Александр Твардовский

Александр Твардовский

Александр ТвардовскийИз Книги судеб. Александр Трифонович родился 21 (8) июня 1910 года на хуторе Загорье Смоленской области. Учился в сельской школе. Позднее – в Смоленском педагогическом институте. В 1939 году окончил Московский институт философии литературы и истории (МИФЛИ). Стихи начал писать рано. Его первые литературные опыты горячо поддержал земляк – Михаил Исаковский, в те годы уже известный поэт.

В лирике 1930-х годов, составившей сборники «Дорога» (1938), «Сельская хроника» (1939) и «Загорье» (1941) АТ стремился уловить изменения человеческих характеров в колхозной деревне, создать запоминающиеся людские портреты. Цикл «Про деда Данилу» (1938) с его героем – мастером своего дела, предварил будущую «Книгу про бойца» (1941–1945).

Военный путь Александра Трифоновича начался осенью 1939 года, когда он в качестве военного корреспондента участвовал в походе Красной Армии в Западную Белоруссию, а затем в финской компании (1939–1940).

С 1942 года и до конца Великой войны Твардовский работал в «Красноармейской правде» – газете Западного фронта. В 1942-м он приезжал в войска 20-й армии, завершавшей Погорело-Городищенскую операцию и несколько дней жил в деревне Денежное Зубцовского района, где продолжил писать начатую на фронте поэму «Василий Тёркин».

За годы войны АТ создал многочисленные стихи, объединённые во «Фронтовую хронику», очерки, корреспонденции. А поэма «Василий Тёркин», созданная в период с 1941 по 1945 годы, стала ярким воплощением русского характера и общенародных чувств эпохи Великой Отечественной. 

В поэме «За далью — даль» (1953–60; Ленинская премия, 1961) и лирике (книга «Из лирики этих лет. 1959–1967», 1967) представлены раздумья поэта о движении времени, долге художника, о жизни и смерти. А в поэме «Тёркин на том свете» (1963) дан острый сатирический образ бюрократического омертвления бытия. Итоговая поэма-исповедь «По праву памяти» (опубликована только в 1987-м) пронизана пафосом бескомпромиссной правды о времени сталинизма, о трагической противоречивости духовного мира человека этого времени. Перу АТ принадлежат и такие яркие поэмы, как «Страна Муравия» (1936), «Дом у дороги» (1946); в его активе – и проза, и критические статьи. Как пишут критики и литературоведы, Твардовский значительно обогатил, актуализировал традиции русской классической поэзии. Александр Трифонович четырежды становился лауреатом Государственной премии СССР (1941, 1946, 1947, 1971).

Определяя главное направление своего творчества, Твардовский писал: «Лично я, наверное, во всю свою жизнь уже не смогу отойти от сурового и величественного, бесконечно разнообразного и так мало приоткрытого в литературе мира событий, переживаний и впечатлений военного периода». Поэтическим воплощением этой мысли стали его знаменитые лирические стихотворения «Я убит подо Ржевом…» и «Я знаю, никакой моей вины…» Военной теме посвящена и поэма о трагической судьбе солдата Сивцова и его семьи «Дом у дороги» (1946), которую Твардовский назвал «лирической хроникой».

 

Особого разговора, конечно, требует работа АТ в журнале «Новый мир», который поэт возглавлял дважды. Да, ещё в 1950-м Твардовский был назначен главным редактором журнала, но в 1954-м был смещён с поста за демократические тенденции, наметившиеся в публикациях этого издания сразу после смерти Сталина. В 1958-м Твардовский снова возглавил «Новый мир», пригласив в него своих единомышленников – критиков и редакторов В. Лакшина, И. Виноградова, А. Кондратовича, А. Берзер… На этом посту Твардовский, по определению критика И. Ростовцевой, «выводил литературу и творческих людей из тупиков, в которые их загнали История, Время, Обстоятельства». Благодаря его усилиям в «Новом мире», ставшем средоточием и символом «оттепели», были опубликованы произведения В. Овечкина, В. Быкова, Ф. Абрамова, Б. Можаева, Ю. Трифонова, Ю. Домбровского и других замечательных писателей. В 1961-м Твардовскому удалось опубликовать повесть А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича».

В 1970-м АТ был вновь смещён с поста главного редактора. Это обострило тяжелую душевную ситуацию, в которой он находился, будучи, с одной стороны, крупной фигурой в партийно-советской иерархии, а с другой — «неофициальным оппозиционером». Ну а сам поэт, подчеркнём, несмотря на целый ряд высоких регалий и званий, так и не увидел опубликованными две свои великие поэмы – «По праву памяти» и «Тёркин на том свете».

