Новеллы
Киллер
В последних числах мая на излёте девяностых проходил Пленум Союза кинематографистов Российской Федерации. Повестку дня не помню, зато осталось в памяти, с чего всё началось и чем закончилось.
В толпе участников мероприятия сталкиваюсь с давнишним другом и коллегой-сценаристом.
– Аркадий, ты?!
– Как видишь… – хмуро говорит Аркадий и при этом тяжело вздыхает.
Как принято в кинематографической среде, мы обнялись, облобызались. На меня пахнуло перегаром.
Аркадий перехватил мой взгляд.
– Вчера был на сценарной гильдии, ну и… понимаешь сам.
– Понимаю.
Вид у Аркадия был довольно жалкий. Видно по всему, что гильдия закончилась алкогольным перебором.
Здороваюсь с другими участниками Пленума. От многих исходит такое же амбре. Неужели, подумал я, у всех вчера заседали цеховые гильдии? А впрочем, мало ли какие были поводы у киношной братии, чтобы выпить? Позволяли бы здоровье и карман.
В обнимку с другом входим в Белый зал (второй этаж Дома кино). Аркадия бьёт мелкий колотун, и я стараюсь тесней прижать товарища к себе.
Пленум открывает Никита Михалков. Говорит пространно и витиевато.
– У меня в мозгу костяра ломит, – шепчет Аркадий. Его бросает в жар. Он припадает к моему плечу. – Старик, мне очень плохо. Мне срочно нужно выпить, иначе я подохну. Проводи меня до выхода…
Мы пробираемся к дверям и выходим в холл. Прямой наводкой – к бару.
– Лариса, – просит друг. – Сто пятьдесят, немедленно!
– Родные вы мои, – говорит Лариса. – Бар обесточен. Изъяты все напитки.
– Кто распорядился?! – не врубается Аркадий.
– Никита Михалков. До окончания работы Пленума приказал никому не наливать.
– Лариса, ты ведь знаешь нас. Мы свои…
– Не велено, ребята…
Аркадий взвыл:
– Я что, свой среди чужих, чужой среди своих?!
– Понимай, как хочешь, – говорит Лариса. – У меня самой сердце разрывается.
– И даже разливного пива нет?
– И пива нет. Все бочки опечатаны.
Мы – к лифту, в ресторан.
В ресторане из всех напитков – только квас «Очаковский» и пепси-кола.
Мы мечемся по этажам. Навстречу нам – такие же неопохмеленные страдальцы.
– Мужики, всё перекрыто.
Мы бросаемся к последнему убежищу: вниз, в кафе, к нашей испытанной подруге Соне. На двери висит табличка: «Кафе закрыто по техническим причинам».
– Это конец, – говорит Аркадий и медленно оседает на пол.
– Продержись еще пару минут, – прошу я друга. – Я знаю, где мы выпьем!
Я вспомнил, что через улицу, в полуподвальном помещении, была когда-то блинная. С началом перестройки её купил какой-то дагестанец из Махачкалы и переделал в «Саклю».
Мы выбегаем на Васильевскую улицу. Влетаем в притемнённый бар.
В зальчике на четыре столика тихо и уютно. Из настенных бра сочится мягкий свет. В клетке, под самым потолком, щебечет птичка.
Кавказец бармен бросил цепкий взгляд на пунцовое лицо Аркадия и, точно эскулап больному пациенту, назначил спасительную дозу:
– Сто пятьдесят, не меньше!
– Спасибо, брат. Но лучше двести.
Бармен понимающе кивнул и в одну секунду протянул Аркадию фужер. Тот жадно выпил. Замер. Минуты через две осторожно приоткрыл глаза. В них медленно, но верно возвращалась жизнь. Болезная пунцовость на лице уступила место здоровому румянцу. Аркадий повеселел и громко, победительно воскликнул, ещё не веря самому себе:
– Мне легче. Господа, мне легче!
Бармен, как хирург после успешно проведенной операции, не скрывая радости, разглаживал усы.
– А вот теперь, – сказал Аркадий, – не грешно и повторить. Налей-ка нам ещё.
– А уже налито, – с готовностью ответил бармен.
На стойке нас дожидались две рюмки с коньяком и рядом – блюдце с нарезанным лимоном.
– Отдыхайте, дорогие гости. – Кавказец включил магнитофон. «Если ты выпил и загрустил, ты не мужчина, ты не грузин. Напариули кипит в груди, будем петь мы до зари»…
Мы расположились за столиком в углу.
– Ну, так о чём вещал Никита Михалков? Докладывай… – Спросил Аркадий.
Мы повели неспешную беседу.
Незаметно перешли с российского кино на недавнюю премьеру фильма Мартина Скорсезе. Сам я на премьере не был. Рассказывал Аркадий:
– Одним словом, замочили мафиозу. В сортире казино. Тот даже не успел ширинку застегнуть…
– А что с любовницей? Её прикончили?..
– В мерседесе привязным ремнем…
– А что, красиво, с выдумкой, – отметил я.
За соседним столиком сидел единственный в баре посетитель. Солидный седовласый господин, в очках в тонкой золотой оправе, с ухоженной бородкой. Похожий на профессора. Перед ним стояла чуть отпитая бутылка коньяка «Наполеон» и чашка кофе.
«Профессор» мелкими глотками смаковал коньяк и внимательно следил за нами.
– Не нравится мне этот тип… – сказал Аркадий и пересел к нему спиной.
Мы заказали ещё по рюмке водки (на коньяк не хватило денег).
И тут к нам подошёл «профессор»:
– Не помешаем, если мы с «Наполеоном» к вам подсядем? – и выставил на стол коньячную бутылку.
– Помешаете, – довольно резко отвечает друг. – У нас сугубо профессиональный разговор.
– Это меня и привлекло. Я сразу понял, с кем имею дело. Я не ошибся?
– Что вы имеете в виду?
– Вашу профессию.
–Драматургию? Надо же… – Удивился я «профессорской» догадке.
«Профессор» улыбнулся:
– Ну, если вам угодно, называйте ваше ремесло драматургией.
Не успел я возразить, как незнакомец убежденно произнёс:
– Вы киллеры. Не отпирайтесь.
– Киллеры?!
– Вот именно, – подтвердил «профессор», глядя на меня. – И вы здесь – главный. Я это сразу понял.
– Как вы догадались, что Александр – главный? – спросил Аркадий.
– У меня чутьё.
– Ну, знаете… – я хотел что-то ответить незнакомцу, но не успел. Аркадий придавил мне ногу.
– Вы недалеки от истины, – подтвердил Аркадий. – Давайте для начала выпьем. Вас как зовут?
– Леонид Сергеевич, – ответил незнакомец. И услужливо разлил «Наполеон» по рюмкам. – За знакомство, земляки?
– А возможно и за дружбу, – поддержал Аркадий. Опрокинул рюмку, занюхал ломтиком лимона. – Так что вас привело к нам, уважаемый?
– Дело вот в чем… – Леонид Сергеевич повторно разлил коньяк по рюмкам.
Мы снова выпили.
– Не буду вам морочить голову, – Леонид Сергеевич налил по третьей. – Вы люди деловые, это сразу видно.
– Начните с главного, – посоветовал Аркадий.
– Нужно ликвидировать одного клиента.
– Москвич? Иногородний? – деловито уточнил Аркадий.
– Иногородний. Бывший мой партнёр по бизнесу. Кинул меня, гнида, и перебрался в Красноярск.
– Далековато… – Аркадий потянулся к наполеоновской бутылке.
