В палате гнусно пахло вечностью,
висок пульсировал с утра,
но, нежно вспыхнув белой свечкою,
Так незаметно и по-доброму,
улыбкой горести прикрыв,
бахчисарайское подобие
И сердобольно, и играючи
она склонилась надо мной
и слёз фонтан непросыхающий
Спасение и наказание
я в одночасье испытал –
чужие беды и страдания
Потом лениво на поправку
пошёл, минуя ад и рай…
А капельницу на заправку
Однопутка
и стало холодно и жутко.
Дорога мчится лишь «туда»,
и вдруг становится понятно,
что, как ни бейся, никогда
ты не воротишься обратно.
И всё, что выпало оставить,
не переделать, не исправить –
бескомпромиссна, как змея,
А поезд в гору прёт упрямо
прерывисто, как телеграмма,
в тоннельный ствол врезаясь плотно
гремящей лентой пулемётной,
пронзая ночь полоской света
от Абакана до Тайшета…
Когда внезапно созревают строки
и к жизни появляется азарт,
царапается в душу тот далёкий
Любовь весь мир рванула кверху дном
(как до сих пор жилось – недоуменье!),
и в эту ночь устроил астроном
Закутавшись в ночную тишину,
шальною страстью раненая пара,
смотрели мы, как медленно луну
Ночной театр в тревожной тишине,
как откровенье истины нетленной,
и наша тень скользнула на луне
А нынче мы раскиданы судьбой,
но наши стены не прочней картона –
всё так же вместе мчимся мы с тобой
Есть в скорости блаженство и покой,
когда не чуешь финиша и старта...
И в памяти ласкающей тоской –
Его названьем одарила
Транссиба гулкая верста,
она здесь по лесу бродила
А позже люди приезжали
и под истошный грай ворон
по сторонам от магистрали
вписав в пространство, краской чёрной
заляпав голубую муть,
четыре цифры над платформой,
И, вымыв руки, в завершении
ломоть придавленной земли,
насквозь простреленный движением,
И будут тут экспрессы мчаться,
чечёткой проносясь в момент
четыре тысячи сто двадцать
Прилив проглатывает пляж,
бушует солнце над Сиамом,
мне тайка делает массаж,
она истомно входит в раж
На клавишах моих костей
звучит блаженно, по-буддистски,
шальная музыка страстей
Она дарует телесам
моим целебные щедроты
и параллельно землякам
И так хохочет в полный рот
их загорелая команда…
Среди тропических широт
Сибирь контачит с Таиландом.
А вы лежали под слоном
прямым беспомощным бревном?
Вам в Таиланде бравый слон
покажет свой аттракцион:
ушами – хлоп, поднимет лапу,
поставит мягко на живот…
Тут вспомнишь маму, вспомнишь папу
и где кикимора живёт.
В отеле дама, как на углях,
кричала мужу в телефон,
что плоть её в дремучих джунглях
слегка помял могучий слон.
Листву по городу разносит,
в затонах тонут якоря,
звучит распахнутая осень
Мы с ней давно единоверцы –
нас Бог от гибели сберёг,
когда в сгорающее сердце
вдохнул осенний холодок.
Позади спасённая Европа,
впереди пугающий покой –
держит путь к последнему окопу
переживший все эксперименты
мудростью ушибленных властей.
И трепещут траурные ленты
Русский мир по-прежнему расхристан,
дух подавлен, разум не воскрес,
но вошёл в могилу коммуниста,
Тишина выматывает люто,
хоть кричи, хоть колокол качни –
лупят в воздух порции салюта
Эхо по горам кочует глухо,
гладит ветер жаркие поля…
Крепко спи, да будет тебе пухом
эта неуютная земля.
Когда твой опыт не опора,
а вроде давящих оков
и сторожит тебя, как свора
предельно мудрых дураков,
забот и бед гнетущий ворох
сжимает горло, как удав,
сумей уйти, рванувши ворот,
как письма рвут, не прочитав.
В канун апреля нас покинул март –
спокойно, не ворча и не пророча,
без грусти и торжественных петард –
А мы, как прежде, продолжали жить,
всё было нам знакомо и привычно...
Так нас природа учит уходить:
бессуетно, легко и гармонично.
Упал мужик в осеннее ненастье,
на лбу – шишак, в карманах – ни шиша,
и до пупа распахнутая настежь
А жизнь вокруг то тлела, то кипела,
шли мимо люди, листьями шурша,
и покидала стынущее тело
Не сокрушив вселенского порядка,
бесшумно, словно в шарике прокол,
нырнула в вечность русская загадка...
Мама была рентгенологом.
Когда не работал детсад,
запомнился мне под пологом
На всплеск моего обмана
отец усмехался: «Брось,
не забывай, что мама
Когда за меня вплотную
взялся военкомат,
вместил я клетку грудную
Путь в ночные тревоги
мама открыла мне –
«Сердце без патологий» –
хоть не имела сомнений,
ставя свою печать:
в мире без отклонений
Теперь под нажимом многих
жизненных корректив
скорчился, как патология,
и потому ещё жив.
Вот очередная заварушка,
вновь неразбериха на пути –
навзничь опрокинута избушка,
Беспощадным вихрем моментально
искорёжен постепенный быт,
мрачно на стене горизонтальной
Постоим в раздумье у порога,
что взметнулся выше потолка…
Бог нам в помощь, выдерга – в подмогу,
Нас судьба не так ещё ломала,
нынче эти козни не пройдут –
мы отыщем в тайниках завала
В прозрачном воздухе застыл февраль,
был светлый день всеобщего прощенья,
напоминала снежная эмаль
Твердили нам, что истина в борьбе.
А не в любви? Мы были так послушны...
И за измену самому себе
я сам себя простил великодушно.
Ещё чуть-чуть – захлопнутся все двери,
и судорожных пальцев не разнять,
и станет ясно: невозможно верить
Зарыться в мир без пирровых побед,
интриг и лжи в сановном кабинете,
где тишина. Лишь родины хребет
А кто-то на малиновый пиджак
уже сменил свой арестантский ватник,
и, вытеснив кувалду и тесак,
Но так же свято верит наш прораб,
что мы всё те же – в битвах не ослабли,
и в сотый раз наш доблестный генштаб
Слово и слова
Нам не дано познать все таинства былого,
от нынешних проблем страдает голова,
но кто-то смог постичь: вначале было Слово,
Конечно, мы с тобой не судьи, не пророки,
изысканных словес не близкие друзья –
обычные слова объединяем в строки,
Отчаешься порой: а нужно ли всё это,
жестокой суеты не сокрушить основ,
и нас самих сожрет чудовище-газета,
Пришёл двадцатый век к финалу бестолково,
планета напряглась, Россия чуть жива…
Как вожделенно Мир желает слышать Слово,
©Александр Ёлтышев, 1986-2007.
© 45-я параллель, 2007.