Анастасия
Русских

* * *

В телевизоре орёл наш Дон Рэба –

Это новости идут, не кино...

Ты опять бухаешь, чтоб забыть небо.

А оно тебя – забыло давно.

У него свои дела – идеалы,

Архетипы, свет, сокрытый во мгле...

И с него не стянешь вниз одеяло,

Хотя холодно-то – здесь, на земле.

На земле – раздрай, разборки, работа,

Вертухаи, боссы, альфа-самцы...

Все чего-то ждут и верят в кого-то,

Но не очень чтоб всерьёз – с легонцы.

И дождутся – будет срок. А что ж – люди ж...

Комары-мошка, Симургова сыть...

Ты растаешь, распадёшься, НЕ БУДЕШЬ...

Ты бухаешь. Чтоб об этом забыть.

За эпохою эпоха, исконно,

Абсолютно не рискуя собой,

Небо сеет нас – как зубы дракона –

Не считая, про запас, на убой.

Мифы Греции, преданья-былины...

Что? – цензура не коснулась былин?

Ерунда. Слыхал, что тело – из глины?

А для душ есть дорогой пластилин.

Но не вспомнить, как бы ты ни кумекал, –

Ибо кровь уже впиталась в песок, –

От кого в тебе есть пара молекул,

От кого – хороший, смачный кусок.

Полны кащенки царей-полководцев,

Но ни в ком из них – ни капельки лжи,

Ведь любой, хоть раз рождённый под Солнцем,

Всеми жившими под ним одержим.

Каждый скачет, словно мячик для гольфа;

Жизнь – не поле, да не клюшка – коса.

Кто хитрей – идёт в вампиры-вервольфы,

Пролонгирует апгрейд телесам.

Кто богаче – в заморозку, едва лишь

Три морщинки засечёт у виска...

Ты всего лишь человек.

Ты бухаешь.

Это значит – существуешь пока.

Только Царство обретается – Силой –

Встать у неба против горла ребром.

И не верь ты в эти сказочки, милый,

По беззубо-доходное добро.

Это просто из надземных колонок:

«Баю-бай», – несётся в вечной ночи...

Так что ты молчи, как рыба, ягнёнок.

Делай дело: рой подкоп и молчи.

Двадцать лет спустя. Монолог

Итак, моя радость, подай мне бензопилу,

Которая пашет на солнечных батарейках.

Она застоялась, как верный сурок, в углу.

Как лишние миллионы в руках Корейко.

Довольно гонять косяки невесёлых дум –

Мол, в этом паршивом мире всё слишком просто.

Пойдём, моя радость, в седой допотопный Doom,

Шугнём для порядку седых допотопных монстров.

Они там не знают, который век на дворе,

Не в курсе, что главный злодей сто раз обезврежен...

Пойдём-ка и врежем рок в этой дыре.

И ролл, моя радость, и ролл непременно врежем...

Ну что ты хочешь?! – чтоб бабушка запила?

Пошла охмурять дедов или малолеток?..

Ну нет... Если в доме присутствует бензопила,

Ей следует дать спилить пару крепких веток.

Нарезать лапши из летучеголовых стай,

Проветрить кишки зомбакам,

Помочить в сортире...

Пойдём, моя радость.

Снимай этот шлем, снимай...

Ещё залетишь там – в своём виртуальном мире...

* * *

Душа – это ящик, в котором кончается место,

И столько побитого молью скопилось на дне,

Что хочется просто забраться в уютное кресло

И тихо дремать. И прекрасное видеть во сне.

Летать между звёзд, оборвав поводок кислорода,

И трогать скопленья галактик незримой рукой...

Нет, дух не забудет, что он – не землянской породы,

Но женского рода – душа. Ей потребен покой.

Куда ей – носиться за духом в далёкие дали

И мерить чужой, непонятной вселенной края...

Душа – это ящик, в который так дружно сыграли

Мы – духи, знакомые с лёгкостью небытия,

Привычные жить без говядины и керосина,

Супружеских уз и надгробных торжественных плит...

Душе эта лёгкость воистину невыносима,

Её от присутствия духа трясёт и тошнит.

Сиятельный принц – он ведь может припомнить былое –

Как сдуру холопы её на престол возвели.