Леонид Сергеевич услужливо опередил его и наполнил следующую рюмку.
– Отдалённость региона потребует дополнительных расходов.
– За расходами я не постою! Называйте цену.
Киллерских расценок мы, естественно, не знали.
Аркадий, как в лучших детективах, протянул заказчику бумажную салфетку:
– Нарисуйте сумму сами.
Какую сумму написал «профессор», я не видел. Но зато увидел реакцию подельника. Он мгновенно протрезвел.
Аркадий смял салфетку, поднёс ее к свече, горевшей на столе. Наполнил пятую или шестую рюмку (я уже со счёта сбился), выпил и сказал:
– Цена устраивает нас. Теперь обсудим дату операции.
– Чем скорей, тем лучше! – воскликнул Леонид Сергеевич. – Тянуть нельзя. Я на грани краха.
– И какие же вы все нетерпеливые! – попенял Аркадий. Достал из пиджака записную книжку, тщательно перелистал её. – Третья декада августа.
– Какой, к черту, август?! – Вскричал клиент. – Вы убиваете меня!
– Убивать – наша профессия… – мрачно хохотнул Аркадий. – Поймите, уважаемый, лето в нашем ремесле – самая горячая пора. График Александра расписан по часам. В разработке – три плановых заказа и один – горящий. Так что извините, раньше не получится.
Леонид Сергеевич нервно расплескал наполненную рюмку.
Аркадий, уже изрядно выпивший, обратил свой взор ко мне:
– Как распорядится шеф. Александр, за тобой решение. Сможем потянуть внеплановый заказ?
Мне стало жаль «профессора». Пора было заканчивать спектакль. Я погладил плечико наполеоновской бутылки. То ли у меня в глазах двоилось, то ли на столе действительно появилась еще одна бутылка.
– Хорошо. Мы всё обдумаем. Я не обещаю, но постараемся найти резервы. Оставьте свои координаты. Мы вам позвоним.
Леонид Сергеевич с готовностью протянул свою визитку. На плотном глянцевом картоне с золотым обрезом значилось: «Прохоров Л.С. Гендиректор ООО «Торговые контакты».
– Расходимся по одному, – сказал Аркадий. С трудом поднялся. – Проводи меня до выхода, – попросил меня подельник. – Один я не дойду.
Леонид Сергеевич направился к барной стойке, взял у кавказца еще два «Наполеона». Одну бутылку вручил Аркадию, другую мне.
Бармен бросился к дверям, широко их распахнул. Низко поклонился.
– Заходите снова, генацвале!
Леонид Сергеевич погрузился в мерседес. Заждавшийся водитель резко тронул с места.
Мы с подельником с трудом преодолели переход и вернулись в Дом кино.
Пленум ещё продолжался.
Мы уселись за свободный столик в кафе. Выставили трофейные бутылки.
Через несколько минут к нам из зала потянулись люди.
Мы рассказали о нашем киллерстве. Нам охотно верили. Два «Наполеона» в качестве вещдоков явились подтверждением правдивости истории.
Нирвана
Оформив пенсию в Москве, я бросил ВГИК и переехал в Хайфу к дочери. Никаких особенных вещей с собой не взял. Прихватил жену, японский телевизор и три коробки с книгами. Остальное, сказали мне знающие люди, приобретёшь на месте.
Дочь подыскала нам на съём квартиру, передала на ПМЖ собачку Мегги и одного из наших внуков – старшего, Серёжу.
Так мы сделались олимами.
На следующий день после прилёта приятели нас пригласили на батмицву своей любимой внучки. Торжество проходило в ресторане. Гостей собралось больше сотни.
Мне неожиданно дали микрофон и попросили обратиться с речью.
Я растерялся, не зная как начать. После долгой паузы сказал:
– Друзья, вы должны понять моё волнение. Мы с женой только-только прилетели из Москвы и являемся свежими олимами.
Дальше я мог уже не продолжать. Раздались аплодисменты. Всем понравились «свежие олимы».
С тех пор за мной так и закрепилось звание «свежего олима», и только через десять лет я превратился в полноправного ватика.
Естественно, что с первых дней встал вопрос о моём трудоустройстве. Но на кой ляд я тут кому-то сдался – русскоговорящий гуманитарий, не знающий иврита, с дипломом университета марксизма-ленинизма, да к тому же – киносценарист, так «необходимый» народному хозяйству Эрец Исраэль? Да ещё прибавьте к этому мой, мягко говоря, далеко не юный возраст.
Уже давно стало банальным общим местом, что в те далекие года начала алии все, или почти все, кто возвращался на Историческую Родину, мечтали развернуть здесь пусть маленький, но бизнес. Но были и такие, кто рассчитывал на собственный завод, на фабрику или, на худой конец, супермаркет. Мечты, мечты…
Я тоже не был чужд подобных розовых мечтаний. Прикидывал, планировал, не спал ночами и думал-думал-думал…
Но всё, о чем бы я ни думал, на утро разбивалось о жёсткие реалии олимовского бытия. Ну, не мог я здесь, как ни старался, найти собственную нишу!
Друзья сочувственно вздыхали: потерпи, перекантуйся. В конце концов, не боги горшки обжигают. Я, конечно, понимал, что я не бог. А горшки, признаюсь, были. В конце концов, на скромные горшки нашего пособия хватало. Но горшки упорно не хотели поддаваться обжигу.
Мои друзья «оттуда, из страны исхода» в своих письмах просили поделиться самым ярким впечатлением от первых дней пребывания в Израиле.
Впечатлений было много. Но самым ярким и незабываемым, конечно, был отель «Нирвана» на Мёртвом море.
Дочь решила сделать нам подарок: трёхдневный отдых на Мёртвом море в пятизвёздочной гостинице «Нирвана».
На Мёртвом море нам, естественно, бывать не приходилось. Как и в пятизвёздочном отеле, да ещё и в иностранном (!). Ведь Израиль, хоть он и наша историческая родина, был для нас настоящей заграницей.
Укладывая сумку для предстоящего вояжа, я дымил специально купленной дорогой сигарой (за 38 шекелей!) и оттягивал на животе голландские подтяжки (149 шекелей!).
Жена засовывала в сумку свой скромный бязевый халатик и кофточку, которую по случаю купила в Москве на оптовом рынке. При этом я с важным видом повторял: «Заграница, блин! Почувствуй разницу!»
Разницу мы почувствовали сразу, как только переступили порог гостиницы «Нирвана». В рецепции нам выдали электронную пластиковую карточку как постояльцам 56-го номера на пятом этаже.
Мы поднялись лифтом на свой этаж, отыскали номер. И тут я вспомнил, что забыл взять у администратора ключи. Проезжавшая с тележкой мимо нас «русская» горничная, улыбчиво сказала:
– Ключ у вас в руках, – и показала на пластиковую карточку. – Смело открывайте и располагайтесь.
Я вертел в руках карточку и никак не мог взять в толк, как её использовать. Я прикладывал её к замочной скважине, водил ею вдоль двери, переворачивал её с одной стороны на другую, но всё безрезультатно.
– Дай сюда! – произнесла жена, забирая карточку. – Тоже мне специалист! – Но и у неё ничего не получалось. Она лепила карточку на дверь, как будто ставила горчичники больному …
Горничная, застыв с тележкой, наблюдала за нашими манипуляциями.
– Простите, вы, наверное, в стране недавно?
– Три недели.
– И откуда вы приехали?
Признаться горничной, что мы тридцать лет прожили в Москве, язык не повернулся.
– Мы из Тамбова, – уклончиво ответил я.
