ничего не останется
1.
Оплатите проезд, оплатите простой, сочините стишки про дым,
если всё это будет длиннее чем сон – я проснусь молодым и злым,
это солнце кусает меня изнутри, не смотреть, не смотреть назад,
отыскать того, кто откроет дверь и закроет мои глаза,
отыскать того, кто отменит твердь и разрежет земную тень,
их вожди и солдаты ушли вовне, но приходит пора детей.
где же княжеский терем, пустой перрон, то есть выбор – одно из двух,
говорить голосами пяти корон, но не говором птицы Рух,
получить ярлык, собирать стихи из монеток и серебра,
мой язык это очень простой язык – слово Евы из-под ребра.
мой язык это связка ключей во рту – подержи и получишь ржавь,
потечёт слюною густая ртуть по зазубринам на ножах,
не разжавши зубы вина не влить, я же зубы не разжимал:
за закрытой дверью ключом гремит пересохший девятый вал.
перепончатокрылый, печальный мир замирает на ноте «ми»,
если серый огонь эту землю взрыл, то мы ляжем в неё костьми.
снегопад отменяет твоё лицо, оставляя черты лица.
ничего не останется. ничего. ничего не останется.
2.
ничего не останется. но пошарь
по углам и найдётся сор
время жечь ни к чему не пригодный хлам и бетон превращать в песок
над одной какой-то там частью дна – дребезжащие рычаги
это солнце кусает меня и брань превращается в «помоги».
ни черта не останется, ни черты, что не убрано – уберём,
снегопад доводит до немоты этот внутренний водоём
темнота, троллейбус, пустой билет, девятнадцать часов до сна
захотите добра – погасите свет, чтоб никто ничего не знал.
* * * (верлибр)
Мы привычны как электрофорез
в поликлинике около дома, напротив стоянки.
Мы входим в пустые комнаты, где уже провели кварцевание.
Кома.
Весна в твоей школе не кончится никогда,
экзамены не наступят.
Жизнь – как сеанс ЛФК
глупо и скучно.
«Сейчас» – как «потом» и «до этого»
только сильнее и глуше.
Все маршрутки так и останутся газелями,
жёлтыми,
такими же, как те, на которых когда-то катался с мамой.
Все младшеклассники так и останутся младшеклассниками
громко смеющимися во время поездки.
Все газеты достанутся семечкам. Время –
это единственное, о чём я могу говорить без злости.
Ты никогда не станешь тем, кем хотел быть в детстве,
не уедешь из города,
не получишь прав управления автомобилем.
Время – бесконечная физиопроцедура,
небо – мокрая тряпочка, в которую заворачивают электроды
в поликлинике около дома, напротив стоянки,
в городе,
где люди в рабочей форме сгребают мусор с газонов,
где скрипит и скрипит чехословацкая стенка.
За стеклом – рюмки,
столовое серебро.
В горле булькает сода, отвар ромашки,
первые звуки непонимания происходящего.
Далеко
над крышами
летит
оставляя след
самолёт, самолёт, забери меня в полёт
пьяный и грустный мужчина,
пыльная белая нива рядом с подъездом
Входят и входят люди из прошлого мира,
мимо пятиэтажек, кустарников вдоль реки,
мимо пейзажа, уходящего в небытие,
входят и входят люди, рассаживаются за столом
Трамвайные рельсы. Сколько с нас за проезд?
Пять рублей. По льготному три.
С дошкольников не берём...
кто я на самом деле, кто я на самом деле,
где-то на кухне хрипит приёмник, нужно составить книжки,
папа твой сволочь конечно, скоро конец недели,
на кухне хрипит приёмник, но я ничего не слышу,
кто я на самом деле, кто я на самом деле
* * *
а что изменилось за год? статус вконтакте,
отношение к алкоголю с «негативного» на «компромиссное».
стал чаще бриться, меньше читать, устроил
пару дурацких сцен.
разлюбил провинцию и
вновь полюбил провинцию.
что изменилось за год? несколько эшелонов
переработанных слов встали на перегонах.
что изменилось за год? да ничего такого –
и слава Богу конечно же, слава Богу,
что ничего не меняется, и погода –
в первую очередь.
что изменилось за год? тысячу раз проехал
поворот со свердловского на проспект ленина,
встретил одну-другую сотню красивых девушек,
написал два или три пристойных стихотворения,
единожды переустановил windows, стал
добавлять в кофе полторы ложки сахара вместо двух,
чай теперь пью без сахара.
что изменилось за год? птицы всё те же птицы,
город всё тот же город, люди всё те же люди,
стал чаще бриться, меньше читать, но в целом –
ничего. да и разве
что-то могло измениться?
меньше сплю. чаще вижу сны.
