца круг.
Кузнечики достали ноты,
взмахнул незримый дирижёр,
и загремел бессмертной одой
о радости их древний хор.
Домой вернулся я усталый,
и было грустно от того,
что думал целый день немало,
да не придумал ничего.
School shooting
Он уже убит, но не знает об этом.
Он ещё идёт по направлению к школе,
Смотрит на небо в прожилках кленовых веток,
Рану зажал рукой и не чувствует боли.
Он идёт, за сердце держась руками,
Радуясь, что выжил: «Ведь дышу без надрыва я!»
Он ещё уверен, что просто ранен,
И впереди вся жизнь – долгая и счастливая.
© Андрей Баранов, 2021–2022.
© 45-я параллель, 2022.