– Даже не из самого Тамбова, – ещё уклончивей добавила жена, – а из Тамбовской области.
– Поселок Кочумарово, – добавил я.
– Понятно с вами… – мило улыбнулась горничная. Взяла у нас пластиковую карточку, вставила её в узкий зазор и мягко ею провела. Дверь открылась.
– Приятного вам отдыха, – пожелала девушка. – Через полчаса спуститесь на второй этаж в столовую.
В столовую мы спустились не через полчаса, а загодя, минут через пятнадцать. Не только потому, что были изрядно голодны, но чтобы успеть занять хороший столик.
На пороге пищеблока нас встретила шеренга официантов в фирменных клубных пиджаках с начищенными пуговицами, с крахмальными салфетками наперевес.
– Кто-нибудь из вас говорит по-русски? – спросил я официантов.
– Мы готовы обслужить на русском, на иврите, английском, испанском и французском. На каком желаете?
– На русском, – ответила жена.
– О'кей! Беседэр!
Из шеренги выступил один из официантов, симпатичный малый, и на чистом русском языке сказал:
– Разрешите проводить вас в зал?
Мы охотно согласились. По пути я шепнул официанту:
– Земляк, найди нам подходящий столик. За мной не заржавеет. Ты меня понимаешь?
Официант кивнул и добродушно улыбнулся:
– Вы сами-то откуда?
– Мы из Хайфы.
– И давно приехали?
– Три недели назад.
– А где до Хайфы жили?
– В Тамбовской области, – ответила жена.
– В поселке Кочумарово, – добавил я.
– Понятно… – многозначительно произнес официант.
Мы вошли в зал и остолбенели. Огромное пространство – столиков на сто, не меньше. И каждый столик отгорожен невысокой резной перегородкой, увитой зеленью. Ну точно как отдельное купе. На столиках – вазочки с цветами, крахмальные салфетки, мельхиоровые столовые приборы, пряности, хрустальные фужеры…
– Любой столик – ваш. Выбирайте, – гостеприимно улыбнулся официант.
Мы выбрали двухместный столик у окна.
– У нас самообслуживание, – сказал официант и указал в глубину зала.
Мы несмело двинулись в указанном направлении и очутились перед стойками, уставленными закусками и салатами, овощами, фруктами. Рядом исходили ароматным паром десятки горячих блюд – «первых» и «вторых».
Не будем уточнять, сколько мы всего набрали. Одним словом, настоящая халявная нирвана.
Обеденная трапеза началась.
Единственное, что меня заставило насторожиться – непонятно было, откуда на соседних столиках появляются пивные пенистые кружки, фужеры соков и вина.
Ни бара, ни буфетной стойки в зале я не углядел. Ну, ладно. Бог с ними – с соками, в конце концов. Но где мужики раздобывают алкогольные напитки?..
Я стал внимательно следить за миграционными маршрутами мужчин. И что я обнаружил!
В глубине зала, сразу и не разглядишь, из стены торчали массивные металлические краны. Ну в точности как в Сандуновских банях.
Мужчины, точно муравьи, направлялись к этим кранам. Открывали их. Подставляли пивные кружки, кувшины, графины. Из кранов били тугие струи.
Я схватил жену за руку и потащил её к обнаруженному мною Эльдорадо.
Такого чуда мы ещё не видели. Ни я, ни, тем более, супруга.
– Люда, Люда, ты только посмотри! – я метался вдоль стены, пересчитывая живительные источники.
Сначала шли два крана с пивом – с «Туборгом» и «Портером», потом – два крана, из которых выливались вина: красное и белое, следом – краны с манговым, яблочным и томатным соками, за ними – краны с фантой, спрайтом, кока-колой. И последний кран – с водой «Эйн-Геди». Кстати, возле минералки стояли только две старушки и маленькая девочка. Остальная публика атаковала краны с пивом и вином.
Я налил себе три кружки пива («Туборг» и два «Портера») и графин белого вина. Для жены – фужер мангового сока.
– Куда так много? – ужаснулась Люда.
А я и сам не знал. Халява, она и на Мёртвом море есть халява…
За соседним столиком, за перегородкой, сидела молодая пара. На столе у них стоял графин красного вина.
– Предпочитаете красное вино? – спросил я молодого человека, чтобы как-то завязать беседу.
– Белое не пью принципиально, – признался собеседник.
– А я уважаю белое, – ответил я.
– Напрасно. Настоятельно рекомендую красное. Испанцы называют его эликсиром молодости. Оно устраняет сердечные заболевания, убивает клетки рака, укрепляет дёсны, помогает при бессоннице.
– Тогда давайте выпьем. Следующий графин я обязательно наполню красным.
Мы подняли фужеры, через перегородку чокнулись.
– Я – Александр. Жену мою зовут Людмилой.
– Рад нашему знакомству, – ответил собеседник. – Я – Ефим, жена моя – Эсфирь или просто Фира. У нас медовый месяц, и мы решили провести его на Мёртвом море.
– Ну что ж, прекрасное решение. Мы вас поздравляем.
– Спасибо.
А дальше последовал вопрос, который, как потом я убедился, неизбежно возникает первым на Святой Земле, когда встречаются незнакомые олимы.
– Вы сами будете откуда? – спросил Ефим.
– Мы из поселка Кочумарово Тамбовской области. – Я поймал себя на том, что искренне поверил, что мы действительно приехали из Кочумарово.
– А мы из Бузулука Оренбургской области, – представился Ефим.
– Значит, вы тоже, как и мы, – провинциалы? Вдвойне приятно, – ответил я.
– Но мы сейчас живем в столице – в Иерусалиме. А где, если не секрет, абсорбируетесь вы?
– Мы абсорбируемся в Хайфе, – ответила жена.
Я тут же предложил:
– Давайте выпьем за удачную абсорбцию!
Ефим с готовностью наполнил свой фужер.
– За удачную и, как говорят в Израиле, за легкую абсорбцию! Мы выпили.
В ресторане мы задержались до самого закрытия.
– Завтра встречаемся за этими же столиками, вы как?- спросил я бузулукцев.
– Мы единогласно «за»! – радостно ответили молодожены.
На том и разошлись.
Ночью я неожиданно проснулся. В номер из открытого окна доносились таинственные голоса. Я прислушался. Голоса то пропадали, то возникали вновь.
Я растолкал жену.
– Люда, я слышу неземные голоса!
Жена недовольно проворчала:
– Меньше пей с Ефимом – и не будешь слышать неземные голоса.
– Но я клянусь, что слышал! Ты мне веришь?
Жена со страхом смотрела на меня.
Я потащил её к окну.
– Послушай!
Вокруг в сиянье голубом спала пустыня Негев…
И тут действительно возникли голоса. Вернее, голос Фиры:
– Фимка, сумасшедший! Уймись уже. Я от тебя устала.
Я увидел, как лицо моей жены в сиянье голубом густо покраснело.
Людмила захлопнула окно:
– Немедленно отправляйся спать!
– Но я клянусь тебе, что слышал, как разговаривают звёзды!..
– Я тебе уже сказала: надо меньше пить.
Утром мы пришли на завтрак. Бузулукчане уже были на своих местах. Эсфирь устало улыбнулась нам. Её лицо было измученным и бледным…
После завтрака мы с женой решили провести детальный осмотр гостиницы «Нирвана». И вот тут-то мы испытали настоящий шок.
На каждом этаже отеля в специально отведенных помещениях были установлены такие же четыре крана (два с пивом, два с вином). Я проверил каждый, не пропустив ни одного, на каждом этаже.