* * *
Это страх, это влажные перья, земля и песок,
Это взмах, это тени от дерева, тени – и всё.
Каждый угол становится миром, где собственный бог,
В каждом озере плавает труп и касается ног.
Мир становится озером. Чаша теряет края.
Ничего нет на свете страшнее чем воля Твоя.
* * * (верлибр)
Контркультура провинциального города –
ставить машины напротив надписи «автомобили не ставить»,
до полусмерти таскаться среди дворов,
писать незамысловатые стихи,
чаще всего верлибры, приходящиеся ни к месту,
иметь небольшой запас девушек, в которых можно влюбиться,
знать одну-двоих, которых любить опасно,
бить себя по лицу,
в свободное время ругать каких-нибудь бездарей вроде кальпиди,
написать ещё один верлибр.
Контркультура провинциального города – это когда
тебя не хватает на стихи; это когда
и не знаешь толком, что такое контркультура.
На вопрос «кто твой любимый писатель» отвечать, что не любишь книг,
на вопрос «кто твой любимый поэт» игнорировать собеседника,
чаще всего мне вообще не задают вопросов.
Жизнь в этом месте – один бесконечный верлибр,
цыган в автобусе смотрит клипы с видеоплеера,
жизнь в этом месте – одно большое
перечисление фактов.
в целом мы не нужны никому, на кого бы ни уповали.
ни одна из написанных фраз не переживёт меня.
в целом мы не нужны никому, ни иконы уездной поэзии,
ни мальчики с филфаков, ни кто-нибудь там ещё;
виктор олегович не придёт
здесь только виталий олегович
и ещё я,
но на меня не рассчитывайте
артемий стариков, получите Нобелевку по литературе за всех, у кого не вышло.
* * *
Нет, Москва, нечего написать.
Город мой пег и наг, старая киноплёнка,
Серая пелена, взлётная полоса,
Даже щуря глаза что твоя японка
Не увидишь ни шпиля, ни паруса.
Нет, Москва, нечего написать.
Нет, Москва, нечего говорить
О твоих высотках и колоколах, голосах и чайках.
Все мои слепые поводыри удивлённо кружатся у причала,
Ни земли, ни неба не замечая.
Тяжела эта мгла и – твоя рука –
На меня ложится Москва-река.
Нет, Москва, заворожён и жалок,
Я внимаю смычкам и скипетру, и держава
Золотым жандармом стоит у двери.
Я не то что петь – говорить не смею.
Я не то что видеть тебя не в силах,
Просто что-то давит меня курсивом.
Я плетусь один от метро к трамваю
Словно дань всем Иосифам отдавая
И в каркасе текста не обеспечен
Личным временем; я – есть фигура речи.
Над Водоотводным натянут вечер.
Нет, Москва, мне нечего больше, нечего.
* * * (верлибр)
Моё детство пришлось на смерть Саддама Хусейна,
Помню трансляцию казни по телевидению.
Юность пришлось на смерть Осамы бин Ладена,
Как там его убили уже не помню.
В младенчестве началась вторая чеченская; папа уехал,
Так до сих пор оттуда толком и не вернулся.
Сначала не замечаешь течения времени, а потом
Оно начинает медленно падать как небоскрёбы в Нью-Йорке.
Сначала не замечаешь этого, а потом
Видишь, что люди, писавшие плохо, пишут немного лучше.
Наткнувшись в ленте на чей-то пост о похоронном деле
Допускаешь мысль о том, как хоронить своих.
За девятнадцать лет почти пересохло Аральское море
И в любом супермаркете можно платить безналом.
Из трамваев исчезли бумажные ленты билетов,
Скоро исчезнут кондукторы, как исчез интернет по карточкам.
У отца в нагрудном кармане военной формы
Лежит моя фотография форматом три на четыре.
Когда взбунтовался Донецк он хотел поехать,
Но помешала давняя рана колена и кто-то там из знакомых.
Дед хотел служить на подлодке, но зрение помешало.
В итоге пришлось податься в профессора хирургии.
В детстве я думал, что стану плотником или учёным,
Но не стану ни плотником, ни учёным.
Ровно через год после расстрела детей в Беслане
Я отправился в первый класс и отец подарил мобильник.
На нём не было игр, но был он довольно классным
Потому что здорово пах сигаретным дымом.
Папа тогда курил исключительно "Беломор",
Сейчас не курит, говорит, перестали делать хороший.
Моё детство пришлось на смерть Саддама Хусейна.
Помню, мама закрыла ладонью мои глаза, когда его вешали.
Через несколько лет, добравшись до интернета.
Из любопытства я посмотрел полное видео казни.
Мама закрыла глаза ладонью, а я спросил
Что-то вроде «зачем это делать» или «можно я посмотрю».