Умер Александр Трифонович в Красной Пахре, близ Москвы, 18 декабря 1971 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

 

…«кривичи седять на верх Волги, и на верх Двины и на верх Днепра, их же град есть Смоленск». Еду по Смоленской возвышенности, пронизанной реками Днепр, Десна, Западная Двина, Вазуза, Угра, Каспля, а ещё здесь берёт начало приток Москвы-реки – Яуза. Но вот по шоссе «Москва—Минск» пересекаю речку Вопь, а через некоторое время речку Вопец. Западают в память названия населённых пунктов этого ареала: Шумячи, Ершичи, Хиславичи, но есть ещё и Язвище… И представляется характер этого народа, издревле заселившего данную холмистую местность: шумливые, ершистые, язвительные, крикливо-вопящие, славно-драчливые… Да, недаром смоляне отличились в сражение под Грюнвальдом, они же неоднократно отражали нападения врагов, даже татары не смогли взять в своё время Смоленск, но зато были литовцы и поляки, а ещё французы и немцы… Вся земля до сих пор хранит следы жестоких сражений, пропитана кровью… Эта земля дала Родине 264-х Героев Советского Союза, 45 полных кавалеров солдатского ордена Славы и многие тысячи рядовых участников защиты Родины от попыток ее поработить, которым главным в жизни казались не награды, а вот это чистое небо над головой, прохлада речных затонов, шорох спелых колосьев в полях, пение птиц в лесах: «Я скажу – не надо орден, я согласен на медаль…»

Народ, претерпевший столько мук и бедствий, все же сохранил свою удивительную натуру, своё стремление к познанию Вселенной, к размыванию условных границ между областью проживания и всем остальным миром. И везде хочется быть первым – со знаменем над поверженным рейхстагом, в открытом пространстве космоса, на олимпийском пьедестале, в науке и культуре… Не буду перечислять все достославные имена воистину великих путешественников, адмиралов и полководцев, царских фаворитов, декабристов и композиторов, скульпторов и архитекторов, учёных и конструкторов, народных артистов страны и спортсменов… А ведь были и есть знаменитые литераторы – поэты и писатели: Вонлярлярский, Муравьев, Грибоедов, Александр Беляев, Айзек Азимов, Иван Соколов-Микитов, Михаил Исаковский, Александр Твардовский, Николай Рыленков, Анатолий Приставкин, Борис Васильев…

Смоленск – родина моего отца и город нескольких лет моего детства. Жизнь сложилась так, что мне пришлось разделить её на несколько городов и местностей: Ташкент, заполярье, Кострома, Прибалтика и Ленинградская область… А ещё побывал во многих других краях своей страны и даже чуть-чуть в зарубежье… Но вот живу теперь снова в Смоленске, хожу по уже изменившимся районам города, пытаюсь вспомнить что-то важное:

 

Вернуться в чужую жизнь, нет, в свою,

в прошедшее время, в запахи тех

закоулков и площадей, и старых двориков,

заметённых сейчас снегами,

но упрямая память водит меня кругами

возле мемориальной доски

с отбитыми буквами «архите…»

 

Конечно, не уйти от воспоминаний школьных дней, учёбы в техникуме, своих друзей, многих из которых сегодня уже нет. Как невозможно избавиться от ощущения времени, которое вгрызлось и впиталось в каждый камень на старой мостовой, в каждый кирпич кремлёвских стен и башен, в каждый закоулок древнего города тяжёлой маслянистой влагой клейкой памяти, и не только твоей, но и тех, кто здесь жил до тебя:

 

Уходит день, бродяги-скоморохи,
забросили рожки, снуют без дела,
дрожит листва, и оживают охи
во рву у стен, где чьё-то полутело
пытается вернуть себе движенье:
«На штурм! На башни! Город взять в ножи!» –
семнадцатого века наважденье
под девятнадцатым придавлено лежит.

 

Вместе с писателями и поэтами Смоленской писательской организации Союза российских писателей часто бываю на встречах и фестивалях в разных районах области, в городах и селах Смоленщины, связанных исторически с проживанием того или иного знаменитого земляка. А потом возвращаюсь в Смоленск и снова хожу у памятников этим поэтам, писателям, композиторам…

 

Облетают тюльпаны, Василий Тёркин

Вдруг задумался – я впервые увидел грустинку в его глазах.

Солнечный день синеву в них выел,

Ветром разносится бронзовая махорка,

На углу завизжали, заухали тормоза,

Деревья испуганно выгнули выи…

 

В православном городе невозможный привкус язычества,

Сумасшествия радость, чувство зверя,

Забредшего в заросли этого мира,

Где кончается май, перешедший из качества в количество,

Уже приоткрывший зачем-то августа двери.

