* * *
Профессор Пампасов опёрся руками о кафедру и резко сказал: «Короче,
Дважды я вам повторять не стану. Запомните то, что скажу, до глубоких седин.
Если вы где-нибудь, даже во сне, встретите Силу Готовченко,
То никогда не говорите с ним… Кстати, где Петя Фомин?»
Эту самую лекцию, которую так начал эффектно профессор, проспал
Петя Фомин по причине вчерашнего буйного пьянства.
Снится ему, что идёт он по улице, плохо ему и подходит к нему румяный амбал
И представляется – Сила Готовченко – после чего приглашает его в подпространство
Опохмелиться за его счёт. Петя Фомин соглашается тут же.
Оба спускаются в мутный подвальчик с прокисшей, больной атмосферой.
Ступени скользят под ногами. Крысьи глаза шелестят в темноте тихим ужасом.
У Силы Готовченко факел в руках мерцает рассветной Венерой.
Гулко ступает по плитам Готовченко, как кажется Пете, – по плитам могильным.
Игра светотени от факела увеличивает и без того его исполинский рост.
У Пети закрадываются подозрения относительно Силы.
И как только закрались они, Петя заметил рога на его голове, а на заднице – хвост.
Этим хвостом Готовченко приобнимает за талию Петю. Несильно, но строго
Он поднимает и тихо усаживает напротив себя испуганного Фомина.
Из головы своей с хрустом выламывает оба хрустальных рога
И наливает в них до краёв красного полусухого вина.
«Очень надеюсь, что после беседы со мной, ты, Фомин не свихнёшься, –
Он говорит, одёргивая на себе грязный и рваный под мышкой пиджак. –
И не волнуйся, сразу же после этого разговора ты мгновенно проснёшься,
Но тут же поймёшь нерушимую истину, а именно то, что ты полный дурак.
Это открытие перечеркнёт всю твою прошлую жизнь, и ты до скончания века
Будешь пытаться его опровергнуть. Ты станешь крайне серьёзным.
Это и есть самая главная тайна взрослого человека.
Тайна эта, по сути, и делает человека взрослым».
После сих слов Готовченко сплюнул на пол, но попал Фомину на ботинок.
Петя проснулся. Тупо ворочаясь в мыслях, глядит он перед собою.
Память его, словно дождь, – краски смывает с босхианской картины.
И сквозь висок, будто птенец из яйца, пробивается истина с болью.
* * *
Это напротив моих окон. Бывший магазин.
От него осталась только вывеска. На картоне
Пузатыми буквами написано – «Булочная №1» –
На голубом фоне.
Сейчас под вывеской модный гей-клуб.
Владелец решил сохранить название это.
Подобный креатив, безусловно, не был глуп,
Заведение стало достопримечательностью города и Интернета.
Каждый вечер из окна я наблюдаю устало
За хаотическими, нервными передвижениями.
Иногда под моими окнами геи устраивают скандалы,
Выясняя между собой отношения.
За стенами «Булочной» работает барменом сосед мой,
Чёрный парень, приехавший из Гвинеи-Бисау.
Даже когда мы напиваемся с ним, он молчит как немой
Он, как все приличные бармены, хранит «исповеди тайну».
Впрочем, иногда он грубо прерывает своё молчание
О том, как его за.бала эта х.ета круглосуточная…
Он цинично усмехается и говорит, что на вопросы мамы всегда отвечает
Правду, мол, работает продавцом в булочной.
* * *
Выхожу на балкон, наблюдаю снова ту же картину.
Отмечаю небольшие нюансы и варианты.
У продуктового круглосуточного магазина
Снова затеяли свой весёлый праздник мутанты.
Они расположились на ступеньках и распивают водку тут же.
Говорят о спорте, не прерывая разговора – мочатся в урны и мимо.
Не обращая внимания, как рядом, пошатываясь неуклюже,
Проходят зомби с литровыми бутылками пива.
Бросив на мутантов взгляд брезгливо-привычный
Зомби обсуждают важные новости политические.
А из темноты за ними внимательно следят как за добычей,
Попивая кофеёк, вампиры энергетические.
«Ночью много нежити сбегается на свет витрины.
Бывают даже представители иных цивилизационных групп».
Об этом как-то рассказала мне продавщица того самого магазина –
Знаменитая на всю округу расчленительница трупов.
* * *
У Гарика Доброго была недобрая репутация.
Про него говорили, что он и матери родной плюнет в душу.
По-видимому, при рождении ему забыли проколупать дырку в заднице,
И поэтому все дерьмо пёрло из него словесно наружу.
С Добрым не хотели связываться, и Гарик знал об этом отлично.
Вечерами он валялся на лоснящемся салом диване расцветки удава.
На физиономии его играла улыбочка циничная.
Иногда бланш переливался то под левым глазом, то под правым.
Добрый смаковал скандально прожитый день как десертную порцию.
Рюмочками, принимая вовнутрь приготовленную им же настойку.
Ему нравились такие взаимоотношение с социумом.
Так же как нравилось, что окна его квартиры выходят на помойку.
Когда он смотрел на неё, то сладкая истома
Его обнимала, словно девушка, в которую он был влюблён тайно и строго.
