Александр Городницкий

Александр Городницкий

Все стихи Александра Городницкого

Атланты

 

Когда на сердце тяжесть

И холодно в груди,

К ступеням Эрмитажа

Ты в сумерках приди,

Где без питья и хлеба,

Забытые в веках,

Атланты держат небо

На каменных руках.

Держать его, махину,

Не мёд – со стороны.

Напряжены их спины,

Колени сведены.

Их тяжкая работа

Важней иных работ:

Их них ослабни кто-то –

И небо упадёт.

 

Во тьме заплачут вдовы,

Повыгорят поля,

И встанет гриб лиловый,

И кончится Земля.

А небо год от года

Всё давит тяжелей,

Дрожит оно от гуда

Ракетных кораблей.

Стоят они, ребята,

Точёные тела,

Поставлены когда-то –

А смена не пришла.

Их свет дневной не радует,

Им ночью не до сна.

Их красоту снарядами

Уродует война.

 

Стоят они, навеки,

Уперши лбы в беду,

Не боги – человеки,

Привычные к труду.

И жить ещё надежде

До той поры, пока

Атланты небо держат

На каменных руках.

 

21.02.1963

Северная Атлантика

 

Беженцы-листья

 

Беженцы-листья, гонимые ветром.

В сером окне догорает звезда.

Киевской линии синяя ветка

Гонит в дождливую ночь поезда.

Снова торопит кого-то дорога,

Даль расцветив желтизною монет,

В поисках родины, в поисках Бога,

В поисках счастья, которого нет.

 

К югу летят перелётные птицы,

Тянутся листья за ними вослед.

В дальние страны легко им летится...

Мне только ветра попутного нет, –

Сколько бы ни сокрушался, растерян:

Время не то и отчизна не та, –

Я не из птиц, а скорей из растений –

Недолговечен полёт у листа.

 

Поздно бежать уже. И неохота.

Капли, не тая, дрожат на стекле.

Словно подруга печального Лота,

Камнем останусь на этой земле.

Теплится утро за тёмною шторой,

И наступает пора холодов...

Слышу, как сердце тревожное вторит

Дальнему стуку ночных поездов.

 

1993

 

 

Боюсь запоздалой любви

 

Боюсь запоздалой любви,
Беспомощной и бесполезной.
Так детских боятся болезней,
Сокрытых у взрослых в крови.

Боюсь запоздалой любви,
Щемящей её ностальгии.
Уже мы не станем другими,
Как годы назад ни зови.

Был потом посолен мой хлеб.
И всё же, уставший молиться,
Боюсь я теперь убедиться,
Что был я наивен и слеп.

Когда на пороге зима,
Высаживать поздно коренья.
Милее мне прежняя тьма,
Чем позднее это прозренье.

Боюсь непрочитанных книг,
Грозящих моим убежденьям,–
Так кости боится старик
Сломать неудачным паденьем.
 

1987

 

Вдовы поэтов

 

– Бабы, кто вы, бабы, кто вы?

Тёмны ваши лики.

– А мы вдовы, а мы вдовы

Поэтов великих...

Вам, как крест, носить их имя,

В вечной вы опале.

С ними спали вы с живыми,

Только их проспали.

 

Свет погас, разлиты вина,

Пусты пепелища.

Виноватых и безвинных

Среди вас не сыщешь.

Вам чужим спасаться словом,

Спасти не сумевшим.

Ах, не верьте, люди, вдовам

Поэтов умерших.

 

Шум весенний заоконный

Слушать им несладко.

Тускло светит под иконой

Жёлтая лампадка.

– Бабы, кто вы, бабы, кто вы?

Тёмны ваши лики.

– А мы вдовы, а мы вдовы

Поэтов великих...

 

1967

 


Поэтическая викторина

Воробей

 

Было трудно мне первое время
Пережить свой позор и испуг,
Став евреем среди неевреев,
Не таким, как другие вокруг,
Отлучённым капризом природы
От ровесников шумной среды.
Помню, в Омске в военные годы
Воробьёв называли «жиды»…
Позабыты великие битвы,
Голодающих беженцев быт,–
Ничего до сих пор не забыто
Из мальчишеских первых обид.
И когда вспоминаю со страхом
Невесёлое это житьё,
С бесприютною рыжею птахой
Я родство ощущаю своё,
Под чужую забившийся кровлю,
В ожидании новых угроз.
Не орёл, что питается кровью,
Не владыка морей альбатрос,
Не павлин, что устал от ужимок,
И не филин, полуночный тать,
Не гусак, заплывающий жиром,
Потерявший способность летать.
Только он мне единственный дорог,
Представитель пернатых жидов,
Что, чирикая, пляшет «семь сорок»
На асфальте чужих городов.