Как сегодня тиха и прохладна моя квартира…

 

Пишутся стихи «Смоленской тетради», готовится очередной номер альманаха «Под часами», намечаются новые поездки и встречи, продолжается общение в Интернете с другими городами и странами, время продолжает неумолимо перетекать из одного сосуда в другой,

 

а за окном опять всё засыпает снегом,

и кажется непрочной неба твердь,

что помутнела и нависла надо мною,

уже касаясь телом старых крыш.

 

Ты наяву здесь бродишь или спишь,

вцепившись крепко в одеяло ледяное?

 

Можно подумать, что наяву… Только опять тело и разум прорывают границы настоящего и пытаются дать тебе возможность жить вне времени, в своём, созданном тобою, мире, в котором так тесно переплетаются и прошлое, и настоящее, и даже будущее:

 

Кажется, что наконец-то высплюсь –

в этой жизни завтра выходной,

только бьются над висками мысли:

где я? кто я? что это со мной?

Древний город затихает и темнеет,

а в тетрадке кончились листы,

но закрыл глаза – вновь на Днепре я

подрываю минами мосты.

Свастика на чёрных башнях танков,

что пытаются вдавить мой город в прах,

отползаю в сторону подранком,

засыпаю с кровью на губах…

 

А город продолжает жить своей жизнью – довольно трудной, впрочем, такой же, как и у всей страны. Но вот приближается 100-летие со дня рождения нашего великого земляка Александра Трифоновича Твардовского, и город готовится достойно отметить эту дату. А мы, члены Союза российских писателей, часто бываем на его родовом хуторе – Загорье Починковского района, встречаемся с дочерьми и племянницей поэта, публикуем их воспоминания о жизни этого человека. 

Кроме этого есть ещё много людей в Смоленске, которые общались в свое время с Твардовским, знают не понаслышке о многих ярких фактах его биографии, о его неугасающей любви к своей малой родине, с которой он никогда не прерывал связей…

Снова иду по улицам города, ощущая его дыхание, слушая музыку этих кварталов, вглядываюсь в фасады исторических зданий, сажусь на скамейку в тенистом сквере и слежу за непрерывным скольжением солнечных бликов на дорожках, устеленных каменными плитами…

 

Впрочем, мой город, оставлю свои сантименты
здесь, на сквере, и возвращусь к поэту…

Александр Трифонович! Вам никогда не спится?!

Тем более в это ласковое бабье лето…

 

Владимир Лавров

 

P. S. О жизни А.Т. Твардовского написано много, да и сам он рассказал о себе не только в автобиографических произведениях, но и в своих стихах. Тем не менее, думаю, читателям 45-й будут интересны отдельные фрагменты воспоминаний о встречах с поэтом его современников. Вот отрывок из рассказа «Земля-радость!..» известного журналиста и писателя Якова Макаренко, напечатанного в смоленском альманахе «Под часами» № 4:

 

«Не стареет твоя красота…»

«Заканчивался 1945 год. В Смоленске проходил судебный процесс над фашистскими преступниками – подрывниками и факельщиками из так называемого специального батальона эсэс. <…>

Из Москвы в Смоленск в связи с этим прибыла большая группа специальных корреспондентов центральных газет, радио и ТАСС, а также кинооператоров. «Известия» представлял Александр Трифонович Твардовский, «Правду» – я. Тут, в Смоленске, мы и познакомились. До этого никогда не встречались. Конечно же, я ещё с тридцатых годов, знал и любил прекрасные стихи Твардовского. Написанные сердцем, светлые, содержательные, они сразу западали в душу, глубоко волновали. Его замечательное стихотворение «Родное», стихи про деда Данилу, в которых ярко отображены несгибаемая воля, непоколебимый оптимизм советского человека, как и многие другие, покорили раз и навсегда. <…>

Знакомясь в зале заседаний суда, который проходил в актовом зале медицинского института, Александр Трифонович, пожимая мне руку, произнес глуховатым, с легкой хрипотцой голосом:

– Будем на ты. Знаю, что мы земляки!

Я добавил:

– И оба из селькоров!

– Вот как? – воскликнул Твардовский. – Я этого не знал. Ну что ж, значит, ещё один повод к тому, чтобы нам быть на ты!

– И, кроме того – военкоры, – добавил я.

– Да, и военкоры. Я работал почти всю войну в «Красноармейской правде», а ты, знаю, в «Правде»!

Искренность, простота в общении незамедлительно устранили моё смущение. Я был несколько моложе Твардовского и вполне естественно испытывал некоторое неудобство в таком неожиданном повороте разговора. В дальнейшем почти в ежедневных встречах с Твардовским это моё состояние исчезло совсем, хотя, как я успел заметить, он жаловал своим вниманием не каждого.