Она – только связь между небом и тёплой землёю,

Ей нечего связывать, если не будет земли.

Ей незачем быть и казаться возвышенной, если

Вернётся домой прошагавший сто тысяч дорог.

...Так лучше смертельно устать и устроиться в кресле –

И грезить о вечном...

И крепко держать поводок.

* * *

Мир настойчиво учит не видеть в себе греха,

Повторяет: «Халва», – и во рту становится слаще.

Но вторая серия фильма всегда плоха.

Не вторая, так третья. И дальше – по нисходящей.

Возрождения, новые шансы... Фальстарт, разбег...

Мир даёт тебе поводы, смотрит в глаза: «Ну как ты?»

Мир пытается снять вторую серию по тебе –

Не давайся.

Дерись, ломайся. Срывай контракты,

Требуй номер с джакузи и синими лошадьми,

Саботируй беседы с братвой, заседая в дабле...

Ты же знаешь: за эту дверь – только шагни, –

Тут же в лоб – хорошо, если в лоб! – приласкают грабли...

Варианты известны: плюс-минус Главный Герой

В расписных декорациях энного тысячелетья...

Но от имени той, что ступила на твердь второй,

Я спрошу: ну и как тебе в паре работать – с третьей?.. –

Исповедуя правила, что изложил Главреж,

Объясняя про съёмки... про съём... про правила съёма...

А по правилам правду, родной, сколько ни режь, –

Всё одно – по сценарию очередного «Дома»,

Будь он «два» или «стопицот миллионов сто»,

Это шоу – реалити, если смотреть нетрезво.

А ведущий – ну, тот, кто правит... сам знаешь кто...

Он уверен, что ты на вписку, а не проездом:

Снова дубли... и грабли... и обля! – обратно в лоб...

Стоп! –

...прикинутая слегка человеком ветошь...

Отсмотри напоследок ряды бесконечных проб

И скажи, наконец, – себе, – что уже не веришь,

Как затёкшая в теле душа простирает руки

К порожденью фантазии Мориса Метерлинка...

Кто мяукнул «Мотор!»?

Уберите камеру, суки.

Здесь нельзя снимать.

Это частная вечеринка.

* * *

Мир – это вечный туман. Все константы шатки.

Пару шагов шагнёшь – а проходишь пять.

Позднее утро. Ёжик звонит Лошадке

И говорит: «Не достало тебя – пахать?»

Ветер ленивый сухую листву ерошит,

Бэтмен кружится над лесом, как некий знак.

«Очень достало, – Ежу отвечает Лошадь. –

Очень-преочень. Не представляешь – как».

Звон подстаканников. Стук каблуков – за кадром.

Филин глядит в колодец, но видит лёд.

Ёжик заходит в туман на четыре ярда

И уточняет: «Ты слышишь меня? Алё!»

Лошадь кивает. Воздух похож на студень.

Волны от жестов расходятся полчаса.

«Ты представляешь, здесь, кажется, ходят люди!» –

«Что ты?!» – «Серьёзно. Я слышала голоса», –

«Не обращай внимания, это глюки», –

«Экий ты скептик, однако...» – «Да, я такой».

Воздух крадёт шаги, поглощает звуки,

Млечное марево стелется над рекой.

Чуть улыбнёшься – и солнышко вдруг проглянет,

Чуть опечалишься – тут же начнётся дождь...

Людям не стоит шарахаться здесь, в тумане.

Мало ли что случится, пока ты ёж.

* * *

На Голгофе бы тоже –

                 жевали чипсы

И лакали «Клинское» –

                 что с нас взять...

Ты ошибся, Господи,

                 Ты ошибся.

Нас не стоило, Господи,

                 создавать.

Бесполезные годы –

                 сто раз по двадцать.

Если я не права –

                 намекни, пойму...

Мне же свойственно, Господи,

                 ошибаться:

Я ж по образу, Господи,

                 Твоему.

* * *

Не пиши о земном.

                              О земном – без тебя напишут.

Так напишут, что спросишь: «Где это?!» –

                                                               «А у нас!»

Слишком много влюблённых в жизнь,

                                             не смотрящих выше,

Слишком много оставивших Родину –

                                                          про запас.