 

1996

 

Гражданская война

 

Клубится за окном пожара едкий чад, –

Не жаворонки в нём, а вороны кричат.

Голодная страна огнём обожжена, –

Гражданская война, гражданская война.

 

Гражданская война, гражданская война,

Где жизни грош-цена, и Богу грош-цена.

Дымится за межой неубранная рожь,

Где свой и где чужой, никак не разберёшь.

 

Гражданская война, гражданская война,

Где сыты от пшена и пьяны без вина.

Где ждать напрасный труд счастливых перемен,

Где пленных не берут и не сдаются в плен.

 

Гражданская война, гражданская война,

Земля у всех одна и жизнь у всех одна,

А пулю, что летит, не повернуть назад.

Ты думал – враг убит, а оказалось – брат.

 

И кровь не смоешь впредь с дрожащих рук своих,

И легче умереть, чем убивать других.

Гражданская война, гражданская война,

Будь проклята она, будь проклята она!

 

Ноябрь 1990

Москва

 

Донской монастырь

 

А в Донском монастыре –

Зимнее убранство.

Спит в Донском монастыре

Русское дворянство.

Взяв метели под уздцы,

За стеной, как близнецы,

Встали новостройки.

Снятся графам их дворцы,

А графиням – бубенцы

Забубённой тройки.

 

А в Донском монастыре –

Время птичьих странствий.

Спит в Донском монастыре

Русское дворянство.

Дремлют, шуму вопреки, –

И близки, и далеки

От грачиных криков –

Камергеры-старики,

Кавалеры-моряки

И поэт Языков.

 

Ах, усопший век баллад –

Век гусарской чести!

Дамы пиковые спят

С Германами вместе.

Под бессонною Москвой,

Под зелёною травой

Спит и нас не судит

Век, что век закончил свой

Без войны без мировой,

Без вселенских сует.

 

Листопад в монастыре.

Вот и осень, – здравствуй!

Спит в Донском монастыре

Русское дворянство.

Век двадцатый на дворе,

Тёплый дождик в сентябре,

Лист летит в пространство.

А в Донском монастыре

Сладко спится на заре

Русскому дворянству.

 

1970

Атлантика

 

За белым металлом

 

Памяти С.Е. Погребецкого

 

В промозглой мгле – ледоход, ледолом.

По мёрзлой земле мы идём за теплом:

За белым металлом, за синим углём

За синим углём да за длинным рублём.

 

И карт не мусолить, и ночи без сна.

По нашей буссоли приходит весна,

И каша без соли – пуста и постна,

И наша совесть чиста и честна.

 

Ровесник плывёт рыбакам в невода,

Ровесника гонит под камни вода,

А письма идут неизвестно куда.

А в доме, где ждут, не уместна беда.

 

И если тебе не пишу я с пути,

Не слишком, родная, об этом грусти:

На кой тебе чёрт получать от меня

Обманные вести вчерашнего дня?

 

В промозглой мгле – ледоход, ледолом.

По мёрзлой земле мы идём за теплом:

За белым металлом, за синим углём.

За синим углем – не за длинным рублём.

 

1960

Туруханский край, река Северная

 

Колымская весна

 

Памяти жертв ГУЛАГа

 

Потянуло теплом от распадков соседних,

Голубою каймой обведён горизонт.

Значит, стуже назло, мой седой собеседник,

Мы холодный с тобой разменяли сезон.

Нам подарит заря лебединые трели,

Перестанет нас мучить подтаявший наст.

Пусть болтают зазря о весеннем расстреле, –

Эта горькая участь, авось, не про нас.

 

Станут ночи светлы, и откроются реки,

В океан устремится, спотыкаясь, вода.

Нам уже не уплыть ни в варяги, ни в греки.

Только сердце, как птица, забьётся, когда

Туча белой отарой на сопке пасётся,

И туда, где не знают ни шмона, ни драк,

Уплывает устало колымское солнце,

Луч последний роняя на тёмный барак.

 

Нас не встретят друзья, не обнимут подружки,

Не дождётся нас мать, позабыла семья.