Перемножьте девять этажей на четыре крана…
В номер я вернулся в сопровождении супруги.
Приехав в Хайфу, я тут же позвонил в Москву.
– Ну, как ты там, расскажи о первых впечатлениях в Израиле.
Я рассказал им о гостинице «Нирвана».
– Представляете?! – кричу я в трубку. – В нашей гостинице «Нирвана», где мы только что провели три прекрасных дня и две незабываемые ночи, нельзя было принять нормальный душ и почистить зубы!
– А что случилось? Палестинцы перекрыли воду?
– Если бы! Кто им позволит? Из кранов здесь хлещет пиво и вино.
Из телефонной трубки слышу:
– Сколько ты сегодня принял?
– Мужики, клянусь. Радом со мной стоит Людмила и может подтвердить.
– Всё, летим в Израиль! – кричат друзья. – Заказывай отель «Нирвана».
– Смотри, накликаешь, – говорит жена. – Не отобьёмся от гостей. А мы ещё не закончили абсорбцию.
Это сладкое слово «известность»
Не прошло и месяца после моего приезда в Израиль, как я вступил в компанию «НУСПОК» (Натуральный ультра-супер-поли-комплекс) в роли дистрибьютора.
Слава обо мне покатилась по всему Израилю. «Из Соединённых Штатов прибыл Александр» – (почему из Соединённых Штатов, когда я прилетел из Москвы?! В США я ни разу в жизни не был) – из уст в уста передавалась информация.
Говорили обо мне как об эскулапе, владеющим секретами народной китайской медицины.
На мои лекции и семинары валили толпы страждущих мгновенного выздоровления и, при этом, – мгновенной выплаты солидных бонусов от нашей (а как иначе, теперь – именно от НАШЕЙ!) фирмы.
Апофеозом славы считаю 29-е июля 2003-го. Случилось это в Хайфе на пляже Хоф Кармель.
Плещусь я в Средиземном море, наслаждаюсь солнцем, ласковой морской волной и соприкосновением с кишащими вокруг меня телами таких же, как и я, олимов и коренных израильтян. Забыв на время о небольшом пособии и социальных выплатах, едва хватающих на съёмную квартиру и на минимальные расходы…
Вдруг из-под меня выныривает молодая симпатичная блондинка и, сплёвывая солёную морскую воду, восклицает:
– Александр, наконец-то я нашла вас!
Я испуганно смотрю на незнакомку.
– Вы меня не узнаёте? – с обидой произносит нимфа. – Ну как же! Меня зовут Инесса. Я была на вашей лекции в Афуле, сидела в первом от окна ряду. Мне казалось, вы меня запомнили…
Я растерянно развожу руками, с которых струйками стекает средиземноморская вода.
– Простите…
Купальщица обиделась:
– А я-то думала…
– Слиха… – смущенно извиняюсь я, не заметив, как с перепугу переключился на иврит.
– На первый раз я вас прощаю, – пеняет мне Инесса. – Но я сейчас не о себе, а о Гене…
– О Гене?! А кто он, этот Гена?
– Геня, – поправляет незнакомка. – Моя двоюродная тётя по материнской линии.
И я выслушиваю сбивчивый рассказ Инессы о том, как нужна моя немедленная помощь. О том, как она меня настойчиво искала и с трудом нашла мои координаты в Хайфе, как ей ответили по телефону, что я сейчас отправился на пляж Хоф Кармель принимать морские ванны…
– Срочно выйдемте из моря! – умоляет блондинка из Афулы. – На пляже вас поджидает Геня. Вы должны её увидеть.
– Извините, но почему я должен видеть Геню?
– У неё проблемы… Она недавно вышла замуж. Вторично. Ей 48 лет. У неё… Сексуальная апатия и боли во время полового акта. Да что мне вам рассказывать? Вы в этом больше разбираетесь… Одним словом, она и себя измучила, и, конечно же, Семёна…
– А кто это Семён?
– Муж её. Он на десять лет моложе. Сами понимаете…
– Голубушка, вам нужно обратиться не ко мне, а к гинекологу.
– Ай, бросьте, Александр. У кого мы только ни были! А толку?! Вся надежда исключительно на вас и на чудодейственный НУСПОК. Мы за ценой не постоим.
Конечно, я обязан был немедленно признаться, что я такой же гинеколог, как Инесса – киносценарист. Но если я признаюсь, что я никакой не эскулап, а всего лишь кинодраматург, – полетит ко всем чертям мой только-только набравший обороты бизнес. Слух о том, что я не китайский эскулап, а обыкновенный шарлатан (каких немало развелось среди олимов-«бизнесменов»), мгновенно разнесётся по всему Израилю.
Я плёлся за Инессой к тёте Гене. Песок обжигал мои голые ступни, у меня горели пятки, щеки, колотилось сердце.
«Что делать? Делать что?» – сверлила мысль в моей незащищённой от солнца голове.
Я проклинал тот день и час, когда решил стать бизнесменом, когда ввязался в авантюру, став дистрибьютором компании НУСПОК.
Тётя Геня распласталась на пляжном лежаке, прикрыв цветным зонтом огромный, выпирающий из-под купальника живот, и была похожа то ли на медузу, выброшенную на песчаный берег, то ли на роженицу на сносях.
Рядом с тётей Геней суетился молодой супруг, который обмахивал её газетой «Вести».
Развязка балагана быстро приближалась.
«Что делать? Делать что?» – сверлило в голове.
Тем временем Инесса подвела меня к лежаку.
– А вот и Александр! – воскликнула Инесса, как будто возвестила о явлении Христа народу.
Загорающие рядом пляжники, вскинув головы, активно устремили взгляды на меня.
– Генечка, – ласково попросил Семён, – спусти рейтузы и покажись врачу (купальные трусики жены Семён почему-то называл рейтузами).
– Как?! Прямо здесь?! – я с испугом отпрянул от тёти Гени.
– Да вы не беспокойтесь, Александр, – произнес Семён и достал из сумки пикейное голубое одеяло. Развернул его и, точно ширмой, огородил жену от любопытных глаз.
Геня, несколько смущаясь, стала медленно спускать «рейтузы».
Я закричал:
– Простите, но я не гинеколог!
– Как не гинеколог?! –воскликнула Инесса. – А мне в Афуле говорили, что вы…
Я грубо оборвал Инессу. Первое, что спасительно пришло на ум, сказать, что я… проктолог. (Почему именно проктолог, я и сам не понял).
– Проктолог?.. – растерялась Геня, но тут же радостно воскликнула: – Александр, вас сам бог послал!
Я отшатнулся, наступив на чье-то загорающее тело, оказавшееся рядом.
– Слиха… – сказал я на иврите.
– Не метушися, хлопец … – ответило мне тело.
Геня сползла с лежака:
– Сёма, сейчас же ляг на лавку животом вниз и покажись китайскому врачу! Отдай мне одеяло, я подержу его. Инесса, помоги мне.
– Нет! – закричал я на весь пляж. – Только не здесь и не сейчас! Я завтра же специально приеду к вам в Афулу и осмотрю вас.
– Доктор, – понизив голос, конфиденциально спросил Семён, – у вас действительно есть средства от геморроя?
– У нас в НУСПОКе есть всё.
– Учтите, доктор, – предупредил Семён, – мой геморрой запущенный… Я даже был с ним в Киеве, на приёме у профессора. Но пока всё безрезультатно.
– Не беспокойтесь. Что-нибудь придумаем.