Удержись за неё –

                           настоящую, основную,

Без границ, конституций,

                               скинхедов, царей, гэбья.

Мертвецы – мертвецам.

                                     Эта чаша их не минует.

Напиши о другой –

                            приготовленной для тебя.

Вспомни: светлое небо.

                                    Господь поутру весёл,

Треплет за уши мелких,

                                    напутствует уходящих.

И ты знаешь,

                    что снова вернёшься к Нему за стол,

А как выйдешь – так кажется:

                                  ищешь – да фиг обрящешь.

Нет дороги на Родину –

                                  сколько б ни гнать коней,

Нет своих среди тел,

                                 обернувших собою души.

Здесь забыли о ней.

                               Здесь никто не грустит о ней,

За неё принимая

                          различные части суши.

Принимая за веру –

                             трусливый отказ понять,

Принимая за смысл –

                              приключения рук и чресел...

Нет дороги на Родину –

                                   сколько б гусей ни гнать,

Нет своих среди душ,

                                 на которых ветвится плесень...

...Ах, страшилки-ужастики

                                         в лагере перед сном...

«Забери меня, папа...» –

                                      и дождик стучит по крыше.

Напиши о хорошем. О добром.

                                                А о земном –

Не волнуйся, найдётся кому.

                                             Без тебя напишут.

* * *

Ночью

Мир,

Освободившийся

От людей,

СТановится наСТоящим –

И так СТоит.

Отдыхает, стряхнув человечий настырный день,

Обретая наспех свой изначальный вид...

В этой глуши, где ни фонарей, ни витрин,

Но пыль на тропинках – осыпанный звёздный свет,

Я живу в квартире под номером 23

И примерно на столько себя ощущаю лет.

Пень в виде чёрной собаки меня поутру

Провожает тяжёлым взглядом за поворот.

Если представить, скажем, что я не умру

Ещё лет 400 – веришь? – он оживёт.

Мог бы и раньше – в лесу, вдалеке от глаз;

А во дворе – пень пнём...

                                      Впрочем, суть не в нём.

Просто – когда начинается третий час,

Жизнь оживает – и делает ход конём.

Будешь безмолвен – возможно, увидишь, как,

В землю вминая лапы, шурша листвой,

Ночь –

    пантера, спущенная с поводка, –

Резвится, звенит созвездьями, ловит свой

Хвост.

    Изо всех щелей вытекает тушь,

Масляный воздух лунным пронзён ножом...

Таинство шагом нескромным – только нарушь, –

Каждая тень в упор промолчит: «Чужой!»

Мир уже начал шататься в основах, плясать и плыть,

Резкость настройки сбивая, ворчать, скрипеть берестой,

Влажно дышать, глубины добавлять в углы

Зрения. И, чтоб остаться снова пустой,

Улица пропускает тебя: «Скорей проходи!»

Но ты не спешишь. Ты знаешь свои права.

И дерево прямо по курсу –

Один в один –

Туманность

«Конская

Голова»...

* * *

Обречённый на жизнь

                       не расходует время на драки,

Не пытает гадалок,

                           не просит халявы с небес,

У него за спиной –

                          двадцать две ездовые собаки,

Но растаял весь снег –

                       и теперь лишь пешком через лес.

Всё легко и светло,

                            и любая дорога открыта;

И теперь он – Король,

                    не какой-нибудь там Следопыт...

Кто другой – чуть чего –

                  скажет «Ой!» и откинет копыта;

А ему так нельзя:

                          у него уже нету копыт.

Это вам хорошо:

                      радикальнейше левым и правым,

Вечно спорить, кто прав,

                            а кто лев; кто орёл, кто змея...

А ему так нельзя:

                           он уже ознакомлен с уставом,

В коем к первой статье

                                     отсылает вторая статья.

При движенье по волнам

                         держась неестественно прямо

И являя собой

                      два ответа на вечный вопрос,

Он глядит с изумленьем

                               на ваши трагедьи и драмы

И не может поверить:

                                   неужто вы это всерьёз?!

Неужели скакать

                            то по бабам, то вовсе по коням,

Представляет для вас

                               объективно реальную жесть?..

