Александр Таратайко

Александр Таратайко

Четвёртое измерение № 1 (313) от 1 января 2015 года

Памятью стекая с поднебесья

 

Не ждали

 

Село засело в серой карусели
сухих, незатихающих ветров.
На карусели пели и старели,
и говорили с Богом на Покров.

Сейчас и я вползу сюда, как плесень,
и, пригубив винцо, а не боржом,
как в молодости стану куролесить,
и даже – каруселить с куражом.

А сцена, братцы, кажется, немая...
Ну что ж вы, земляки, в конце концов?!
Село молчит. Село не принимает.
Селу не нужно больше беглецов.

У будки бдит неласковая псина,
пренебрегая видом на уют,
и куры в апельсиновых лосинах
подсиненные сумерки клюют. 

 

2013

 

Осенняя поступь

 

Нам чудилось – апреля не износим
и на июнь управы не найдём,
а по дворам расхаживает осень
и хнычет нерастраченным дождём.

На разных перепутьях, где как раз мы
маршруты выбираем и хрипим,
переключили с жёлтого на красный
все светофоры мокнущих рябин.

В пустых лесах, свободных от нашествий,
вслед за дождём, недели через две,
осенний свет, таинствен и божествен,
осядет на оставшейся листве.


А на Покров, по тишине усадеб,
под бубенцы, клаксоны и дымы
парад любви – сезон осенних свадеб –
покатится в объятия зимы.

О, эта поступь! Как ты монолитна!
Как от хоругвей выселок багров,
где в этот час соседствуют молитва
и мудрость неизбывных вечеров!

 

2012

 

Октябрьский скетч

 

На холсте блестит река, 
чуть качая облака.
Красноватое слегка 
обрамление.
И не с клёна, а с холста 
осыпается листва,
что-то здесь от колдовства – 
вне сомнения.

За рекой – октябрьский лес. 
Неба синего отрез.
И художник сбоку трезв – 
безобразие!..
Это я – пока не пьян. 
Обхожусь без валерьян. 
Нежно тиская баян, 
жду оказии.

 

2012

 

У второго дуба

 

Здесь, где вечностью ветер пропах
и над старицей молнии чаек,
старый дуб на ветвистых рогах
невысокую тучку качает.

Красота безупречно строга.
Предрассветный набросок шафранов.
В отдалении млеют стога
в капюшонах из лёгких туманов.

В берегах извивается нить
голубого речного курсива,
зазывая (немедленно!) жить
по-людски: не спеша и красиво. 

 

2012

 

Когда мне стукнет ровно 60...
 

Когда мне стукнет ровно 60,
я заведу весёлую пластинку
и все свои стишата, как гусят,
построю, управляя хворостинкой.

Покуда спят работники ГАИ,
но тракт ещё посыпан звёздной пылью,
спешите в люди, пегие мои,
надеясь исключительно на крылья.

Туда, куда я сам не дошагал,
вы, ради Бога, всё же догребите.
Да обойдут вас вертел и мангал,
слепая дробь и зоркий истребитель.

Мне за труды не будет ни черта,
но вам окажут почести – как свите.
Я там на крыльях столько начертал
хорошего... Вы только донесите.

 

2012
 

На развалинах школы

 

Как славно оторвались тут
учеников прилежных внуки:
в разбитых стёклах не живут
ни отражения, ни звуки.

Прошло, пожалуй, сорок лет,
а здесь, как прежде, пахнет нами,
и даже Пушкина портрет
ещё не сгнил в разбитой раме.

Тебе здесь выбили глаза
и подменили небом крышу,
я слышу, слышу голоса,
но голос разума – не слышу.

Висит над школой яркий день,
от школы, правда, пень да свая...
Дурманит старая сирень,
следы безумия скрывая.

 

2009,  с. Пироговка

 

Воскресное утро

 

Нет одиночества, есть одиночество,

брезжит ли счастье, пустышкой маня –

утро смывает сомнения дочиста,

светлой надеждой наполнив меня.

 

Здесь, где живу, в предвкушении сладостном

чаще и чаще встречая рассвет,

бродит июль, искушаемый августом,

пробует глазом листву на просвет.

 

Здесь провидение золотом вышило

всякую мелочь. И я сквозь неё

чувствую прикосновенье Всевышнего,

словно вкушаю с утра мумиё.

 

В час, когда утро идёт на попятную,

сняв незаметно своё неглиже,

требую жалости к Богу распятому

и сострадания к каждой душе.

 

2010

 

Родина. Родимое село…

 

Запах трав божествен и медвян,
в невесомость вкраплены синицы,
у зелёных заводей полян 
белые цветочные ресницы.

Связь времён – таинственная вязь.
Здесь, в моём земном кусочке рая,
обнажают чайки эту связь,
от волны рыбёшку отдирая.

 

Гонит лодку лёгкое весло

там, где и меня волна качала...

Родина. Родимое село.

Продолженье моего начала.

 

Труден хлеб, дорога нелегка,

знать, у этих сёл судьба такая:

круговертью шлифовать века,

о себе попутно забывая.

 

Не с тоски я родину люблю,

потому во мне такая сила,

скупо я от счастья отломлю,

чтобы и для правнуков хватило.