Сидя рядом в зале суда, я имел возможность наблюдать Александра Трифоновича в самой что ни на есть непосредственной близости. Знаю, что его описывали уже десятки авторов, тем не менее, не могу отказать себе в этом и я, так необычен был он, как внешне, так и по своему внутреннему содержанию.

Он был высок, строен, красив. Твердо посаженная русая голова, причёсанная справа налево, чистое с розовинкой лицо с прямым небольшим носом и голубыми глазами под дугами строго очерченных бровей, упрямый рот и подбородок привлекали к себе внимание сразу. Удивляли также его руки – большие, крестьянские. …

В один из дней в середине процесса Александр Трифонович пригласил Николая Ивановича Рыленкова и меня, как он сказал своим старикам, которые жили в чудом уцелевшем доме на Запольной улице, на ужин.

– Посидим, потолкуем, – сказал он. – Познакомитесь с моими отцом и матерью!

И вот мы все трое на Запольной, в квартире Твардовских. Она невелика. В ней всего две небольшие комнаты, притом одна проходная, в ней была устроена столовая. Обстановка самая скромная: стол, накрытый скатертью, несколько старых, разрозненных стульев, одноногий диван, небольшое зеркало. Что было в квартире лучшего, забрали гитлеровские погромщики.

Рыленков шепнул мне:

– Присмотритесь, пожалуйста, к родителям Твардовского. Удивительные люди!..

Мать и отец Твардовского были очень рады нашему приходу. Они старались как можно лучше усадить нас. Крестьянская приветливость, казалось, не знает границ. Тут же находился старший брат Твардовского – Константин. Он работал в Рудне и оказался на квартире родителей случайно.

Поселились мать и отец Твардовского в Смоленске недавно. До этого жили на хуторе Загорье в Починковском районе. Но его дотла сожгли фашисты. Судя по первым же фразам, они очень скучали по деревне, часто вспоминали свой дом, усадьбу, соседей, родные поля, луга.

Выглядели родители Твардовского ещё не старыми, особенно мать Мария Митрофановна. Отец Трифон Гордеевич казался значительно старше жены. Роста был среднего, с простым, строгим, исчерченным морщинами лицом. Сельский кузнец, он и одет был по-крестьянски: чёрный поношенный пиджак, брюки из мелекина, кирзовые сапоги. Мать, несмотря на пережитое, сохранила черты былой красоты. Невысокая, подбористая, с голубыми глазами, она схожа была с Александром Трифоновичем. На ней было надето коричневое платье с цветастым фартуком. Голова повязана белым платком. На ногах желтели ботинки.

Как положено в крестьянской семье, когда в ней гости, вскоре на загнетке зашипела яичница, издавала аромат жареная картошка, а на столе запел свои непритязательные песни бокастый самовар. Сделав гостеприимный жест рукой, Трифон Гордеевич пригласил нас к столу.

– Как говорится, чем богаты, тем и рады, – всплеснула руками Мария Митрофановна. – Не обессудьте!..

Александр Трифонович посмотрел на мать, потом на отца, как бы желая сказать им: «Не надо извиняться, дорогие». Затем, обратившись к Рыленкову и ко мне, произнёс:

– Прошу, друзья, за стол!..

Я незаметно наблюдал за тем, с каким уважением, больше того – обожанием, относился Твардовский к родителям и, прежде всего, к матери. Он смотрел на неё с восхищением и, казалось, не мог насмотреться. Вспомнились его примечательные стихи, посвящённые матери:

 

Не стареет твоя красота,

Разгорается только сильней.

Пролетают неслышно над ней,

Словно лёгкие птицы, лета!

 

<…>

Самовар продолжал по-прежнему петь, придавая вечеру и беседе непередаваемое очарование. Затем разговор между отцом и сыном завязался о родных местах, милом и дорогом сердцу Загорье.

– Давно ли бывал там, отец? – спрашивал Александр Трифонович.

– Недавно, может, неделю-две назад, – ответствовал Трифон Гордеевич.

– Что там нового?

– Жизнь начинается, можно сказать, заново, хотя и с большими трудностями. Год с небольшим, как кончилась война, но люди, конечно, уже вздохнули с облегчением. Строить кое-что стали. Колхоз почти всю землю вспахал, новые дома ставит. Коровёнку к коровёнке собирает!

Александр Трифонович, внимательно слушал отца, жадно курил.

<…>

За окнами уже разлилась густая темень, которую с трудом пробивали редкие уличные фонари. В городе не хватало электроэнергии, поэтому улицы и площади были освещены скудно.