Но ответа не помню, потому что всё ещё
Сижу на диване перед экраном с глазами, закрытыми ладонью
* * *
позвонил отец, поздравлял, попросил заехать.
был немного пьян и немного грустен, второе – больше.
«Забери, – говорит, – у меня лыжи горные, а то без дела»
«Забери, – говорит, – ты успеешь к концу сезона».
«Заберу», – говорю, понимая, что не успею
ни к какому сезону, а небо такое синее.
«Забери, – говорит, – ты сегодня на год взрослее».
«Забери, – говорит, – с днём рождения, сына».
Боже, папа, тебя не любили ни мать, ни жёны,
А теперь и на горных лыжах не покататься.
Боже, папа, какое синее небо,
как тебе в твои пятьдесят, если лишь девятнадцать
лет назад родился единственный человек, сумевший понять тебя.
Колыбельная
Голоса в голове как волна полноводной реки.
Засыпай, человек, если руки твои нелегки.
Поднимается ветер над лентами длинных ночей.
Всё, что в жизни я встретил – оставил с приставкой «ничей».
Запечатанный в банке с консервами серый рассвет,
Ночь обходит меня стороной, как несмелый сосед,
Над замочною скважиной чудится чья-то рука.
Если кончится время, то сразу же после звонка
В однокомнатном мире, внутри головы изо льда.
Засыпай, человек, посмотри как плывут города
Сквозь осколок бутылки, стирая ладони в песок.
Засыпай, человек, начинается твой эпилог.
За логичным концом – нелогичный обломок пути.
Засыпает землёю лицо. Скоро нужно сойти.
Это дальняя станция. Дальше, чем ходит вагон.
Засыпай, человек, если понял, что будет потом.
Засыпай. Колыбельная кончится, кончится речь.
Покружись на замёрзшем проспекте, где хочется лечь,
Где не хочется жечь фонари и глядеть на луну.
Голоса в голове отправляют кого-то ко дну,
Отправляют кого-то назад. Девятнадцатый вал
Накрывает меня с головой. Паруса покрывал
Опускаются саваном, самою сутью воды.
Засыпай, человек, если понял, что это не ты
Острова. Посвящается Соне
1.
Время теперь лить колокола да колун загонять в бревно.
Время теперь – колокол; трава прорастёт и пойдёт на дно.
Безъязыкий колокол – стоязык, ускользает из вида звук.
Говорил – горел; перешёл на рык, рыба выскользнула из рук.
Помелом по миру – со всех собрать; не за пылью – за пеленой
Закрывать глаза да слезу таскать за невестой ли, за Невой.
Вой за воплем, за ветром – веретено, шерстяная прядётся нить.
Обвяжи меня, мерой обмерь одной, заставляй меня говорить,
...оворить, ...ворить, и за эхом – эх; бездыханная глубина.
Не хватает голоса да на всех, не хватает и на меня.
2 .
Острова, острова... Вот труба торчит, вот торчит сторожевик «Уренгой».
Острова, острова... Разве ж это жизнь, разве ж я у тебя – такой?
Написать бы про шпили, про эту дрянь, про Неву да про парапет.
Ты пойдёшь по России меня искать, а меня-то, глядишь, и нет.
Острова, острова – натянули сеть; где свои, где чужие дни?
Приходите все на меня смотреть и вытаскивать из земли.
Острова, острова, над виском весло; где второе, где третье дно?
Разберите всё моё ремесло, да Господнее заодно.
Острова, острова, над виском волна, под виском первородный грех.
Недостаточно вод напоить меня, но достаточно чтобы – всех.
3 .
Острова, острова, остального нет, можно смело поставить крест.
Остановка сердца во время сна – это поза или протест?
Подаяние нищим, виолончель расплывается над Сенной;
Всю иронию мира преодолей, остальное бери с собой.
Острова, острова – повторить сто раз. Слово «воля» и слово «зло».
Не искать, не высказывать. Не взыскать – повезло ли, не повезло?
Ветер носит, волны стирают в пыль. Бутафории в этом нет.
Всё что было нужно – забыл забыть, и придётся теперь терпеть.
И Новейший Завет – где тебя искать, князь Серебряный, Боже мой...
Льётся колокол в воду, вода – в глаза. Я слепой у тебя. Слепой.
стихотворение, название которого вы можете придумать самостоятельно (верлибр)
женщина с жёлтым берёзовым листиком на щеке,
исписанная бумага, картины, смысла которых не понимаешь,
книги, смысла которых не понимаешь,
19 лет, смысла которых не понимаешь,
мне ещё даже нет 20-ти, возраста не хватает
чтобы с печалью писать о прошлом – пробую, но теряюсь.