 

Гонит ветер тучи, как стада,

вот я здесь, и, кажется, не здесь я,

пахнет детством тёплая вода,

памятью стекая с поднебесья.

 

«Отче наш, еси на небеси

иже ныне, присно и во веки...»,

Ты неси нас, Господи, неси,

будь мы люди, будь мы человеки.

 

2010 – 2012
 

Ночь

 

Эта ночь похожа на цыганку:
жгуча, ненасытна и пьяна.
Рассмеётся, стерва, спозаранку,
глядя на седого пацана,

и... простит усталость, и отсталость,
и такой несовременный вид,
чтобы в сердце кое-что осталось
кроме боли и мужских обид.

 

2008

 

Последний вальс

 
Знаком дождя небрежный почерк
аборигену ноября:
не будет больше тёплых ночек
и заводного комарья.

Дождями ветер отчихает,
тасуя листьев чешую,
что нужно – память прочитает,
а я потом пережую.

Не приглашай меня оттуда,
дыша на льды, храня следы,
искать искусственного чуда
вокруг придуманной нужды.

Там, где, снимая двор соседний,
протанцевали мы с тобой,
заводит осень вальс последний,
сопя в простуженный гобой.

 

2009 – 2010

 

А у осени – мордочка лисья

 

А у осени – мордочка лисья,

и по мордочке дождичком – хрясь!

Облетают последние листья

прямо в грязь,

прямо в грязь,

прямо в грязь.

 

Я по листьям – подошвой потёртой

и бегом – под домашний запор,

чтоб не биться душой, словно мордой

об забор,

об забор,

об забор.

 

2008

 

Прости мне, серому хрычу...



Прости мне, серому хрычу,
пристрастье к выдумкам высоким,
что я волшебником лечу
к своим зашумленным истокам.

Смиренье лопнуло по шву,
но нету мочи горлопанить.
Займи денёчек – заживу
и начешусь душой о память.

Кивну знакомому ежу,
в счастливый визг оправлю лужи
и с шерсточки лужка сцежу
живой росы тебе на ужин.

 

2014

 

Мёртвый сезон
 

А знаешь, это даже хорошо,
что во дворах не убрано и сыро,
что по надежде наискось прошёл
дождливый росчерк утреннего мира.

Узваром пахнет прелая листва,
гоняет облака живучий ветер,
и в лучшем виде август отблистал,
в котором я тебя ещё не встретил.

Всё чаще, чаще перевалы сред
ведут меня в долины воскресений,
где я беру едва заметный след
и убываю в сумерек осенний.

 

2012

 

Момент истины

 

Притихшим городом шагая,
вздыхает ноченька нагая,
и капают под фонари
застывших бликов янтари.
На небе звёзд – не прополоть.
Желтеет шорох под ногами.
И что-то зреет между нами
такое, что наслал Господь.

 

2014

 

Паром

 

Тот летний день конца пятидесятых

запомнить было не за что – почти:

была лужайка в жёлтеньких гусятах,

при ней бабуля с крошками в горсти.

 

Отец был резв, необычайно молод

и равнодушен к выпивке с утра:

он с мамой поторапливался в город –

купить с аванса стульчики и бра.

 

Линяла тень за тополем, а сзади

за ней тянулся дикий липкий зной,

когда, вконец измученная за день,

плелась на пристань бабушка со мной.

 

Ах, вы, надежды, светлые такие!

Ах, этот щедрый сказочный паром,

что раздаёт гостинцы городские

и даже обстановку в папин дом!..

 

Мой век на впечатления нескромен,

но к одному я намертво приник:

к тому, где горкой стулья на пароме

и папа с мамой – рядышком – при них.

 

2014

 

Старуха

 

Полночи не смыкала глаз,

в избушке тенью шелестела,

взывала к Господу подчас

и вдруг затихла онемело...

Прогнулся выцветший матрац

и, проскрипев последний раз,

послушно принял форму тела.

 

И снился ей ненужный сон:

что род её ещё не вымер,

что дом отцовский не снесён

и жив супруг её, Владимир,

что держат внученьки фасон,

что сын её не бросил – он

не мог, не должен был, родимый...

 

А явь не ведала «нельзя» –

«свои» покойницу не ищут,

заблаговременно изъяв

на смерть отложенную тыщу.

...Истошно блеяла коза,

когда, ей ноженьки связав,

сосед тянулся к голенищу.

 

2011

 

Приглашают меня на рассвете…

 

Приглашают меня на рассвете

отчитаться за то, что дышу,

то ли запах, завёрнутый в ветер,

то ли стон, упакованный в шум.

 

Стариковские замыслы строги –

раздаваться им некогда вширь:

тороплюсь по короткой дороге

на припудренный щебнем пустырь.

 

Безымянный ли греко-католик,

зрелый муж или чистый юнец, –

я не корчился с вами от боли

и не впитывал сердцем свинец.

 

Предводители в злую годину

перепутали с правдой враньё:

им, конечно, любить Украину,

да не им умирать за неё.

 

Я – живой, окружённый крестами,

заклинаю небесную гладь,

чтоб несчастье случилось не с нами

и не нас повели убивать.


2010 – 2011