Али Байзуллаев

Али Байзуллаев

Золотое сечение № 11 (323) от 11 апреля 2015 года

День-двойник

 

Монолог гладиатора


Я глохну от аплодисментов римлян!
Всё в честь мою — и рёв, и рык, и визг...
От гула воздух словно бы задымлен,
и, как сквозь дым, большие пальцы — вниз!

Мне смерть привычна. (Как предсердье ноет...)
Товарищ вздрогнул... всё! Он недвижим.
Песок в крови. Клинок мой чёрен... Но ведь
моей рукой распорядился — Рим!

Кумир толпы и раб роскошной черни,
в братоубийстве я поднаторел.
Не время ли задуматься: а чем не
арена — Рим? Просторней нет арен!

Настанет час — меня постигнет участь
моих друзей, и, скорчившись у ног
удачливого брата, я, не мучась,
скончаюсь... Но воскресну — дайте срок!

Обрюзгший Рим, растёкшийся, как студень,
по ложам золотым! Макаешь в кровь
свой хлеб? А я — точу кинжал! И будет
мой хлеб от крови вражеской багров!

Стоглазый зверь! Моё попомни слово:
сквозь гул трибун, сквозь рёв, и смрад, и мрак
мне ясно виден день отмщенья злого,
день торжества... О, где же ты, Спартак?!

 

Перевёл Георгий Яропольский

 

 

* * *

 

Зима. Засыпан снегом двор.

Белым-бело…

Сквозь марево на склоны гор

глядит село.

 

Припомнилось: кружился снег,

шла ураза…

Седой старик-сосед навек

закрыл глаза.

 

Сегодня тоже снег густой
валит, кружит. 
Под выбеленной им плитой
старик лежит.

 

В тот день на кладбище мело,

нам застя взор.

Смотрело грустное село           

на склоны гор.

 

Перевёл Хыйса Джуртубаев

 

 

День-двойник

 

Тихо падает снег на деревья.

Тихо падает снег.

Сквозь туманные полосы мрея,

горы мерят нам век.

 

Ураза была, помню, в начале,

когда умер старик.

Мы на кладбище долго молчали.

Каждый что-то постиг.

 

День-двойник: как тогда, так и ныне

снег неслышно кружит,

а на кладбище, в белой пустыне,

тот старик возлежит.

 

Умер он в уразу — на деревья

падал медленный снег;

сквозь туманные полосы мрея,

кто-то мерил нам век.

 

Перевёл Георгий Яропольский

 

 

Старая песня

 

Крестьянин, от трудов коряв,

работал, не жалея сил.

Но, урожая не собрав,

безвестно умер, как и жил.

В последний миг подумал он:

«Одно и то же: жизнь – и  сон».

 

Воитель грозный и тиран,

увитый лаврами кумир,

гроза и бич соседних стран, –

в урочный час покинул мир.

Перед кончиной понял он:

«Одно и то же: жизнь – и  сон».

 

«Спасёт вас лишь любовь одна!» –

учил он, а каков итог?

Смотрела грустная луна,

как на кресте страдал пророк.

И в смертный час подумал он:

«Одно и то же: жизнь – и  сон».

 

Меня могила не страшит,

уверенно гляжу вперёд.

Ещё звезда моя горит,

но знаю я, что в свой черёд

расстанусь с жизнью, убеждён:

«Одно и то же: жизнь – и  сон».

 

Перевёл Хыйса Джуртубаев

 

 

Джентыльмен

 

1

Порой рассказ — езда по бездорожью,

ухабы да колдобины — беда!

Рассказчик правду смешивает с ложью,

в итоге: не айран и не вода.

Но мы сегодня выберем не бричку,

попробуем Пегаса оседлать,

а чтоб сказал читатель: «Исполать!» —

в айран не будем добавлять водичку,

ну разве что лишь капельку, чуть-чуть —

чтоб не спеша усваивалась суть.

 

2

Сюжет, поверьте, будет не затаскан.

Итак, бисмилляхи! Вперёд, поэт...

Давным-давно (начну подобно сказкам)

жила вдова по имени Жаннет.

Хоть ей годочков далеко не двадцать,

красивый вид её ласкает взор,

а ласки бесподобны до сих пор:

куда за ней молоденьким угнаться!

(Я с потрохами выдал себя вмиг,

но чёрт не дремлет, тянет за язык.)

 

3

Любимым местом в мире, как ни странно,

был для Жаннет шахтёрский городок.

Песок на берегах крутых Баксана

хранит следы её девичьих ног.

Прелестница здесь тихо расцветала,

и с завистью смотрели все ей вслед,

когда красотка в восемнадцать лет

по улице не шла, а — выступала!

Но годы мчатся, не остановить,

как вспомнишь, право, неохота жить.

 

4

Совсем недавно стан её был тонок,

волной струился шёлк её волос,

сравнить с чем бровки, знает и ребёнок,

в такую и влюбиться не вопрос!

Но красоту не вденешь, как заколку,

мы все об этом знаем по себе,

путей обратных нет ни в чьей судьбе,

от вздохов-ахов — никакого толку:

ведь красота — что дым, и на лету

развеивает время красоту.

 

5

В отель «Эльбрус», стоявший под горою,

явился путник — черноус, высок.

Но был сезон, и нашему герою

там хмуро указали на порог.

Жаннет в тот час калиточку белила.

«Хозяйка, в гости примешь ли меня?

Не спал в постели вот уже два дня...»

Жаннет сейчас же парня оценила:

«Найду, пожалуй, для тебя кровать.

Условие одно: не приставать!

 

6

«А так — ночуй... Довольно места в доме...»

