И церкви, что смотрятся в речку,
И его тишину,
Но,
Давно городской человек,
В мире этих людей.
Прилепившихся к собственным печкам,
Ощущаю себя –
Что попал в восемнадцатый век.
Стародавних фигур
Не коснулась железная бита.
В деревянных домах
По часам деревянным живут.
Земляков называю я
Аборигенами быта.
И они меня, видимо,
Просто бродягой зовут.
Да, я снова уйду,
Выбирая маршруты по силе,
Голубое пространство
На вдох и на выдох дробя…
Кто вкусил молодым
Бесконечных просторов России –
Для того журавли
Постоянно дорогу трубят.
Но однажды…
Однажды, когда запотевшие льдины
Закряхтят и сломают
Бессильный апрельский запрет,
И вода подхлестнёт
Под высокое горло плотины.
И трава на пригорках
Зелёной щетиной попрёт,
Как измученный странник,
К ручью прикипевший губами,
Оторвать не умеет
Иссушенных жаждою губ,
Так земле своих предков,
Припав к ней.
Как к старенькой маме,
Я приду и скажу,
Что уже без неё
Не могу.
Из глубины озёрной сини.
Тревогу бьют колокола:
Россия. Колокол, Родная
Земля отцов. Их кровь и пот.
На поле русском –
рожь без края,
Всё меньше глаз озёрной сини.
Всё меньше радости в заре.
Спасайте, женщины, Россию,
Рожайте русичей земле!
Мы – мужики! Морщины, как кора.
Девятый пот. Строка в строфу не лезет.
В ней звончатая удаль топора
И блеск смолы на тонком тёплом срезе.
Мы – мужики… Земле поклон наш низкий…
Десятый пот. Работа и кровать.
У наших жён объём груди российский
А если и не так, то наплевать:
Весёлую рубаху в праздник дай-ка
Да двух друзей, да денег на пропой,
Да чтобы баба, словно балалайка
Играла под распахнутой рукой!
Друзья, работа, чарка и Россия,
И больше нам не нужно ни черта…
Мы – добрые. Мы искренне простые.
И может в этом наша красота?
Но в дни беды, когда народ дуреет,
И всё вокруг не по-людски идёт,
То постоять за матушку-Расею
Сама Россия матушка зовёт.
Тогда душа широкая замкнётся,
Сомнётся, исказившись красота.
Терпенье наше зверем обернётся,
И страшной станет наша доброта…
Костями хрустнув, как сухой валежник
Пойдёт мужик ломить сквозь ярость глаз.
И сердце, шевельнувшись по-медвежьи,
С его плеча слепую ярость даст.
Щетина шевельнётся на загривке,
Разрушит и растопчет города…
Святые звери! Варвары святые!
Не дай Бог детям видеть нас тогда…
У костра сидело трое,
А четвёртый, с бородою,
Грязный палец в грязь совал
И чего-то рисовал.
Жизнь в пещерах не конфетка –
Наши древние прапредки
Стыд сказать,
Но грех таить,
Не умели говорить.
Но однажды солнце встало,
Всё вокруг затрепетало,
Что-то сделалось в крови,
Хоть помри, а говори.
БА – привстал в восторге первый.
БУ – приподнял зад второй.
БЫ – подпрыгнул третий нервно,
А который с бородой
По-медвежьи на дыбы
Встал и рявкнул:
У костра сидели трое,
А чётвертая с метлою,
В чём мамаша родила
Пыль пещерную мела.
Жизнь в пещерах не находка –
Эти древние красотки
Стыд сказать, но грех таить,
Не умели говорить.
Но однажды солнце встало,
Всё вокруг затрепетало,
Что-то сделалось в крови,
Хоть помри, но говори.
МУ – раздался голос первой,
ЖА – жужжание второй,
БЫ – вскочила третья нервно,
А которая с метлой
Встала нежно на дыбы
Кто кого увёл под ивы?
Где нашёл, да как нашёл…
Верьте, было хорошо.
Что положено – случилось.
Жизнь, как видите, продлилась
И костры зовут опять
Гимн женщине
Как морем явленную
Не мне обещанную,
Такую яблоневую!
Летели руки,
Как две дороги, –
Во все разлуки,
Во все тревоги…
И всё светилось,
И всё светало,
И пахли губы
Снегами талами.
…Меня не будет –
Я снегом стаю.
Жизнь – это здорово,
Но будет точка.
Она ж красивая и молодая
Пойдёт ступеньками
Вот этих строчек.
Она останется.
Такая яркая!
Лучами солнца
Насквозь просвеченная,
Сама, как солнце.
Да будут яблоневые
Ложатся ветви
На плечи
Вечно!
Но был как громом поражён, не скрою,
Что в этот деловой двадцатый век
Со мною вдруг
Произошло такое…
Скрипучий снег.
Полночность синевы.
Гостиница. Мы у дверей закрытых
Остановились. Постучались Вы.
Дежурная откликнулась сердито.
Вы знаете –
Мной овладел испуг:
Откроют дверь, потом захлопнут грубо –
И Вас не станет.
Как же так?
И вдруг
Поплыло всё.
Остались только губы.
Вы помните тот первый поцелуй?
Он был как предложенье продолженья
Готового захлопнуться сближенья.
Спасибо Вам, за этот поцелуй.
Я ждал всю ночь,
Чтоб день скорей прошёл:
Счастливый день
Весенней встречи с Вами.
И он пришёл.
Так было хорошо.
Как никогда, наверное, не станет!
Светило солнце робко и несмело,
А снег дышал
Предчувствием травы
Как важно,
Чтобы в жизни что-то грело:
Надежда,
Солнце,
Мама
Или Вы…
Что может слово,
Пресное насквозь?