Мы хлебнём чифиря из задымленной кружки

И в родные опять возвратимся края,

Где подушка бела и дома без охраны,

Где зелёное поле и пение птиц,

И блестят купола обезлюдевших храмов

Золотой скорлупою пасхальных яиц.

 

23 августа 1995

Переделкино

 

 

* * *

 

Мне от тайны зловещей себя не отвлечь,

Ни в былые года, ни под старость:

Почему так послушно пошли они в печь,

За себя постоять не пытаясь?

 

Почему, не стараясь хоть голой рукой

С близстоящим разделаться немцем,

Так и двигались молча тупою толпой,

Сквозь Майданек и через Освенцим?

 

Вспоминаю, хотя вспоминать не хочу,

О смертельной той газовой бане,

Где никто из бредущих – в кадык палачу

Не пытался вцепиться зубами.

 

Почему так покорно толпа эта шла,

Возникает вопрос невесёлый.

Потому ль, что раздели их всех догола,–

Человек же беспомощен голый?

 

Потому ль, что надежд берегла огонёк

Их молитвы печальная фраза,

Что внезапно еврейский вмешается Бог,

И спасёт их от пули и газа?

 

Лишь частично на это ответили мне

Чёрно-белые старые снимки,

Где Варшавское гетто пылает в огне,

И дымятся бараки Треблинки.

 

16.07.2008

 

Мой перевал

 

Мне геолог рассказал

За столом, по пьяни,

Что назвали перевал

Мною на Саяне.

Там закат пылает, ал,

Меж лесного гуда.

Только я там не бывал

И уже не буду.

Мне поведал альпинист

Всё о перевале:

Как там воздух горный чист,

Как сияют дали.

Там блестят на гранях скал

Золотые руды.

Только я там не бывал

И уже не буду.

Перевал сейчас пурга

Заметает снегом.

Там олень несёт рога,

Задевая небо.

Мной назвали перевал,

Каменную груду.

Только я там не бывал

И уже не буду.

Там в заснеженном краю,

У подножья ели,

Парни песенку мою

На привале пели.

Мной назвали перевал,

Видный отовсюду.

Только я там не бывал

И уже не буду.

Потому что век иной

Нынче на пороге.

Перевал мой за спиной, –

Нет туда дороги.

 

15.04.2006

 

Молитва Аввакума

 

Боже, помоги, сильный,

Боже, помоги, правый,

Пастырям своим ссыльным,

Алчущим твоей правды.

Стужа свирепей к ночи,

Тьмы на берега пали.

Выела вьюга очи –

Ино побредём дале.

 

Боже, помоги, крепкий,

Боже, помоги, святый.

Глохнут подо льдом реки.

Ужасом сердца сжаты.

Плоть мою недуг точит,

Грудь мою тоска давит,

Нет уже в ногах мочи –

Ино побредём дале.

 

Господи, твой мир вечен –

Сбереги от соблазна;

Льстивые манят речи,

Царская манит ласка:

«Много ли в цепях чести?

Покаянье беда ли?

Три перста сложи вместе!» –

Ино побредём дале.

 

Впору наложить руки.

Воют за плечом черти.

Долго ли сии муки?

Аж до самыя смерти.

Жизнь, моя душа, где ты?

Дышишь ли ты, жива ли?

Голос мой услышь с ветром! –

Ино побредём дале.

 

Тлеет ли свеча в храме,

Ангел ли в ночи трубит,

В мёрзлой ли гниём яме,

В чёрном ли горим срубе,

Душу упокой, Боже, –

Долго мы тебя ждали.

Век наш на земле прожит

Ино побредём дале.

Душу упокой, Боже!

Долго мы тебя ждали.

Век наш на земле прожит.

Ино побредём дале.

 

1991

 

На материк

 

От злой тоски не матерись,

Сегодня ты без спирта пьян:

На материк, на материк

Идёт последний караван.

 

Опять пурга, опять зима

Придёт, метелями звеня.

Уйти в бега, сойти с ума –

Теперь уж поздно для меня.

 

Здесь невесёлые дела.

Здесь горы дышат горячо,

А память прошлого легла

Зелёной тушью на плечо.

 

Я до весны, до корабля

Не доживу когда-нибудь,

Не пухом будет мне земля,

А камнем ляжет мне на грудь.

 

От злой тоски не матерись.

Сегодня ты без спирта пьян:

На материк, на материк

Ушёл последний караван.