Мария Митрофановна опять раздула самовар. И когда в чашках задымился чай, снова потекли воспоминания о родном Загорье…

<…>

Трифон Гордеевич произнёс с сожалением:

– Сколько бы ни жил в городе, а деревню не могу забыть. Как ты думаешь, Саша?

Александр Трифонович призадумался:

– Да, особенно прекрасны были, помнится, зимние вечера. Голубые снега за окном, выйдешь во двор – в высоком небе звёзды мерцают. В избе горит керосиновая лампа. За столом ребятня уроки учит. Мама прядёт куделю!..

<…>

Затем воспоминания перенеслись на весну и лето. Мария Митрофановна, присев к столу, с любовью смотрела на сына.

– Любил ты, Саша, пасти коров, овец, – продолжал Трифон Гордеевич. – Понукать тебя не было нужды!

Александр Трифонович воодушевился:

– Очень нравилось мне, – воскликнул он, – первый выгон на пастбище. Солнечная весна, уже пробилась зелёная трава, на глиняных рытвинах желтеют головки мать-мачехи, на лугу коровы ревут, в небе жаворонки заливаются!

– Тебе нравилось и ночное, – вспомнила Мария Митрофановна.

– Чудесное дело – ночное. Светлые месячные ночи, сквозь туман едва просматриваются силуэты коней. Невдалеке в лугах покрякивают коростели. Пылает костёр – в полнеба!

<…>

Мария Митрофановна, выслушав сына, разоткровенничалась:

– Снится мне Загорье. Никак не могу привыкнуть к городу. Хорошо тут, нет спору. Но, видно, где кто родился, там и пригодился!

<…>

Возвращались мы с Запольной на вокзал пешком за полночь. Смоленск спал перед новым трудовым днем…. Александр Твардовский всю дорогу молчал».

 

К этим воспоминаниям хочется добавить небольшой фрагмент из книги «Смоленская поэтическая школа в портретах» члена Союза российских писателей, профессора СГУ, лауреата премии М.В. Исаковского, Вадима Баевского.

 

«…перешёл в новое качество»

В 1934 г. Твардовский оставил Смоленский педагогический институт «по собственному желанию». В.А. Твардовская пишет: «На решение повлияла прежде всего общая обстановка в Смоленске, где – как и повсюду – шла яростная борьба с «недобитым классовым врагом», и АТ в силу уже социального происхождения (по анкете) был уготован стать жертвой. А уж его поэзия, где человеческое всегда преобладало над классовым, по-своему подтверждала его «чужеродность» для «пролетарской» литературы».

Когда в 1963 г. началась травля Иосифа Бродского, Твардовский принял его судьбу близко к сердцу. Переживая осуждение Бродского якобы за тунеядство, он вспомнил начало своего пути в поэзии, подверг анализу свою жизнь, свои искания и настроения середины 30-х гг. Он записал в рабочей тетради, что в молодости «длительный срок был таким «тунеядцем», т.е. нигде не работал, мало, очень мало и случайно зарабатывал, и мучился тем, что «я не член союза» (профсоюза), и завидовал сверстникам (Осину, Плешкову, Фиксину) – членам союза и получавшим зарплату. Но я тянул и тянул эту стыдную и мучительную жизнь, как-то угадывая, что служба, работа в штате (её, кстати, невозможно было получить) может подрубить все мои мечтания, и, в конце концов, выходит, что я был прав, идя на этот риск. А как я бросил с третьего курса Смол[енский] пединститут и за год «вольной жизни» написал «Страну Муравию». Я никогда бы этого не сделал, не рискнув так решительно (много раз мне казалось, что ничего не выходит, бросить бы к чёрту, но бросать уже было нельзя, и так я дописал и «перешёл в новое качество».

Биографическую публикацию о великом поэте завершают фрагменты записок племянницы АТ – Н.И. Твардовской. Полностью воспоминания Натальи Ивановны будут опубликованы в альманахе Смоленского отделения Союза российских писателей «Под часами». (Об этом редакции-45 сообщил поэт, автор эссе «Вам никогда не спится?!!» Владимир Лавров).

 

«…одно желание – в дорогу, к вам»

Поездка А. Т. Твардовского в село Русский Турек Вятского (Кировского) края в апреле 1936 г. для встречи с родными была значительным событием. Он не видел своих родных пять лет. <…>

В настоящем очерке я, внучка Трифона Гордеевича и Марии Митрофановны, передаю рассказы моих родных с абсолютной достоверностью.

