Снежное
Заснеженные лестницы, мосты,
Собольи оперённые деревья.
И пешеходов хрусткие движенья,
Один из каковых и будешь ты.
Из нежной сини сделав небеса,
Дежурный ангел замер, и любуясь,
И радуясь, и пестуя любую
Снежинку – не любить её нельзя.
Кристалл волшебный, было, на ладонь
Садился, иль на чёрную перчатку.
И поражал уставшую сетчатку
Гармонией – как озеро, иль конь.
В симфонии, я знаю, мировой
Всё гармонично. Ныне время снега.
Нет криминала в линии побега
С небес, нам данных силой шаровой.
Сметанные дороги, синева
И высверки сугробов – изумрудный
Играет огонёк – считаешь: мудрый.
Рубиновый, наполнивший слова
Своею силой, также глубиной.
Деревья филигранны и ажурны.
О смерти мысли до смерти абсурдны –
Ведь жизнью нам откроется другой.
Яблоки моментов бытия
Яблоки моментов бытия
Иногда под музыку срываю
Чимароза золотую я…
Чащи дни без оных проживаю.
Август, как антоновки аккорд,
Аромат её, как звук, играет.
Дачный стол предложит натюрморт,
Аппетит который разрушает.
Яблоки моментов бытия
Человеку столь необходимы,
Сколь ветвится явь – она твоя!
Нет, она всеобщая – и Рима,
И алхимии, и мировой
Сущности людской, пшеницы нашей.
Верно, Бог подъемлет землю чашей
Византийскою и золотой.
Яблоки тоски срывать пришлось,
И ещё депрессии, бывало.
Капли гнили изменяют ось
Жизни рыжей ржавчиной немало.
Творчеством ты смазываешь ось.
Жизнь строфу даёт, она – вращенье.
Признак золотого вдохновенья –
То, что тосковать не довелось.
Яблоки златые Гесперид,
Яблоко тяжёлое раздора.
Сколь конкретен нашей яви вид,
Столь мистические коридоры
Не видны – однако, есть они.
Психику свою уча судьбою,
Яблоки – огромные, как дни
Сущностью открою я самою.
* * *
Приглашённые к дракону на обед
Радуются, как игрушке – дети.
Лучшего не может быть на свете.
Что не может! Не было, и нет!
Он велик и славен, наш дракон!
Все его законы грандиозны.
Совершенней просто нету мозга,
Опытом к тому же укреплён.
Приглашённые соседям о
Собственной удаче повествуют.
Только ожиданьем существуют,
И соседи разделяют торжество.
Бороды мужчины подстригут.
Женщины причёски понакрутят.
Приглашенье – это вроде сути
Жизни, основной её маршрут.
Знают, что приглашены они
Блюдами, из замка не вернутся.
Радуются всё равно, смеются,
И считают до событья дни.
* * *
Коль крови требует народ –
Тиран ему её даёт.
Возможен потому тиран,
Что дик народ, от крови пьян.
* * *
Свою выстраивал систему
На протяженье многих лет.
Где облако вполне трирему
Напоминает, спору нет.
Где снег таинственные коды
Мне открывает бытия.
И за алхимией природы
Стремится снова мысль моя.
Где в серебре деревья могут
Намёк на истинную дать
К всеобщности людской дорогу,
Которой тяжело шагать.
* * *
На дивном пёрышке Земли летим
В кружении пространств, огней, галактик.
Банально суетимся, спим, едим,
Не зная выводящих в космос практик –
О, космос духа – истинный, а нам
Чуть приоткрыт материальный только.
Всё сплетено… Простёрта к небесам
Судеб всечеловеческая долька.
Плывут снежинки, смотришь из окна,
Огранкою своей сильна любая.
Светла над нами бездна и пышна,
Хоть синяя, а мнится – золотая.
…миры там входят в новые, звучат
Симфониями, мистикой кристаллов.
Сады планет и птицы их вместят
Немало тайн – таких вообще немало в
Пространствах, чей огонь, пласты и мощь
На пёрышке своём и не представим.
Снежинки видишь из окна, и толщ
Небес мечтаешь ведать – против правил.
Плаванье-полёт
Паруса, как мускулы литые,
Будто бесконечность впереди.
Выпуклые волны и цветные –
С бирюзою каждая в груди.
Всякий порт играет колоритом,
С радугой ведя шикарный спор.