 

1960

Туруханский край

 

Над Канадой

 

Над Канадой, над Канадой

Солнце низкое садится.

Мне уснуть давно бы надо,

Отчего же мне не спиться?

 

Над Канадой – небо сине,

Меж берёз – дожди косые…

Хоть похоже на Россию,

Только всё же – не Россия.

 

Нам усталость шепчет: «Грейся»,

И любовь заводит шашни.

Дразнит нас снежок апрельский,

Манит нас уют домашний.

 

Мне снежок – как не весенний,

Дом чужой – не новоселье.

Хоть похоже на веселье,

Только всё же не веселье.

 

У тебя сегодня – слякоть,

В лужах – солнечные пятна.

Не спеши любовь оплакать,

Подожди её обратно.

 

Над Канадой – небо сине,

Меж берёз – дожди косые…

Хоть похоже на Россию,

Только всё же – не Россия.

 

1963

Канада, Галифакс

 

Не разбирай баррикады у Белого дома

 

Белого дома защитник, коллега мой славный,

Где ты сегодня? Тебя повстречаю едва ли.

Время меняется – нынче февраль, а не август.

Смолкли оркестры, цветы на могилах увяли.

Снег обметал ненадёжной свободы побеги,

В тёмном краю появляется свет ненадолго.

Не обольщайся бескровной и лёгкой победой,

Не разбирай баррикады у Белого дома.

 

Вязнут в ушах о недавнем геройстве былины.

Всем наплевать на смешную твою оборону.

Вслед за игрушечным заговором Катилины

Цезарь идёт, открывая дорогу Нерону.

Снова в провинции кровь потекла, как водица, –

Дым на Днестре и ненастье в излучине Дона.

Памятник этот ещё нам, дружок, пригодится –

Не разбирай баррикады у Белого дома.

 

Пусть говорят, что рубеж этот больше не нужен, –

Скорбь о погибших, обманутых злая досада.

Всюду измена – противник внутри и снаружи, –

Нас одолела ползучая эта осада.

«Вечно добро» – объясняли тебе не вчера ли?

Пообветшала наивная детская догма.

Бывший стукач обучает сегодня морали –

Не разбирай баррикады у Белого дома.

 

Скоро ли снова мы танковый грохот услышим,

Ранней весной или поздним засушливым летом?

В небе московском у края заснеженной крыши

Дымный закат полыхает коричневым светом.

Старых врагов незаметно сменили другие,

Сколько ни пей, эта чаша черна и бездонна.

Не изживай о победной поре ностальгии,

Не разбирай баррикады у Белого дома!

 

1992

 

* * *

 

Отца никак не вспомню молодым:

Всё седина, да лысина, да кашель.

Завидую родителям моим,

Ни почестей, ни денег не снискавшим.

Завидую, со временем ценя

В наследство мне доставшиеся гены

Из жизни, недоступной для меня,

Где не было обмана и измены.

Безропотной покорности судьбе,

Пренебреженью к холоду и боли,

Умению быть равными себе

И презирать торгашество любое.

Они, весь век горбатя на страну,

Не нажили квартиру или виллу,

Деля при жизни комнатку одну,

А после смерти – тесную могилу.

Чем мы живём сегодня и горим?

Что в полумраке будущего ищем?

Завидую родителям моим,

Наивным, обездоленным и нищим.

 

2006

 

 

Памяти Виктора Берковского

 

На рубеже зимы сомнёт ладони злость.

Друзей горячий след запорошила вьюга.

Всё то, чем жили мы, как будто, не сбылось:

Гренады в мире нет, Кабул не стоит друга.

На небе, где уют, и нет земных тревог,

Где тихо и светло, – весною ли, зимой ли,

С ним вина нынче пьют соавторы его:

Багрицкий и Светлов, и Киплинг, и Самойлов.

 

Костра смолистый дым, бегущая вода.

Мы юную мечту вернуть уже не в силах.

Немало песен с ним певали мы тогда

На грушинском плоту, в Москве и на Курилах.

Распался тесный круг, необратимый впредь.

Всё явственнее вьюг морозное дыханье.

Прощай, мой старый друг, – с тобою нам не петь,

Прощай, мой старый друг, вернее – до-свиданья.

 

А на Земле грядут другие времена.

Наш век ушёл давно, не вызвав ностальгии.

Эпоха новых смут, и новая война,

И новое кино, и ценности другие.