год и восемь дней с тех пор, как сделал свой первый стишок,
опыта не хватает, не хватает ещё чего-то,
может быть я вообще не писатель и не поэт,
может быть это просто колебание в сторону литературы,
обусловленное желанием представлять из себя хоть что-то.
можно писать либо складно, либо душевно, вместе – не получается,
по отдельности, зачастую, тоже не получается,
хотя чего уж греха таить, складно я научился.
письма, смысла которых не понимаешь,
девушка без опознавательных знаков не спрашивая входит в двери,
моя внутренняя квартира на Rue des Filles du Calvaire сдаётся в аренду какой-то девушке,
она не снимает картин, оставляет здесь ящик для письменных принадлежностей,
у меня самого даже ящика нет.
старик милорад кусает свои усы,
улыбается понимающе, мол, всё ещё случится,
будет тебе твой магический реализм и другие забавные штуки,
сербский язык грохочет как камни в моём рюкзаке,
все кто рюкзак поднимает шутят ты чё кирпичи таскаешь
кто его знает, может и кирпичи.
девушка с именем Ясон... э-ээ, Янус?.. может и Соня
входит в какой-то город невдалеке от Салоник,
я посмотрел гуглкарты, выбрать можно любой,
название каждого нравится мне прямо как то вино,
которое пил в крыму, ещё тогда, до того, как начал писать стишки.
я хотел бы иметь себе дом величиною с гроб,
в то же время хотел бы иметь себе дом величиною с чувство своего одиночества,
где-то на берегу чего-нибудь, может быть – ничего,
где-то в каком-то году начнутся какие-то вещи,
где-то в каком-то чего-то никак не становится резче,
ветер в каком-то роде это предмет одежды,
«это» – в каком-то роде не слово, а извержение;
вулкан в средиземноморье не видно из окон квартиры,
в челябинске все страдают и чувствуют себя ущемлёнными,
и чувствуют себя исключительными, и только я один
[чувствую себя хуже и хуже]
или
[делаю это немного искренне, а впрочем может не я один]
надо бы написать стишков с вариантами ответов
чтобы каждый смог собрать для себя стихотворение по вкусу –
нытьё про печальную жизнь или перечисление фактов,
лет через тридцать мои стишки будут как словарь брокгауза и ефрона
заклёпка, заклёпочное соединение, заклинание, заключение предварительное,
заключённый, «заключительный протокол», закол, закомара, закон...
впрочем, это не самый плохой вариант развития событий.
если быть молодым поэтом то только каким-нибудь и таким-то,
если писать верлибры, то только в каком-то таком состоянии,
если называть предметы, то только как-нибудь вроде того,
если теперь тогда что-то кого-то где-то.
* * * (верлибр)
я хотел бы чтобы кто-нибудь увидел
как я стою под цветущим деревом и не двигаюсь,
смотрю на серое небо, в котором цветёт черёмуха,
думаю: вот, теперь буду любить зелёный и серый цвет
когда они вместе
я хотел бы чтобы кто-нибудь увидел
как я долго стою под цветущим деревом и не двигаюсь,
будто бы в кадре неплохой японской анимации,
где всегда в положенный день расцветает сакура,
где Дзиро возвращается в Токио из Берлина,
и вокруг только думают, с кем же будет война
наверное со штатами и союзом,
моторы у самолётов в Японии хуже некуда...
я хотел бы чтобы кто-нибудь увидел
как я очень долго стою под цветущим деревом и не двигаюсь,
интернета на телефоне нет и аудиокэш отключили,
в сохранённых всего лишь одна песня
и по стечению обстоятельств это Ed ero contentissimo
Я хотел бы чтобы кто-нибудь увидел
как я до невозможности долго стою под цветущим деревом и не двигаюсь,
вспоминая, как слушал её три года назад и хотел, чтобы меня никто не увидел,
плачущим за этим столом с нарочито дрожащей рукою,
набирая невнятные сообщения когда всё и так уже ясно,
понимающим, что бессилие будет длится вечно
Я хотел бы чтобы кто-нибудь увидел,
как я тянусь корнями к воде под цветущим деревом и не двигаюсь,
вспоминаю, что кто-то там из известных завещал хоронить себя под Стравинского,
думаю: пусть меня похоронят под Тициано Ферро,
люди не будут так сильно страдать, хотя мне и нет до этого дела
мне нет до этого дела
Я хотел бы чтобы кто-нибудь увидел,
как я стою под цветущим деревом и не двигаюсь,
но дорожка в сквере пуста, никто не проходит,
да и некому проходить
в кадре японской анимации, надолго забытой в архивах
© Александр Ринский, 2016 – 2017.
© 45 параллель, 2017.