Обречённый на жизнь –

                                   до поры одинок и непонят.

Но он вас подождёт.

                                 У него теперь время-то есть.

Он и сам был таким,

                         когда, снега не тронув следами,

Мимо ржавую кто-то пронёс

                                              на заплечье косу,

И бессмертье обрушилось –

                                      резко, не предупреждая,

Где-нибудь по дороге в столовую,

                                                        в третьем часу.

Особенности жаргона 2000-х

Яркий лучик бьёт наотмашь

По седому январю.

Ты такой – стоишь и смотришь.

Я такая – не смотрю.

Ветер явно дует с юга:

Воздух – хмель и волшебство.

Ты такой: привет, подруга!

Я такая: чё-кого?

Я иду неторопливо,

Мне бы надо на трамвай...

Ты такой: давай по пиву!

Я такая: ну давай...

Пиво, джин, коктейль, текила...

Тают зимние снега.

Ты такой: прикинь, чё было!

Я такая: ни фига-а!

Солнце каплями стекает

По сосулькам, льёт рекой...

Ты такой... а я такая:

Ты какой-то не такой!..

Зря надела каблуки я,

Нынче б – в ботах, и в плаще...

Мы такие... никакие.

Никакущие ваще!

* * *

Почему ты ешь веник, зверюга?!

Аль мы рыбы тебе не даём?

Али с грубой клетчаткою туго

В организме пушистом твоём?

Али вискаса в доме нехватка?..

Ну скажи, это видано где ж?!

Я тебя призываю к порядку,

А ты слушаешь, рыжий, да ешь!

Не могу вечерами заснуть я –

Всё пытаюсь понять: без балды,

Чем вот эти корявые прутья

Лучше всякой хорошей еды?

Ты же ведь не бобёр, и не лемминг,

А смотри: грызунам-то под стать!

И тобою обглоданный веник –

Просто стыдно ж гостям показать!

Вон – тушёнка на блюдечке тухнет,

Валерьянка не пита стоит...

Почему ты – как сунешься в кухню –

Вечно мордою в веник зарыт?!

Неприглядная эта картина

Наблюдается с самой весны...

Почему ты жрёшь веник, скотина?!

Ну пожалуйста, мне объясни!

...Но решение этим вопросам

Я нашёл. Уже всё на мази:

Веник – фтопку. Приду с пылесосом.

И попробуй его погрызи!

* * *

Раненым эхом военного горна

Тихо в крови растворяясь,

Медленно – копится – катится – к горлу –

Ярость!

Предков ли древних, кудлатых титанов –

Бунт – вызревает – в мышцах;

Тянется, кожу взрывая, упрямо –

Выше! –

В праведном – или неправедном гневе

Все загражденья рушит...

...Что я забыла там, в слякотном небе?! –

Душу?..

Слишком человеческое...

Массаракш...

Если эта планета покрыта башнями,

То не зря мы их сносим

Себе

Каждую пятницу,

Сокрушаясь потом

И открещиваясь от вчерашнего –

Мутно-страшного,

Продолжая к нему же пятиться.

Человеческое –

Не лечится освенцимами,

Грязью, подлостью, ложью, –

Ничем вообще не лечится.

Поголовно,

Подушно,

У каждого –

Абстиненция.

Всепланетная ломка

По этому –

Человеческому.

И казалось бы –

В чём прикол,

Ну за что держаться-то?!

За вот эти мешки

С ограниченным сроком годности?.. –

Приходящие в ветхость

От лёгенькой радиации,

От несчастной любви,

Чумы

И излишней скромности?!..

Правда в мир пробирается крадучись –

Снами, фильмами,

Сквозь посты преисподней

С коптильнями и котельными.

То, что нас не убьёт –

Нас не сделает слишком сильными.

Мы привыкли.

Нам дозы как раз и нужны –

Смертельные.

Если даже из рая нагрянет

Спецназ с заданием

И слезинку последнюю детскую вытрет насухо,

Мы найдём, из чего

Выжать новый запас страдания,

Дань почтенья отдав –

Вместе с форою –

Захер-Мазоху!

Не выискивай синим взглядом своим доверчивым,

Где же вражеский центр,

По привычке затвором клацая...