Мой любимый и высоко чтимый дед Трифон Гордеевич – отец Александра Трифоновича, моя благородная, сердечная, добрая и бесконечно любимая бабушка Мария Митрофановна – мать Александра Трифоновича, сестра Анна Трифоновна – моя дорогая мама, другая сестра Мария Трифоновна – моя дорогая тётя. Я выросла в этой порядочной, трудолюбивой и дружной семье. Когда я стала школьницей, то была прилежной слушательницей всех семейных преданий, воспоминаний моих родных, в которых возникали разные сюжеты из жизни семьи.

В большом красивом селе Русский Турек, раскинувшемся на берегу реки Вятки, семья Трифона Гордеевича и Марии Митрофановны с детьми Анной, Марией, Павлом, Василием жила с весны 1933 года. Взрослые работали наёмными рабочими, младшие дети Мария и Вася учились в школе. Трифон Гордеевич работал кузнецом в колхозе «Красный пахарь», Мария Митрофановна и дочь Анна на предприятии «Заготзерно».

В конце октября 1935 г. родители получили письмо от Александра, в котором он немного писал о себе и сообщал, что скоро они все встретятся. В письмо была вложена фотография с надписью на обороте, сделанной его рукой: «Это я, Исаковский и председатель колхоза, куда мы ездили нынче летом. А. Твардовский. 5.Х.35 г. Смоленск». <…>

Радость семьи была огромна, исчезла вся грусть, все переживания, глядя на фотографию не могли нарадоваться, что Александр вместе с Михаилом Васильевичем Исаковским бывает в смоленских колхозах, встречается с крестьянами и даже на снимке они оба беседуют с председателем колхоза, значит с Александром всё благополучно.

В село Русский Турек семья Трифона Гордеевича перебралась весной 1933 г. от безысходности своего положения и в надежде найти дешёвый хлеб и работу.

До этого, осенью 1932 г. в Уральских сёлах вербовщики набирали рабочих на металлургические заводы. Кузнец подошел для работы в заводском цеху. На основе договора по найму Трифон Гордеевич стал рабочим кузнечного цеха на металлургическом заводе в городе Нижний Тагил, жена и дочь Анна работали подсобными рабочими. Семья получила восьмиметровую комнату по ул. Тагильской, д. 14, в 2- этажном кирпичном доме. Заработки на заводе обеспечивали только скудное проживание, с хлебом и одеждой были большие сложности, улучшения материального положения не предвиделось.

Из разговоров с рабочими Трифон Гордеевич узнал, что в Вятском (Кировском) крае население не голодает, хлеб и мука продаются в магазинах и на базарах, работу можно найти в селах.

Он взял расчёт на заводе и решил с семьей переехать в Вятский край. Из Нижнего Тагила через Свердловск поездом доехали до станции Вятские Поляны. Денег на дальнейшую оплату пути не осталось.

Начиная от Вятских Полян в поисках работы пришлось идти пешком. Уже был конец осени, в тех краях зима начинается рано. Семья шла через большие приуральские деревни, тянувшиеся, как правило, по берегам рек. Зима встретила путников ранними морозами и вьюгами. В деревнях, по которым приходилось идти, встречалось много добрых крестьян, которые, глядя на идущих людей с малыми детьми, протягивали руку помощи. То в одной, то в другой деревне сердечные женщины обращались к идущим со словами: «Куда идёте-то? Заходите в хату. Отогрейтесь». Эти добрые незнакомые женщины привечали целую семью, топили баню, ставили на стол обед и ужин, давали ночлег <…>

Деревню Шевнино семья покидала уже в начале весны, распутица превратила дорогу в хлябь. В пути повстречался мужчина на лошади с телегой, приостановился, поздоровался, разговорился с Трифоном Гордеевичем, узнал, что он кузнец, ищет работу и жильё для семьи. Этот человек оказался председателем колхоза Мериновым Василием Ивановичем, пригласил кузнеца и его семью в свой колхоз «Красный пахарь». Пообещал дать работу и устроить с жильем. Слово своё он сдержал, оказался деловым человеком и помог устроиться в селе Русский Турек.

Так в начале весны 1933 года семья Трифона Гордееевича стала жить и работать в этом большом, вольном и богатом селе.

По осенне-зимнему бездорожью семья прошла пешком более ста километров от Вятских Полян до села Русский Турек. <…>

Трифон Гордеевич работал в кузнице, ему помогал сын Павел, немного позднее приехал сын Иван и тоже работал вместе с отцом молотобойцем. Мария Митрофановна и дочь Анна работали на предприятии «Заготзерно». Младшие дети Маруся и Вася учились в школе.