Добрый знал подробности жизни каждого жильца дома.
И конечно, любимой, анализируя помои, которые она выносила под его окна.
Он точно знал, что она на обед и ужин варила.
Он также знал, что встречается она с каким-то артистом.
У него была мечта, чтобы возлюбленная его чулком удавила.
И представляя это, Гарик часто занимался онанизмом.
По сути, так и случилось. Мне сообщили вчера,
Что Добрый голым повесился на чулке, подобранном на помойке.
Жители нашего железобетонного двора
Жёстко отозвались о жизни и смерти покойника.
* * *
Потом он о ней в пивной рассказывает,
Смакуя подробности с улыбкой страннй…
Прибамбасов подглядывает за Прибамбасовой,
Когда та принимает ванну.
Восемь лет брака – и не единой трещины.
Идиллия полная – уют и покой.
Прибамбасов действительно любит женщину,
Которую когда-то назвал женой.
Она была его старше, но не критично.
Соседка по даче и руководитель класса.
Он подглядывал за ней. Она отлично
Знала, что за ней следил Прибамбасов.
Она также знала, что потом одноклассникам
Он всё рассказывал после уроков.
Она преподавала творчество классиков.
Не любила Толстого и обожала Набокова.
От большой любви никуда не деться.
Сразу после одиннадцатого класса
Он предложил ей руку и сердце.
Она согласилась стать Прибамбасовой.
За восемь лет она ни разу
Ни подала вида, что его тайну знает.
Что за ней подглядывает Прибамбасов.
Даже тогда, когда она ему изменяет.
* * *
Перед глазами мечутся тени.
Тенями мечутся все на всех.
В водоворотах хлыстовских радений
Страх перекатывается в смех.
Вот человек в мысли навязчивой
Замер – словно мертвец он строг –
«Всё, что кругом – ненастоящее.
Всё, что кругом, возможно, не Бог» –
Лопнула мысль неделимым атомом,
Разорвалась в протоны-нейтроны –
«То настоящее, что застыло квадратом
И угол дало для святой иконы.
То, что не выпустит больше наружу
Смысл, обретённый во тьме бескрайней,
То, что молчанием было разбужено
И перестало быть общей тайной».
* * *
– А помните Сулейманова, который жил на Пражской?
У него ещё странная книга вышла «Асимметричные стихотворения».
Мир был тесен для него, как смирительная рубашка
Для человека с радикальным воображением.
Девять дней назад повесился, оставив записку,
В которой своего поступка причины не указал.
Он даже не извинился в ней перед близкими,
А сразу наехал на всех, кого знал.
«Перезимую в аду, там точно теплее,
Чем с вами!» – Под текстом подпись и дата.
Кстати, записку он напялил себе на шею,
Как табличку с указанием вины, какие преступникам вешали когда-то.
Помянём. – И мы помянули его джином с тоником.
Через пару минут анекдотом сменил тему кто-то.
Поржали. Потом снова вспомнили о покойнике,
Но уже в контексте рассказанного анекдота.
* * *
У Валентина П. – острая паранойя.
И, как он утверждает, мистические видения.
Когда-то он вышел на путь воина,
И дошёл до двухцентнерного ожирения,
И сверхценной идеи своего величия,
Подтверждённой массой своего тела.
Он страдает от тупого безразличия
Человечества, которое его не разглядело.
Он знает, что всё это происходит не случайно.
Он знает того, кто «перешёл ему дорогу».
А еще у Валентина есть большая тайна.
По ночам Валентин говорит с Богом.
Как только стемнеет, он зажигает свечи.
Становится на колени и от сегодня до завтра
С потусторонней надеждой горячо шепчет:
– Господи мой Боже! Тебя ведь нет!? Правда!?..
* * *
– Первый или последний? Альфа или Омега? –
В мысли навязчивой корчится, словно бумага в огне:
«Смысл существования Бога без человека
Неясен человеку, то есть конкретно мне».
И темнота ночная, из которой ему не выпутаться.
На улице фонари свой оградили предел.
Бабочка бьётся в окно, пытаясь на улицу выбраться.
Бабочка залетела, когда свет у него горел.
* * *
Тот же подвал, те же четыре стены.
Вид из окна на потерянный в хаосе метапространства завод.
Эта история произошла ещё до войны.
И не история это, а так, эпизод.
Там вдалеке от центральных улиц – скользкие виражи.
Затхлой пивной сомнительный антураж.
Дым сигарет, перегар, привычные типажи.
Но за одним из столов сидел необычный персонаж.
Он говорил, портвейн расплёскивая из кружки,
Связно и чётко, немного волнуясь, но без остановки:
– Новую заповедь я вам даю – жрите друг дружку, е.ите друг дружку!
Пуля в затылок тому, кто не поддаётся моей дрессировке!
За этой формулой нёсся галопом чужой, неразборчивый мат.
Кто-то тогда возразил по зубам этому алкашу.
Помню, у ног его, в луже вина, валялся мятый плакат:
«Я ваш новый Христос, и скоро всем вам я это докажу».
© Александр Моцар, 2011–2016.
© 45-я параллель, 2016.