– Спасибо, доктор. Я вам верю, как не верю самому себе, не говоря уже о Генечке. Я буду ждать вас. А за ценой мы не постоим…
Я опрометью бросился к автобусу, забыв на пляже и кроссовки, и футболку. На мне были только плавки, и те сырые. В неглиже в салон автобуса я допущен не был. Вызвали полицию. Я объяснил на ломаном иврите, что у меня украли всю одежду вместе с кошельком.
Пассажиры дружно вступились за меня и вскладчину оплатили мне билет. Полиция, в порядке исключения, дала добро на мой проезд.
С тех пор в Афуле я не появлялся.
Похожая история случилась в Ашкелоне, в Петах Тикве, в Беэр-Шеве и в Нетании.
В результате мне пришлось свернуть свой «бизнес», который толком так и не начался…
На Самотёке
В тот год в Москве выдалась снежная, суровая зима.
Градусов под тридцать. Сижу в квартире. Один. С тоской смотрю в окно. На душе, как и за окном, – ранние вечерние потёмки.
Телефон, как назло, предательски молчит. А ведь сейчас, вот-вот, должна прийти из школы дочь, заявится усталая жена с работы. И тогда уже из дома – ни на шаг. Прощай, свобода, загублен вечер…
И тут оживает телефон. На слух определяю: звонит кто-то из своих. Хватаю трубку. Так и есть. На связи – Василевский, зам. главного редактора издательства «Просвещение».
– Прости, только что закончил совещание. Успеваешь смыться? Быстро одевайся – и на выход!
– Я уже давно одет. Где встречаемся?
– Как всегда, на Самотёке. В «пельмешах».
– Жди, скоро буду.
Я бросаю трубку. На ходу срываю с вешалки куртку и ушанку, одной рукой запираю дверь на ключ, другой нажимаю кнопку лифта.
Огородами бегу к метро, чтобы ненароком не столкнуться с супругой или с дочерью.
Вижу, как из метро выходит с тяжёлой сумкой жена Людмила. Я трусливо прячусь за ларьком (до сих пор казню себя, что не бросился помочь ей).
Забегаю на станцию метро, влетаю в подошедший поезд.
Через тридцать семь минут я на Самотёке, возле «пельмешей».
Из дверей стекляшки валит пар. Вхожу в кафешку. Спёртый воздух, пропитанный табачным дымом и запахом квашеной капусты.
Огляделся. Вокруг знакомый контингент местных алкашей. На грязных столиках – пельмени и лимонадные бутылки с «Буратиной». Под столами – водка.
(События относятся к концу восьмидясятых, к разгару борьбы КПСС с алкоголизмом и с распитием горячительных напитков в общественных местах.)
Публика приветствует меня. Я ищу свою компашку. Нахожу.
В центре зала уже расположились: зам главного редактора издательства «Просвещение», чертёжник проектной мастерской пеницитарных учреждений при МВД СССР, профессор НИИ общей педагогики Академии педнаук, а также заместитель главного редактора ЦТ СССР, руководитель тогдашнего Интервидения ЦТ (внук известного немецкого революционера), еще один внук известного революционера (болгарского) и мастер спорта по классической борьбе, человек без шеи.
Все в сборе.
Сажусь на свободный стул.
Проектировщик тюрем Толик мгновенно разливает водку по стаканам. В этом деле он непревзойдённый маг.
– Шиллер, скажешь тост? – спрашивает меня человек без шеи. – Только покороче. (За мою густую шевелюру и принадлежность к пишущей братии он присвоил мне кличку Шиллер. Такая кличка, сознаюсь, льстила мне).
Уже давно все выпили и закусили, а я, зажав в руке наполненный стакан, продолжал витийствовать. За что и поплатился.
Откуда ни возьмись на мое плечо легла пудовая рука. Я моментально обернулся. За спиной стоял сержант милиции. Огромный малый кубических размеров, красная с мороза ряха, милицейский полушубок, запорошенный снежком, валенки и краги.
Как он возник, уму непостижимо. Ну, ладно, внуки зарубежных революционеров, не в пример своим революционным дедам, потеряли бдительность. Но куда смотрел проектировщик тюрем Толик?!
Сержант стянул с руки крагу, обнажив устрашающую своим размером пятерню. Взял у меня не начатый стакан. Понюхал.
– Водка?
Я растерялся.
Первым пришел на помощь Толик:
– Это минералка.
– Минералка, говоришь? – осклабился сержант. – А это мы сейчас продегустируем.
И вот тут произошло невероятное. Сержант одним глотком оприходовал стакан, крякнул, утерся крагой и спокойно подтвердил:
– И вправду, минералка. – При этом на его лице не дрогнул ни один мускул.
Надел крагу:
– Ну вот что, хлопцы. Быстро допивайте «минералку» и по одному, без толкотни, гуськом на выход. И чтобы больше я никогда тут вас не видел! Хотя… – передумал мент, – если аккуратно, то заходите. Я дежурю здесь по чётным дням.
Прошел к двери, резко распахнул её и вышел на крыльцо.
Из раскрытой двери нас обдало морозным воздухом.
Вот она, подумал я, живая диалектика. С одной стороны, как говорится, пронесло. Сержант не вызвал «воронок» и не этапировал нас в ближайший околоток.
Но, с другой-то стороны, я лишился своего стакана водки! Согласитесь, дикий случай: я предательски сбежал из дома, променял семью на паршивую пельменную и вышел из неё совершенно трезвым!
Упрямая бутылка
Мы с женой давно мечтали посетить Пушкинские горы. Да как-то всё не получалось. В основном из-за отсутствия финансовых возможностей. А тут, летом семьдесят четвертого, получаю гонорар за фильм. Решение пришло мгновенно: гонорар пойдет на поездку в Пушкинские горы. Сгоряча мой благородный порыв жена с энтузиазмом поддержала, но, поостыв и рассудив, решила, что Пушкинские горы могут подождать. Возобладала проза жизни: покупка на зиму нового пальто для дочки, приобретение недорогой стиралки, шкафчиков для кухни, а для меня – кожаных тапочек производства ГДР.
Я взвился:
– К черту гэдээровские тапочки! Обойдусь моими старыми матерчатыми.
Но нужно знать мою жену…
И тут нежданно-негаданно подворачивается Толик. Выясняется, что наш первоначальный план посещения Михайловского счастливым образом совпадает с его собственными планами поездки в Пушкинские горы. И не столько из-за Пушкина, сколько из-за Стасика Мальчонкова.
– Срочно отправляемся к Мальчонкову! – заявил с порога проектировщик пеницитарных учреждений.
– Кто такой этот Мальчонков? – испуганно спросила Люда.
– Начальник КГБ Пушкиногорского района Псковской области.
– Но при чем здесь КГБ и – Пушкин?! Мало ему было Бенкендорфа?
Толик терпеливо объяснил: майор Мальчонков – его давнишний друг. Служил в разведке в Западной Германии. На чем-то завалился и был выслан из страны. Начальство определило его в Пушкинские горы руководить местным КГБ.
Я посочувствовал майору:
– Бедный Стасик, тоже отбывает ссылку в Пушкинских горах…
– Какая может быть работа у кэгэбэшника в Михайловском? – удивилась наивная жена.
Толик понизил голос:
– У кэгэбэшников всегда работа есть. Следит в Михайловском за интуристами.
– Но почему такая срочность посещения Мальчонкова? – не поняла жена.
– Стас сейчас один. Его Лариска уехала рожать в Воронеж к матери. Стас примет нас по высшему разряду. Михайловское знает, как свои пять пальцев. Лично с Гейченко знаком.
– Он пьющий? – спросила осторожно Люда.
– Кто, Гейченко?