Прекрасные воспоминания об этом селе оставил Иван Трифонович Твардовский: «Богатейшее село стояло на правом берегу судоходной Вятки. Места эти были тогда необычайной красоты: простор широчайший, много зелени, пойменных лугов, цветов, лесов, и сам воздух ничем не замутнен – свежесть и прозрачность удивительные. И народ там какой-то особенный – добродушный, гостеприимный и… поголовно песенный. Да как поют! Диво дивное!

Отец, бывало, восторгался аккуратностью и царившим порядком во дворах местных жителей: все выложено плиточным камнем, все покрашено, убрано, присмотрено» <…>

14 апреля 1936 г. из Вятских Полян Александр отправил своему близкому другу Михаилу Васильевичу Исаковскому такое письмо:

«Дорогой Миша!

Сегодня я (с одним попутчиком) после долгой торговли еду на Уржум. Стараюсь не думать о трудностях дороги (120 км, грязь, пароход через неделю). Уже совсем было решил отправиться назад, но почта не принимает посылкой чемодан. Договорились с татарином за 300р. (с двоих). А сразу у нас запросил 500!

Назад буду, вероятно, только с пароходом, т.е. недельки через полторы.

Помяни, Мишенька, мою грешную душу, ежели зальюсь или иначе сгибну где-нибудь. На свечи я тебе оставил, кажется.

Александр.

P. S. Может случиться, что телеграфирую насчет денег: переводи телеграфом:

Русский Турек, Киров. край, до востребования мне (имя, отч., фам.) А.Т.»

16 апреля 1936 г. около полудня к дому, где квартировала семья родителей Александра Твардовского, подъехала пара запряжённых лошадей. В тележке сидели двое молодых мужчин. Один направился к дому и у работавшей в огороде женщины спросил, не знает ли она, где живёт Твардовская. Женщина ответила, она живёт у неё. И вот Мария Митрофановна услышала голос своей хозяйки: «Митрофановна, сына твоего веду!» и увидела входившего в дом Александра. Он обнимал маму, сестер, братика Васю! Было много радости и большого счастья.

О времени точного приезда Александра было неизвестно, и ещё в начале весны Трифон Гордеевич вместе с Павлом уехали на Смоленщину. К этому времени кузнечная работа свелась до минимума и заработок сошёл почти на нет. В апреле 1936 г. Трифон Гордеевич уже работал в кузнице колхоза Раковичи на смоленской земле.

Обращаясь к маме и сестрам, Александр говорил: «Знаешь, мама, я так хотел видеть вас всех, что ждать больше не мог, совсем перестал спать, все думал только о вас, и было одно желание – в дорогу, к вам…» Он рассказывал, по какому бездорожью ехали на перекладных, как ветер продувал насквозь и они с товарищем совсем продрогли. Он представил своего дорожного попутчика Василия Ивановича Гусева, ехавшего в Уржум к матери, у которой случилось несчастье, и в грозу сгорел дом, он ехал к ней на помощь, собирался пробыть весь отпуск и обещал заехать на обратном пути, что и сделал.

Вместе с матерью Александр организовал застолье, пригласил всех, кто жил в доме Марии Кузьминичны. Пока гостил Александр, каждый день все жильцы хозяйки обедали вместе, Александр всех угощал.

С дороги, по обычаю, полагалась баня. У нашей хозяйки своей бани не было, топили у соседки Дряминой. Александр колол дрова, топил баню, помогала сестра, и баня была цела. Он так спокойно, вежливо ей объяснял, что деревенскую баню он хорошо знает, в детстве тоже была такая же; а если случится что-то непредвиденное, то построю вам новую баню, лучше этой.

Село Русский Турек большое, на высоком берегу Вятки, заинтересовало Александра. Утром он уходил на реку, шёл далеко до самой дубовой рощи. В дневные прогулки брал с собой братика Василька, ученика третьего класса, и обращаясь к нему говорил: «Ну, Чапаев, пошли на реку». За ними бежала собака по кличке Моряк.

Красивый образ реки Вятки создал Иван Трифонович Твардовский, полгода работавший с отцом в кузнице:

«приближалась весна 1934 года. В Туреке трепетно ждали ледохода, тянулись к Вятке-реке… С наступлением тепла её правый берег преображался: краски девичьих нарядов, сердечные песни любви к родному краю, неизбывная радость общения с пробуждающейся природой…

Начало навигации отмечалось в Туреке как праздник. Встречать первый пассажирский пароход выходили стар и млад. Выходил на берег и наш отец, чтобы полюбоваться, посозерцать… Когда же приходили баржи и начиналась погрузка зерна, то любили наблюдать, как работают грузчики. Тут можно было видеть местных силачей, которые… для показа своей силы, порой принимали на себя по пять-шесть мешков с зерном, унося их по трапу на палубу баржи. Вот тут уж, бывало, отец от души «болел»: очень любил сильных людей…»

На берегу реки вечерами собиралась молодёжь, девушки и парни пели песни, водили хороводы, и Александр ходил посмотреть и послушать.