Но, душу сохранив для будущих времён,

Забыть мы никогда не сможем эти зонги,

Где скачет по степи усталый эскадрон,

И движутся суда к далёкой Амазонке.

 

2006

 

Памяти Владимира Высоцкого

 

На Ваганьковом горят сухие листья.

Купола блестят на солнце – больно глазу.

Приходи сюда и молча помолись ты,

Даже если не молился ты ни разу.

 

Облаков плывёт небесная отара

Над сторожкой милицейской унылой,

И застыла одинокая гитара,

Как собака над хозяйскою могилой.

 

Ветви чёрные раскачивают ветры

Над прозрачной неподвижною водой,

И ушедшие безвременно поэты

Улыбаются улыбкой молодой.

 

Их земля теперь связала воедино,

Опоила их, как водкою, дурманом.

Запах вянущих цветов и запах дыма –

Всё проходит в этом мире безымянном.

 

На Ваганьковском горят сухие листья.

За стеной звонит трамвай из дальней дали.

Приходи сюда и молча помолись ты –

Это осень наступает не твоя ли?

 

1980

Москва

 

Паруса «Крузенштерна»

 

Расправлены вымпелы гордо.

Не жди меня скоро, жена, –

Опять закипает у борта

Крутого посола волна.

Под северным солнцем неверным,

Под южных небес синевой,

Всегда паруса «Крузенштерна»

Шумят над моей головой.

 

И дома порою ночною,

Лишь только раскрою окно,

Опять на ветру надо мною

Тугое поёт полотно.

И тесны домашние стены,

И душен домашний покой,

Когда паруса «Крузенштерна»

Шумят над моей головой.

 

Пусть чаек слепящие вспышки

Горят надо мной в вышине,

Мальчишки, мальчишки, мальчишки,

Пусть вечно завидуют мне.

И старость отступит, наверно, –

Не властна она надо мной,

Когда паруса «Крузенштерна»

Шумят над моей головой.

 

1962

Северная Атлантика

 

Переделкино

 

Л. Либединской

 

Позабудьте свои городские привычки, –

В шуме улиц капель не слышна.

Отложите дела – и скорей к электричке:

В Переделкино входит весна.

Там зелёные воды в канавах проснулись,

Снег последний к оврагам приник.

На фанерных дощечках название улиц –

Как заглавия давние книг.

 

Там, тропинкой бредя, задеваешь щекою

Паутины беззвучную нить.

И лежит Пастернак над закатным покоем,

И весёлая церковь звонит.

А в безлюдных садах и на улицах мглистых

Над дыханием влажной земли

Молча жгут сторожа прошлогодние листья –

Миновавшей весны корабли.

 

И на даче пустой, где не хочешь, а пей-ка

Непонятные горькие сны,

Заскрипит в темноте под ногами ступенька,

И Светлов подмигнёт со стены.

И поверить нельзя невозможности Бога
В ранний час, когда верба красна.

И на заячьих лапах, как в сердце – тревога,

В Переделкино входит весна.

 

1964

Переделкино

 

Перекаты

 

Памяти С.Е. Погребецкого

 

Всё перекаты да перекаты.

Послать бы их по адресу!

На это место уж нету карты –

Плыву вперёд по абрису.

 

А где-то бабы живут на свете.

Друзья сидят за водкою.

Владеют камни, владеет ветер

Моей дырявой лодкою.

 

К большой реке я наутро выйду,

Наутро лето кончится.

И подавать я не должен виду,

Что умирать не хочется.

 

И если есть там с тобою кто-то,

Не стоит долго мучиться:

Люблю тебя я до поворота,

А дальше – как получиться.

 

1960

Туруханский край, река Северная

 

Песня полярных лётчиков

 

Кожаные куртки, брошенные в угол,

Тряпкой занавешенное низкое окно.

Бродит за ангарами северная вьюга,

В маленькой гостинице пусто и темно.

 

Командир со штурманом мотив припомнят старый,

Голову рукою подопрёт второй пилот.

Подтянувши струны старенькой гитары,

Следом бортмеханик им тихо подпоёт.

 

Эту песню грустную позабыть пора нам –

Наглухо моторы, как сердца зачехлены.

Снова тянет с берега снегом и туманом,

Снова ночь нелётная, даже для луны.

 

Лысые романтики, воздушные бродяги,

Наша жизнь – мальчишеские вечные года.