– Мальчонков твой.
– Относительно…
Так судьба поездки была предрешена.
Мальчонков, хоть и кэгэбист, оказался преотличным малым. Высокий, симпатичный, весельчак и любитель женщин (тем более, сейчас, когда жена уехала рожать в Воронеж).
Он тут же устроил нам два номера в местном отеле «Витязь», познакомил с официанткой в ресторане и дал несколько напутственных советов.
В райцентре Пушкинские горы было тихо и пустынно. О Пушкине напоминали только фанерные щиты: «Пушкин – это наше всё», развешанные на каждом перекрестке. В краеведческом музее не было ни души (интуристы сюда заглядывали редко). Помню, как подошел ко мне алкаш-пушкиногорец стрельнуть «рыжего» на четвертинку и, дыхнув сивушным перегаром, произнёс:
– Сергеич – это наше всё.
Пушкина здесь называли: «Наш Сергеич».
На горкоме партии висел плакат: «Ознаменуем день рождения великого поэта шестью ударными пушкинскими вахтами!»
Хотелось поскорее восвояси убраться из райцентра и найти спасение в Михайловском, в тени аллеи Анны Керн в Тригорском, на Савкиной горе.
Первой нашей вылазкой стало путешествие на Сороть. Мы бродили по берегу задумчивой реки, вглядывались в дали, читали из «Евгения Онегина».
Был жаркий летний день. По голубому небу неспешно плыли облака, из леса раздавались трели птиц…
Мы расположились на берегу реки, в тени раскидистого дуба, который (нам так хотелось в это верить!) видел Пушкина.
Расстелили на траве пикейное одеяло, которое умыкнули из гостиничного номера, разложили на подстилке снедь. Дети, скинувши сандалии, ловили бабочек.
Настроение у нас с Людмилой было по-особому приподнятым.
Я смотрел на резвящихся детей, и мне хотелось, широко раскинув руки, громко крикнуть: «Здравствуй племя, младое, незнакомое!».
Только Толик сидел угрюмый и поникший, с потухшим взглядом.
– В чем дело, Толя? – заботливо спросил я у приятеля, когда жена с детьми отправилась купаться.
– А ты не понимаешь? В горло ничего не лезет.
Я понял – на нашем пикнике не было спиртного.
– И ты называешь это отдыхом?! – воскликнул Толик.
Я вздохнул, не зная, чем утешить друга-собутыльника.
Но тут послышалось тарахтение мотора. К нам приближался колёсный трактор «Беларусь». На лобовом стекле – замызганный портретик Пушкина. На костлявом голом теле тракториста – распахнутая кацавейка, на голове – замасленная кепка. Мне так и хочется прибавить, что грудь механизатора была расписана татуировкой с изображением поэта. Но увы. Не буду врать. Пушкин на груди механизатора отсутствовал. А жаль…
– Мужик, ты куда? – оживился Толик.
– В Петровское, к Абраму.
Отправиться к Абраму значило отправиться в сельпо в бывшее имение Абрама Ганнибала, прадеда великого поэта.
Толик воспрянул духом.
– Послушай, командир. Вот тебе пятёрка. Прихвати для нас бутылку. Сдачу за труды возьми себе.
– Отчего ж не подсобить хорошим людям, – согласился тракторист. – Приезжие, небось? Из Питера?
– Из Москвы.
– Оно и видно. Эх вы, городские… На речку без бутылки – всё равно, что на охоту без ружья. Лады, через полчаса встречайте.
Наш спаситель обернулся за четырнадцать минут. Не останавливая трактор, на ходу выбросил бутылку водки. И поехал дальше.
Жена с детьми вышла из воды. Увидела бутылку. Помрачнела.
– Я ведь вас просила…
Столяров обиделся:
– А при чем здесь мы? Тракторист мимо проезжал и случайно выронил. Мы догнать его хотели. Да куда там...
Жена вытерла насухо детей, а сама отправилась в ближайшую рощицу переодеться.
Уходя, строго наказала:
– Отпить ровно половину! Вернусь, сделаю замер. Иначе…
– Обижаешь, – перебил её приятель. – Мы не алкаши какие. Мы не пить сюда приехали…
Пока жена достигла рощи и выбирала поукромнее местечко, мы успели выпить и даже закусить.
Людмила всё ещё не возвращалась.
Мы закурили, растянулись на траве.
Початая бутылка мозолила глаза.
– Ты как? – спросил приятель. – У меня – так ни в одном глазу.
– На что ты намекаешь?
– А ты не понял… – Толик, от греха подальше, отвернулся от бутылки.
Я тоже отвернулся.
Молчали.
И вдруг будто чёрт толкнул меня под бок. Я приподнялся на локтях, посмотрел в сторону исчезнувшей в лесу Людмилы. Жена всё ещё не появлялась.
Я схватился за бутылку и одним движением разлил оставшуюся водку по стаканам.
– Выпили! – приказал я Толику.
– Ты чё? – растерялся Анатолий. – А как же Люда?
– Пей! – прикрикнул я на друга.
И тут Толик догадался. Смекалистый был парень.
Мы выпили. Я побежал к Сороти, воспетой Пушкиным, набрал в бутылку воду. Ровно половину. Как велела нам Людмила.
Мы снова растянулись на траве.
Настроение значительно улучшилось.
Вернулась Люда.
Я декламировал «Онегина», Толик безмолвствовал и слушал.
Жена первым делом посмотрела на початую бутылку. Миролюбиво улыбнулась.
– Ну что, друзья? Будем собираться?
– А что нам делать с оставшейся водкой? – задал я вопрос.
– Возьмем с собой в гостиницу. За обедом выпьете. А хотите, к ужину оставьте.
Мы обреченно согласились:
– К обеду так к обеду…
Пока жена собирала вещи, я отозвал товарища в сторонку.
– Что будем делать? Тащить с собой речную воду, чтобы перед обедом пить её? Маразм какой…
– Расскажи кому, заберут в психушку, – согласился Толик.
И тут меня вторично осенило.
– Поступим так: сначала эту чёртову бутылку буду я нести, потом передам её тебе. Во время передачи ты нечаянно её уронишь.
– Гениально! – воскликнул Анатолий.
Расстояние от Михайловского до Пушкинских гор – пять с половиной километров.
Мы шагали по бетонке, окруженной ельником и соснами.
Впереди бежали дети. За ними шли жена и Толик.
Я плёлся сзади, держа за горлышко бутылку.
– Почитай мне Пушкина, – вдруг мечтательно попросил Людмилу Анатолий.
Та подозрительно посмотрела на нетрезвого приятеля.
– А что бы ты хотел послушать?
– Что-нибудь из «Бориса Годунова».
– Кстати, знаешь, что «Бориса Годунова» Пушкин написал именно в Михайловском?
– А то не знаю! Потому и попросил.
Толика качнуло. Он предательски споткнулся и повалился на бетонку.
– «О стыд! О горе мне!» – воскликнула Людмила.
Толик решил, что услышанная фраза адресована ему:
– А чё стыдиться-то? Ну, ополовинили бутылку на двоих. Делов-то! Ты думаешь, я пьян?
– «Встань, бедный самозванец. Не мнишь ли ты коленопреклоненьем как девочке доверчивой и слабой тщеславное мне сердце умилить?»
– Какой тебе я самозванец?! – воскликнул Толик.
– «Ошибся, друг, – Людмила продолжила цитату. – У ног своих видала я рыцарей и графов благородных. Но их мольбы я хладно отвергала»…
Тут я вступился за приятеля, поднял его с асфальта и протянул ему бутылку:
– На, неси. Не всё же мне её тащить.