В селе была красивая церковь. Александр заходил в неё и заметил, что в церкви и утром и вечером много народа. Всё объяснялось особенностями села. На утренние службы приходили, как правило, православные крестьяне, а вечерние в основном посещали староверы, которых в селе жило много. <…>

Александр познакомился с директором школы и учителями. Побывал на уроках, ему понравилось, как учителя ведут занятия. Сестрёнка Маша училась в четвертом классе, и Александр присутствовал на уроке, когда она отвечала. Ответ сестрёнки ему понравился, он её очень хвалил. Иногда он просто заходил в школу встретиться с учителями и говорил, что «нашел хороших собеседников».

Александр беседовал с председателем «Красного пахаря» В.И. Мериновым, интересовался успехами колхоза, ходил на собрания, разговаривал с сельчанами, посмотрел усадьбы местных жителей.

Побывал Александр на предприятии «Заготзерно», смотрел, как там организована работа, какая есть механизация.

Впечатлений от поездки в Русский Турек было множество.

Село славилось большими ярмарками. В воскресный день Александр вместе с Машей и Васильком пошёл на ярмарку. В этот день съезжались крестьяне со своими товарами из деревень Дергачи, Ключи, Комайково и мн. др. Приезжали черемисы, трудолюбивые и зажиточные крестьяне из деревень Кизерь, Максимерь и других. Черемисы одевались в национальную одежду, особенно нарядными были женщины в платьях особого покроя с яркой вышивкой, на шее монисто.

На ярмарке продавался скот, гуси, куры; зерно, мука, крупа, мёд, сливочное масло, сало, копчёности, печёные изделия домашнего производства, национальные сладости; деревянная утварь, простое и шерстяное полотно ручной работы, вязаные изделия и многое другое. С ярмарки Александр и младшие сестра и братик пришли с покупками, гостинцами и их рассказы о ярмарке звучали и за обедом, и за ужином.

Дальнейшую жизнь семьи Александр обсуждал с матерью, отец уже был на Смоленщине, старшей сестрой Анной, младшие все внимательно слушали. Он спрашивал маму: привыкли ли они здесь, предлагал купить хороший дом. Мать ему ответила, что и она, и отец хотят жить только на родине. Александр с их мнением согласился и сказал, что всей семье надо вернуться на Смоленщину. Переезд в Смоленск был решён.

Александр рассказал, что у него в Смоленске есть лично его комната, правда, небольшая. Он поделился своими планами о переезде в Москву и продолжении образования в Институте истории, философии и литературы (ИФЛИ). Он объяснил, что свою комнату сможет передать отцу, матери и их семье. Обещал из Смоленска прислать письмо, в котором сообщит о времени выезда своих из Русского Турека.

Обратный отъезд Александра в Москву пришлось отложить на сутки из-за задержки парохода и он уехал 29 апреля 1936 года вместо предполагавшегося 28 апреля. Через Москву он ехал в Смоленск.

Проводить Александра на пристань пришли родные и все новые его знакомые – хозяйка с квартирантами, учителя из школы, начальник пароходства. Ночь ожидания Александр вместе со своими родными провели в доме начальника пароходства.

Прощаясь, Александр расцеловал каждого, говорил, что скоро они всегда будут вместе. И вот он по трапу взошёл на пароход, долго стоял у поручня и пока пароход не скрылся из вида, махал рукой. Все провожавшие стояли до той последней минуты, когда пароход совсем скрылся за горизонтом.

Впечатления А. Твардовского от пребывания в селе Русский Турек на реке Вятке выразились в прекрасном стихотворении, впервые опубликованном 6 июля 1936 года в «Рабочем пути»:

 

«Кружились белые берёзки,

Платки, гармонь и огоньки.

И пели девочки-подростки

На берегу своей реки.

И только я здесь не был дома,

Я песню узнавал едва.

Звучали как-то по иному

Совсем знакомые слова.

Гармонь играла с перебором,

Ходил по кругу хоровод.

И по реке в огнях, как город,

Бежал красавец-пароход.

………………………………

Ты вся моя и вся родная,

большая Родина моя»

 

Иллюстрации: фотографии Александра Трифоновича разных лет,

каждая из которых хранит печать того или иного периода жизни поэта и страны;

автор эссе Владимир Лавров у памятника Александру Твардовскому и Василию Тёркину;

группа писателей в Загорье; автограф поэта…

Подборки стихотворений