Прочь тоску гоните вы, выпитые фляги.

Ты, метеослужба, нам счастье нагадай.

 

Солнце незакатное и тёплый ветер с веста,

И штурвал послушный в стосковавшихся руках.

Ждите нас, невстреченные школьницы-невесты,

В маленьких асфальтовых южных городах.

 

1959

Туруханский край

 

Почему расстались

 

Сильный и бессильный, винный и безвинный.

Словно в кинофильме («Восемь с половиной»).

Забываю вещи, забываю даты –

Вспоминаю женщин, что любил когда-то.

 

Вспоминаю нежность их объятий сонных,

В городах заснеженных, в горницах тесовых.

В тёплую Японию улетали стаи.

Помню всё – не помню, почему расстались.

 

Вспоминаю зримо декораций тени,

Бледную от грима девочку на сцене.

Балаган запойный песенных ристалищ.

Помню всё – не помню, почему расстались.

 

Тех домов обои, где под воскресенье

Я от ссор с тобою находил спасенье.

Засыпали поздно – поздно просыпались.

Помню всё – не помню, почему расстались.

 

Странно, очень странно мы с любимой жили:

Как чужие страны, комнаты чужие.

Обстановку комнат помню до детали.

Помню всё – не помню, почему расстались.

 

Век устроен строго: счастье – до утра лишь.

Ты меня в дорогу снова собираешь.

Не печалься, полно, видишь – снег растаял.

Одного не вспомню – почему расстались.

 

1972

Море Лаптевых,

сухогруз «Морской-10»

 

 

Россия для русских

 

Процесс невесёлый начат, –

Дрожи, просвещённый мир!

Россия для русских значит –

Башкирия – для башкир.

Не будет теперь иначе.

Гори, мировой пожар!

Россия для русских значит –

Татария – для татар.

Недолго нам ждать, недолго, –

Все способы хороши.

Отнимут обратно Волгу

Марийцы и чуваши.

Опомнимся – будет поздно.

Полгода пройдёт, а там, –

Чеченцам обратно Грозный,

Якутию – якутам.

Долины, хребты, алмазы,

И золото, и руда.

Держава погибнет сразу,

Отныне и навсегда.

Забыв о имперской славе,

Лишившись морей, как встарь,

Московией будет править

Уездный московский царь.

Конец богатырской силе.

Не видно в ночи ни зги.

Так кто же друзья России,

И кто же её враги?

 

13.04.2006

 

Соловки

 

Осуждаем вас, монахи, осуждаем.

Не воюйте, вы, монахи, с государем.

Государь у нас – помазанник божий.

Никогда он быть неправым не может.

 

Не губите вы обитель, монахи,

В броневые не рядитесь рубахи.

На чело не надвигайте шеломы, –

Крестным знаменьем укроем чело мы.

 

Соловки – невелика крепостица.

Вам молиться бы пока, да поститься,

Бить поклоны Богородице-деве, –

Что шумите вы в железе и гневе?

 

Не суда ли там плывут? Не сюда ли?

Не воюйте вы, монахи, с государем.

На заутренней отстойте последней, –

Отслужить вам не придётся обедни.

 

Ветром южным паруса задышали.

Рати дружные блестят бердышами.

Бою выучены царские люди, –

Никому из вас пощады не будет.

 

Плаха красным залита и поката.

Море Белое красно от заката.

Шёлка алого рубаха у ката,

И рукав её по локоть закатан.

 

Шёлка алого рубаха у ката,

И рукав её по локоть закатан.

Враз поднимется топор, враз ударит…

Не воюйте вы, монахи, с государем.

 

1984

 

* * *

 

Я истины постиг элементарные,

В далёких странах побывав не раз, –

Нужней там людям песенки гитарные,

Звучат они иначе, чем у нас.

 

В Германии, Канаде и Израиле

Слышнее звук натянутой струны,

В местах, куда когда-то их отправили

Безумные правители страны,

 

Поют они о Волге и о Питере,

И дети их, отвыкшие от книг,

Вдруг начинают понимать родителей

И учат позабытый свой язык.

 

Покажется, что всё в порядке, вроде бы,

Услышав вновь гитарный этот бой,

Как будто можно и взаправду Родину

Упаковать и унести с собой.

 

И посреди заморского уюта

Из позабытых возвратить времён,

Надежно упихав её в компьютер

И портативный свой магнитофон.

 

12.07.2008