Нет здесь башен, мой мальчик,

Громить абсолютно нечего.

И поэтому – шансов нет

Отключить трансляцию.

Сторожам всех времён и народов посвящается...

Сторожа – жильцы иного мира, –

Где заметней мелочей значенье,

Где пространства делаются шире,

И секунд прозрачное теченье

Тишиной раздроблено на струи;

И случайным звукам пышным эхом

Есть где разбежаться врассыпную –

И друг другу не служить помехой...

Сторожам известны тайны ночи

(Ночь и день – две разные планеты!):

Как весь мир на время обесточить

И подправить схемку до рассвета –

Может, по расчётам хитромудрым,

Может, по заданию из Центра, –

Чтобы новый мир явила утром

Горизонта алая плацента...

Сторожей разбросанное братство –

В редких окнах маячки стоватток,

Утонувших в темноте глазастой

Спящих городов сухой остаток...

Снова – до утра качать в ладонях

Мир – и чай горячий в блюдце мелком, –

И, облокотясь на подоконник,

Счёт вести летающим тарелкам...

Такое счастье...

Мне так нужна несчастная любовь! –

Чтоб связывать хотя бы пару слов.

Чтоб их хотя б выталкивать из горла.

А тут счастливой – как шарахнет в лоб,

И по лбу... и в дыхалку... –

                                     ну, попёрло!

Всё, муза в коме – не позвать врачей.

Сжигаю горечь прожитых ночей,

Чтоб в дело всё, чтоб подчистую – в топку!

И слог всё жарче, строки – горячей,

Кастальский ключ, как с горных круч ручей,

Бурлит, ревёт, обваривает глотку,

Грозя её не понарошку сжечь.

...Да что ты гонишь, Настя, это желчь, –

Кастальский ключ имел отличный градус!

Любовь же, как всегда, не терпит лжи;

Ей, как всегда, с прибором положить,

Беду она приносит или радость.

Она бытует в нас, как паразит,

Неспешно пролагающий транзит

Через живые души человечьи,

Ходами прогрызая их насквозь,

Как ржавый гвоздь, дробящий кисти кость,

Нацеленный не в доску, а в предплечье... –

Такое счастье выпадет душе.

А что до райских кущ и шалашей,

Блаженства, неги ласковой... – да бросьте!

Но мы выносим это, не скуля,

И подпеваем бравое ля-ля,

Замкнувши боль на центр удовольствий.

Довольно.

К недовольству нет причин.

Поём, лажаем, шепчем ли, молчим –

Всё ей в прокорм,

Всё ей одной во славу.

Так что чело печалью не кручинь –

И брось искать кастальские ключи:

Парнас – вулкан. Он извергает лаву.

Ну всё, не плачь. Не бойся. Не молчи.

* * *

Я последнее время смотрю с изумленьем в тетрадку:

Кто в ней пишет ночами, ваяет из строк этажи?!

Почерк вроде бы мой. Но, отточенный, ровный и гладкий,

Слог становится злым, и сухим, и всё больше чужим.

Заповедные тропки фантазий кривятся в прямые,

Вдохновения трепет священный сводя к ремеслу,

И словцо шоколадно-фруктовое – «шизофрения» –

Мне всё чаще ласкает взыскательный внутренний слух.

Всё вершится по правилам камня, бумаги и ножниц -

До тех пор, пока сборочных точек не больше, чем три.

Но, позволив натуре своей многогранность и сложность, –

Ожидай революций и прочих тусовок – внутри.

Побеждает – сильнейший. Он может быть мудр и спокоен,

Справедлив, милосерден и щедр... не судя – не судим...

Только все эти прелести – ломаной... флэшки не стоят

Перед тем, что в итоге он должен остаться один.

И, раз должен, – останется. Пирровой горечи полный,

Стопроцентный триумф зафиксирует  Хаос-статист,

Из глубокой насмешливой тьмы наблюдая безмолвно,

Как в давилке души – без малейших попыток спастись –

Погибают поэты, бомжи, алкоголики, гейши, –

Бесполезная, сентиментальная голь и рваньё –

И из воплей и хруста – встаёт одинокий Сильнейший.

И находит тетрадь.

И глядит с изумленьем в неё...