Толик принял у меня бутылку и, как было обусловлено, выронил ее из рук. Бутылка упала и …осталась целой.
– Что за чёрт! – я поднял злополучную бутылку и снова «уронил» её. Бутылка не разбилась.
Жена, наивная душа, взяла бутылку и стала заталкивать ее в сумку.
Я миролюбиво посоветовал:
– Да выбрось ты её!
– А можно, брошу я? – попросила дочь.
– Попробуй.
Наташа забрала у матери бутылку и, размахнувшись, направила её в сторону обочины. Сразу было видно, что у девочки нет опыта обращения со стеклотарой. Бутылка мягко приземлилась в придорожную траву.
– Эх ты! – устыдил её Андрюшка. – Когда папа пьяный, мама отнимает у него бутылку и вот так её швыряет. Смотри, как надо!
Он мёртвой хваткой сжал горлышко бутылки и со словами: «Чтоб ты сдохла вместе со своим хозяином!», шваркнул её о бетонное шоссе.
Бутылка и на этот раз осталась целой.
Людмила засмеялась:
– Нет, что ни говорите, но за обедом вы должны её допить!
Упрямую бутылку жена решительно затолкала в сумку.
Наконец мы подошли к гостинице со сказочным названьем «Витязь». Не заходя в номер, побежали в ресторан, чтобы успеть к обеду.
Жена извлекла из сумки «водку» и хотела водрузить её на стол. Но Толик решительно схватил её за руку.
– Ты не обижайся, Люда, но я не буду пить.
Жена испуганно посмотрела на приятеля.
– Ну её … – при этом он хотел прибавить привычное ненормативное словцо, но вовремя осёкся. Выхватив у жены бутылку, он подошел к окну и хрястнул ею о ребро бетонной урны, похожей на греческую амфору.
Бутылка … не разбилась.
Если доведется вам посетить Петровское, поместье Ганнибалов, умоляю: никогда и ни за что не покупайте водку «У Абрама»!
Вечеринки по утрам
Не забуду первый свой приезд в Израиль. В гости к дочери. Она с мужем и двумя малолетними детьми уже два года как обосновалась в Тверии, а мы с женой продолжали жить в Москве. Было это в начале девяностых. Только-только началась большая aлия в Израиль.
Слёзы радости, объятия, подарки внукам, шампанское за праздничным столом...
На следующий день я сел на телефон и стал обзванивать друзей, нашедших счастье на Земле Обетованной.
Первой позвонил, конечно же, Иветте – моей двоюродной сестре. Она три года как переехала в Израиль с дочерью, любимым зятем и трёхлетней внучкой.
Иветта, роскошная пятидесятилетняя блондинка, вдова с десятилетним стажем, врач-психиатр, низкое контральто, высокий бюст, активная участница тусовок. В глазах пылают сполохи нерастраченной любви. Хлебосольная хозяйка, у которой в доме всегда «дежурил» сорокоградусный стопарь. Выдумщица и хохотунья.
Через сорок пять минут после телефонного звонка я встретился с сестрой. Мы расцеловались. Вета тут же вызвала своего дружка таксиста Йони, и тот повёз нас в Акко, древний приморский городок по соседству с Нагарией. Естественно, не на экскурсию по историческим руинам, а в уютный ресторанчик «Дольфин», в двух шагах от моря.
– Между прочим, – с гордостью заметила сестра, – здесь бывал сам Александр Македонский.
– Да ты что? В этом ресторане?!
– Вот именно, – засмеялась Вета. – Вон за тем крайним столиком под пальмой.
Мы заняли места неподалёку от эстрады.
– Ну, как ты здесь? Рассказывай!
Сестра смутилась, скомкала салфетку.
– Даже и не знаю, как начать...
– С Йони, как я понял, у тебя роман?
Сестра замялась, покосилась на дружка таксиста.
– Ты не можешь говорить при нём? – догадался я.
– Ну что ты! – Рассмеялась Вета и потрепала Йони по его седеющей курчавой голове. – Он друз и по-русски ничего не понимает. Только на арабском и иврите. Нахон (правильно – ивр.)?
– Кен, кен (да, да – ивр.) Нахон, – закивал таксист и одарил сестру обворожительной улыбкой.
Вета помолчала, сделала глоток шампанского:
– Дорогой мой брат... – высокопарно начала сестра. – Главный мой роман – Наум.
Вета опустила взгляд, обняла фужер ладонями.
– Ты не представляешь, какое это счастье... Мне снова восемнадцать лет. Таких, как он, я не встречала ни в Москве, ни в Нагарии.
– Но он хотя бы говорит по-русски?
– Конечно, – засмеялась Вета. – Он бывший киевлянин. Инженер. Страстный книголюб. Читает в подлиннике Данте и Шекспира. А здесь дежурит на автостоянке. Но когда мы вместе, мы от счастья глохнем и немеем. От одного его прикосновения я схожу с ума, и у меня останавливается сердце...
– Понимаю…
– Ничего ты не понимаешь!
Компания подвыпивших олимов за соседним столиком, за тем самым, за которым сиживал когда-то Македонский, затянула песню: «Огней так много золотых на улицах Саратова, парней так много холостых, а я люблю женатого»...
– А кстати, твой Наум – женатый или холостой? – спросил я Вету.
Сестра печально улыбнулась:
– То-то и оно, что он женатый...
Она хотела пригубить фужер, но тут же резко отодвинула его.
– Налей мне лучше водки. Я хочу быть пьяной...
Я только взялся за бутылку, как сестра порывисто поднялась из-за стола:
– К черту водку! Едем к Нюмке! Немедленно! Сейчас же! Я должна вас познакомить!
– Веточка, но уже довольно поздно. И что подумает его жена?
– Элка спит давно.
– Но ведь она проснётся. Давай до завтра подождем.
– Ни за что! Сейчас. Немедленно. Хочу к Науму! Он дежурит на автостоянке. У него ночная смена.
– А как же Йони?
– Он нас и отвезёт.
– А не боишься? Южный человек – ревнивый. Как бы не прирезал.
– Успокойся. Во-первых, он почти ручной. Во-вторых, Наум проходит дядей моего зятя Игоря. И вообще, Наум и Йони – закадычные друзья. Поднимайся, едем!
Как только Йони понял, что мы отправляемся к Науму, он моментально просиял и что-то быстро затарабанил на иврите.
– Что он сказал? – спросил я Вету.
Вета засмущалась:
– Он сказал, что он Науму брат.
– Ну, брат – не брат, – подначил я сестру, – но родственник в определенном смысле, это точно...
Через полчаса мы были у Наума.
Тот сидел в маленькой фанерной будке. На тумбочке, служившей письменным столом, лежал раскрытый том Шекспира на английском языке, тетрадь в клеёнчатой обложке, в жестяной банке из-под пива «Туборг» торчал пучок отточенных карандашей. Над тумбочкой свисала лампочка.
Рядом с шекспировским оригиналом лежал сборник шекспировских сонетов в переводах Маршака, вдоль и поперек исчерканный карандашом Наума.
Увидев Вету, он порывисто поднялся с табуретки, обнял её и тут же заявил:
– Веточка, я никогда не думал, что в переводах Маршака так много грубых идиоматических просчётов.
– К чёрту Маршака! – прокричала Вета. – Ты посмотри, кого я привезла тебе!
Только сейчас Наум заметил, что за спиной у Веты стояли я и Йони.
– Это Алик из Москвы. Мой кузен.