Обрадованный парень ей в ответ:

«Я — джентльмен, воспитан я и скромен,

поверь, причин меня бояться нет».

Всё выставила, чем была богата,

на стол Жаннет. Закуски и вино

отменны были. Как заведено,

о том о сём болтали... Виновато

вдова вдруг воркотню оборвала

и, пожелав приятных снов, ушла.

 

7

Легли. Но ни ему, ни ей не спится:

ведь лунный свет — вместилище грехов,

которому неведома граница —

сам дьявол с ним тягаться не готов.

Горы посеребрённая вершина

видна в окне. Спеша издалека,

шумит в ночи немолчная река —

ей век шуметь, такая уж судьбина.

Но мы не уподобим ей рассказ,

чтоб не сбежал читатель наш от нас.

 

8

Так, не смыкая глаз, они лежали,

зря колдовали лунные лучи.

Из невообразимой глядя дали,

дивились им созвездия в ночи.

Но всё всегда становится на место,

и сон сморил под утро молодца.

Жаннет же размышляла без конца,

что за напасть такая — джентыльменство.

(Ну и героя выбрал ты, поэт!

Геройства в нём, пожалуй, нет как нет.)

 

9

Не любят петухи ночёвок длинных,

чуть свет — и наступает их пора.

Уходит ночь от криков петушиных,

и тишь спешит укрыться со двора.

Вдова встаёт привычно с петухами —

корм своре кур, что тот ещё оброк;

несётся с гор прохладный ветерок,

чтоб сосны, в нём ожив, благоухали,

и щебет птиц, встречающих рассвет,

ласкает слух задумчивой Жаннет.

 

10

Как сладко нежить девушку в объятьях

в тот час, когда горланят петухи!

Мгновенья счастья — если же убрать их,

то жизнь ничем не лучше требухи!

Пивал и я из чудного колодца:

с красавицей пускаясь в долгий путь,

ей гладил беломраморную грудь,

не мысля о запреты уколоться, —

так я в любовь уверовал и тем

сберёгся от бесчисленных проблем!

 

11

Но где вы, буйство юное и свежесть?

Плетясь по жизни с горем пополам,

сегодня мы и ангелов так нежить

не в силах, — как говаривал Хайям!

В чьих снах распутных наш огонь так ярок,

что с плазмой лишь его сравнится пыл?

А ныне мы — как уголь, что остыл,

в глазах весёлых девочек-балкарок.

Достоин порицанья дряблый плод —

идёт на убыль бедный наш народ.

 

12

Пора закончить это отступленье,

не то рассказ грозит сползти в кювет…

Разгара петухов достигло пенье,

а горы эхо шлют ему в ответ.

Петух моложе лезет вон из кожи,

до неба докричаться тщится он,

проткнуть писклявой песней небосклон,

петух постарше расстарался тоже.

Сердясь на них, пёс поднял громкий лай:

всяк занят делом, шуму — через край.

 

13

Ну, музыка! Что гладить против шёрстки!

И мёртвый встанет — верится порой.

Хотя перины были и не жёстки,

с рассветом пробудился наш герой.

«Хозяюшка, — повежливей быть хочет, —

не чересчур ли много петухов?»

Ответ вдовы был, помнится, таков:

«Петух не кукарекает, а топчет,

а эти, хоть виагрой их корми,

сплошь джентыльмены, леший их возьми!»

 

14

«И это всё?» Да, мой рассказ окончен,

длинней пусть сочинит другой поэт.

Добавлю лишь: герой наш счастлив очень —

трёх сыновей дождался от Жаннет

и рядом с ней, пока не будет дочки,

не думает на лаврах почивать.

Рассказ мой — крик души: и мне подать

такую, как Жаннет, без проволочки!

Мать у меня давно одна живёт

и ждёт снохи уже который год.

 

15

Немало тех, кто от восторга млеет,

назвать мечтая зятем Байзуллу.

Есть девушка, которая сумеет

вонзить в собратьев зависти иглу

своим со мною нежным обхожденьем,

а у неё, естественно, есть мать:

коль к ней однажды я приду как зять,

то руки мы от радости возденем,

друг с другом будем ладить как никто

и вместе проживём лет этак сто!

 

Перевели Хыйса Джуртубаев,

Георгий Яропольский

 

 

* * *

 

Отобрали белые вершины,

из родимых мест навек изгнали.

Гибли мы, но песни были живы,

наши песни оставались с нами.

 

Нынче же все сёла как немые,

не услышать песен, хоть ты тресни.

Что поделать, времена иные:

отбирать умеют даже песни.

 

Перевёл Хыйса Джуртубаев

 

 

Прощальная песня


В пределах Юга есть гробница,
где древний теплится завет;
в гробнице Севера хранится
тот дух, какого больше нет.

Ни северянин, ни южанин,
обеих сторонюсь гробниц;
старинной думою ужален,
я не паду пред ними ниц.

Спущусь с балкарских гор, и осень
мне на ухо шепнёт: «Спеши...»
Уйду, длиннобород и грозен,
туда, где степь и – ни души.

Холодной ночью буду греться
в обнимку с золотом луны;
рёв зверя, птичий гомон сердцу
окажутся вполне ясны...

Но по прошествии столетий
вернусь в дремотную страну,
и голос мой вонзится плетью
в лопатки сумраку и сну:

«Несчастные и нечестивцы!
Ни на земле, ни в небесах
у вас нет Бога – пусть же снится
Он вам в непостижимых снах!»

А сам, перед дорогой дальней,
черту всему, что жизнью звал,
я песней подведу прощальной,
без слушателей и похвал.

 

Перевёл Георгий Яропольский