А как иначе рассказать об этом
Как сердце
Красным соболем
Неслось
По белу снегу
Вслед за самолётом!
Любимая! Хорошая! Родная!
Я всё сказал.
О чём ещё сказать?
Мы встретимся когда-нибудь. Я знаю,
Я руку Вам хочу поцеловать.
От себя,
от ручьев,
от капели…
Потемнели снега и дома.
И глаза у людей
потеплели.
Мягче давят
на плечи года,
И в глазах
озорство закипает.
Под лежащие камни вода –
И под них
в эти дни
подтекает.
Но толкует и булькает пусть
Водополье,
сорвавшись с ночлега.
Колет сердце
весенняя грусть
Острым блеском
последнего
снега.
Или это угадана грусть
Чья-то:
Кто-то вдали
за годами,
Вспомнив,
шепчет меня наизусть
Позабытыми мною
губами:
Что-то ночью стучалось в окно
На четвёртый этаж
и просилось –
Знать, душа
угадала давно,
То, что мыслям ещё и не снилось.
Ну а может быть, сны – это сны
И не стоят раздумья, заботы?
Всё что есть
от предчувствия что-то
В ветровом половодье
Автобиография
Всё полной мерой на моей Руси.
И в синеву
Глаза мои испачкав,
Рукой махнула: пристально неси.
О прошлогоднем снеге не жалею,
Хотя порою и взгрустнёшь слегка,
Что молодость с погонами старлея
Мне машет из далёка-далека.
Да, жизнь…
Она идёт не по заказу.
Нехорошо.
А может хорошо,
Что в возрасте Христа я стал запасом
И на завод слесарничать пошёл.
Затем пошло, поехало, помчалось…
Дробил каменья,
Просеки рубил,
Мёрз на снегу, но что бы ни случалось,
Я жизнь любил
И Родину любил –
Суровую, как крайний белый север
Сибирский,
Гретый костровым огнём,
В котором допетровская Расея
Стремилась
И в которой мы идём…
Под неумолчный гром аэродромов
Мы прём
Передовые всех времён…
С лопатою, кувалдою и ломом.
С обрывками корчагинских знамён…
Припомнилось, как матерились бабы –
Лопатили на фабрике завал –
Сюда бы, бля, начальников,
Сюда бы…
И крыли всю верхушку – наповал.
…О, автоматизация процессов,
Сними с нас примитивный груз забот!
На бал труда,
Как юную принцессу,
Тебя ждёт телогреечный народ.
Пусть женщины
Иванов нам рожают,
Посколько в семьях наших недород.
Пусть вызреют
В правительстве умы,
И вместе с ними поумнеем мы…
В России, как и прежде: «Две напасти:
Внизу – власть тьмы,
А наверху – тьма власти».
Хоть в лесу грибов и не счесть.
Шибко много людей в лесу.
Костыли мои скрип да скрип,
Я под ёлочки глядь да глядь,
Но опять из под носа гриб
Я в правительство напишу.
Пусть там думают что-нибудь –
Целый день по лесам шуршу,
Там в правительстве уйма лбов.
Пусть решат вопрос без затей –
Или чтобы больше грибов,
Наталья
Тайга подсвечена,
И душа моя в июле расцвела.
Приходи ко мне,
Наталья,
Нынче вечером.
Потолкуем про сердечные дела.
Каждый нерв мой
Нынче в радости повальной
Приходи, да не опаздывай, смотри.
По щебёнчатой по улице центральной
Дом пятнадцатый, квартира номер три.
Ты на плечи мне
Положишь руки лёгкие,
Улыбнёшься,
Ни полслова не сказав.
Станут близкими
Далёкие-далёкие
Две весёлые звезды
В твоих глазах.
Я искал их,
Эти звезды,
В травах утренних.
Чёрной ночью
В Белом море их искал.
И нежданно, и негаданно в Якутии
Вдруг нашёл,
Да лет на двадцать опоздал.
Голова моя
Покрылась густо проседью –
Белым следом
Неотысканной любви.
И неловко,
Когда рядом с этой осенью
Рассыпные
Золотистые твои.
Потому-то и весны
Не получается.
Разучилась
Быть бездумной голова.
И подспудно
В горькой радости
Рождаются
Невесёлые осенние слова:
«Всё проходит.
Ничего нет в жизни вечного.
Сеет дождичек
За стёклами окна.
Не ходи ко мне,
Наталья,
Больше вечером,
Опоздавшая
На двадцать лет весна».
Прислушаться к журчанью ручейка…
А облака-то, Господи, какие!
О Господи, какие облака!
И нет тебя. Есть только ощущенье,
Что в этот миг ты путь свой завершил
И растворился, став соединением
Земли и неба, тела и души.
Но пока не вышел срок,
Славлю груди, попку, плечи!
Славлю
Наплевать на пересуды –
Сарафанное вранье!
Катька – прелесть!
Катька – чудо!
Этот шёпот безголосый,
Где смешались
Ты и Я…
Улетаю с Катькой в Космос!
До сви-
да-
ния,
Земля!
Нине Головиной
Пить снежное вино и гимны солнцу петь,
На нервах тонких жил, забравшись в вышину,
Небрежно положить под голову луну,
А утром выключать неверный звёздный свет
И женщину искать, которой в мире нет.
Зарастёт могильный холм травой.
Жалко Музу.
Долго будет биться
Горькой, неутешною вдовой.
Не дай вцепиться в огненную гриву
Той тройки, что несёт всю Русь к обрыву,
Сокрытому за зарослями лжи.