– Рад, очень рад с вами познакомиться! Мне о вас Вета столько говорила... Извините, господа, что негде посадить вас. Общаться будем стоя. – Он достал из тумбочки китайский термос. – Вот, привез из Киева. Что будем пить? Чай, кофе с коньяком?
– Кофе я не пью, а от коньяка не откажусь, – ответил я.
Наум воскликнул:
– Наш человек! Именно таким я вас и представлял.
После первой рюмки я перешел с хозяином на «ты», после второй – в него влюбился окончательно. Наум, несмотря на его претензии к переводам Маршака, оказался простым, душевным мужиком. После третьей рюмки он забросал меня вопросами:
– Что в Москве? Правда ли, что в Америке Сергей Довлатов избил Александра Солженицына? Какому именно издательству Дина Рубина отдала свой очередной роман? Правда ли, что в Москве глушат РЭКУ?
Вопрос о РЭКЕ застал меня врасплох. Честно говоря, о РЭКЕ, вещающей в Израиле на русском языке, я впервые слышал.
– Ну, как же, – обиделся Наум. – В Москве не знают РЭКУ? На ней выступает сама Ирина Бабич...
– Ирину Бабич помню по её корреспонденциям в «Известиях», а вот РЭКУ, извини, не знаю... Вернусь в Москву, пошарю по эфиру.
Через полчаса приехал заменить Наума сменщик. Молчаливый, обстоятельный мужик с одышкой. Смуглостью – типичный марокканец. Сандалии на босу ногу, шорты, красная бейсболка с гербом города Полтавы. Назвался Яшей. В руках – тяжелый, набитый доверху полиэтиленовый пакет, опять-таки с полтавским гербом. Судя по тяжести пакета, я подумал – неужели тоже книги?
Яша водрузил пакет на тумбочку и приступил к его разгрузке: помидоры, огурцы, редиска, батон сырокопченой колбасы, упаковка пит, бутылка молока... Казалось, он пришел сюда как минимум на месяц.
– Хаг самеах! (с праздником – ивр.), – пожелал ему Наум.
– До побачення, – ответил сменщик.
– С чего ты поздравляешь Яшу с праздником? – спросила Вета.
– Потому что для него дежурство – это праздник. Дома у него – жена, четверо детей, старики пенсионеры и две собаки. На днях приезжает брат с семьей на ПМЖ. Остановятся у них, пока жилье не снимут.
Автостоянку я покидал с тяжелым чувством.
Наум, напротив, оставив будку, повеселел, расправил плечи, широко раскинул руки и с пафосом воскликнул:
– Да здравствует свобода! Я свободен до семи утра!
– Почему до семи? – не понял я.
Вета недовольно фыркнула:
– Ну, как же! В семь пятнадцать отбывает на работу Эллочка. Образцовый муж обязан проводить её...
– Веточка, родная... – Наум привлек её к себе, но, перехватив недобрый взгляд таксиста Йони, тут же отпустил. – Мы ведь, кажется, обо всём с тобой договорились. После праздника суккот я с Эллой развожусь. И ты об этом знаешь.
– Но знает ли об этом Элла? – спросила Вета.
Наум смутился.
– Веточка... Не заставляй меня в который раз возвращаться к этой деликатной теме... Постесняйся Йони и своего двоюродного брата...
– Йони всё равно не понимает, а брата я уже ввела в курс дела.
Наум густо покраснел.
Я тоже покраснел. Дело в том, что сейчас была затронута весьма интимная подробность в их любовном треугольнике. Пока мы ехали к Науму, сестра успела рассказать, что он возил её на могилу своей покойной мамы и поклялся, что уже два года как не спит с женой. С того самого момента, как влюбился в Вету. Ночует не в супружеской постели, а в гостиной на диване.
Спустя четыре дня звонит сестра:
– Есть отличная идея – устроить вечеринку в честь твоего приезда. Я, Наум и ты.
Я начал было говорить о внуках, но Вета перебила:
– Собираемся у Нюмы. У него отличная квартира, а главное – работает мазган (кондиционер – ивр.).
– А как же Элла?
– Элла в 7:15 уезжает на работу. Мы приезжаем к Нюмке в полвосьмого. Сидим до часу дня и дружно разбегаемся. Ты – в детский сад за внуками, я тоже в детский сад за внучкой. Наум едет на дежурство. Другого случая не будет.
– Вечеринка в семь утра?! Дай собраться с мыслями...
– Никаких мыслей! Мы с Наумом обо всём договорились. Завтра в 7:15 ты ждешь меня возле подъезда. Я за тобой заеду на такси, ехать пять минут. У Наума всё готово. Водка охлаждается. Закуски приготовлены, хранятся у соседей в холодильнике, чтобы Элка не увидела. По дороге заскакиваем в супер и покупаем минералку.
На следующее утро я дежурил у подъезда дома дочери. В 7:15 подъехало такси. Из машины высунулась Вета.
– Садись скорей, поехали.
Я сел в машину.
– Куда торопитесь? – спросил таксист.
– На вечеринку, – ответил я.
– Люблю еврейский юмор, – хохотнул таксист, набирая скорость.
В 7:30 мы позвонили в дверь к Науму. Хозяин дома был при параде. Свежая рубашка, галстук, выходные брюки.
Мы прошли в гостиную. Стол уже накрыт. Мазган работает на полную катушку.
– Садитесь, дорогие гости! – пригласил к столу Наум. – Элла только что уехала.
И тут мы с Ветой обнаружили странную деталь. В гостиной на диване было разбросано постельное бельё.
Наум перехватил удивлённый взгляд сестры:
– Веточка, я ведь говорил тебе, что сплю в гостиной, отдельно от жены. Как видишь, я не врал.
– Мог бы и убрать, – попрекнула Вета.
Наум замялся:
– Торопился, не успел...
– Не страшно, – Вета посмотрела на часы. – Уберешь потом. – А сейчас к столу.
Наум разлил шампанское в хрустальные фужеры, торжественно поднялся, начал тост.
Бежали дни. Мы с Наумом настолько побратались, что я не представлял себе, как буду улетать в Москву. Наши вечеринки по утрам повторялись через день.
Накануне моего отъезда мы собрались за столом в последний раз. Было торжественно и грустно. На белоснежной скатерти – запотевшая бутылка водки, шампанское, зернистая икра... Наум, читающий напутственную оду... Вета, задумчиво обнявшая фужер...
Вдруг мы услышали, как в двери проворачивается ключ. Мы замерли.
– Нюмчик, это я! – Послышался с порога голос Эллы. – Я на минутку. Второпях забыла документы. Пришлось вернуться. Ты ещё не встал? Ты так сладко спал, что я не решилась тебя поцеловать...
Элла вошла в гостиную и... замерла. Накрытый стол, уставленный закусками. Муж при параде и с шампанским. И мы с сестрой.
– Что все это значит?!
– Эллочка... – выдавил Наум. – У нас неожиданные гости...
– В семь утра?!
Наум растерянно молчал.
На диване Элла увидела разбросанные простыни, одеяло и подушку.
– Наум, зачем ты притащил из спальни постельное белье?
Лицо Наума сделалось зеленым. Он, как побитый пёс, смотрел на Вету...
Так закончилась наша последняя вечеринка по утрам. Назавтра я был уже в Москве.
Вечером того же дня позвонила Вета и сказала, что с Наумом навсегда покончено, что лучше Йони нет никого на свете. И вряд ли будет. Ни в Москве, ни в Нагарии...
Все иллюстрации взяты
из открытых интернет-источников
© Александр Бизяк, 1994-2014.
© «45-я параллель», 2014.