Корабелы жить не будут бытом,
И мещанский лад для них – позор.
В острова коленом упираясь,
Парусник получит передых.
К приключениям охватит зависть
Книжного мальчишку из седых.
Возраст книг – мощь баобаба: возраст
Человека пожилого мал.
Но фантазии потребен хворост
Впечатлений: цвет любого ал.
Краснокожих нечего бояться –
В крайнем случае, они убьют.
Из телес гостей готовы яства,
Коль чреват всегда людской маршрут.
Книжного коацервата бездна
Новой жизни нам не посулит.
Парусник, презрев любые беды,
Над волною быта полетит.
Стрелы в мачты попадали точно,
При Лепанто закипала кровь.
Раненые ругань слали сочно
В небеса, чью не понять любовь.
Леопарды Африки рычали,
Эритрея золотом звала.
От валов борта судьбы устали,
Цветом став, как старая смола.
Плаванье отложишь на мгновенье,
Чтоб вернуться к вещему, ему.
Важно лишь вперёд и вверх движенье,
Лишь полёт опровергает тьму.
* * *
Антрацитовые Стикса корни
Ствол воды чернеющей дают.
Вряд ли человеческие козни
Обещают за чертой уют.
Серебром сверкающая Лета
Душам предлагает питие,
Чтоб забвенье – формой анти-света –
Прошлое замглило бытие.
Хром Харон и мрачен, будто тени.
Цербер злобой прорастает в мир –
Тот, где нисхожденье поколений
Превращает линию в пунктир,
Ибо лестниц восхождений мало.
Царь Аид величествен весьма,
Тел ему не интересно мясо,
Ибо душ сбирает закрома.
Олимпийцы, получив отставку,
Стиксом клясться не хотят теперь.
Словно мир дописывает главку
Разочарований и потерь.
* * *
Эндокринная система
Совершенна, как дворец.
В атласе сияет схема,
Но гипофиз – сам мудрец.
По каналам в нас триремы
Гормональные плывут.
Йод – значительная тема,
Щитовидной сложен труд.
Поджелудочная – мощный
Сгусток сил, резервуар.
Иль надпочечники мозга
Изучают циркуляр?
…для чего корпишь, убитый
Собственным стихом, над ним?
Жить нельзя корягой быта,
Важен высоты режим.
Славно трудится гипофиз.
Крови цифровой напор
Пишет жизнь твою, как повесть,
Что наполнит твой же взор.
Аметистовая Лета
В глубине телесных руд.
Стикс гудящей крови – это
Тела даденный сосуд.
Эндокринная система
Византийского дворца
Совершеннее, и тем я,
Тень строки стерев с лица,
Зачарован, сохраняя
Код истории в себе.
Лимфа плещет золотая,
Строк судьбы не объясняя –
Слишком ведомы судьбе.
Подушка старика
Подушка старика впитала
Сны одинокие его.
Другою от того не стала,
Не изменилось вещество
Её от снов – таких тяжёлых,
В каких приходит мёртвый сын,
Жена – старик живёт один,
И, ясно, жизнь из не весёлых.
Подушка испускает в явь
Сеть эманаций смерти будто,
Их различат буфет и шкаф,
В чём кроется привет абсурда.
Старик встаёт, пьёт утром чай,
И затянувшеюся жизнью
Томится. Где же оной край?
Не знает, горе знавший жирно.
Обломки каменных кентавров
Вот мёртвая гряда камней –
Круп лошадиный, пальцы, руки.
Развала прошлого страшней
Есть нечто? Только бездна скуки.
Сначала цепенящий взгляд
Реальности, а дальше целый
Кентавров возникает сад,
Но каменный, белеют мелом,
Иль мрамором они желты.
И – ураган вихры закрутит.
Как хорошо – не видел ты
Подобной жути.
Но мёртвую гряду камней
Видал – копыта, торсы, гривы.
Оборванные перспективы
Эллады солнечной моей.
Обломки кое-где блестят
Мне неизвестной крошкой, будто
Соединиться вновь хотят,
И выйти из игры абсурда.
И мчать, и снова пить вино,
С лапифами подраться даже.
Зачем-то мне порой дано
Зреть ирреальные пейзажи.
* * *
Не все досматривают фильм –
Он скучен, вместе интересен,
Привычен, точно тело, им,
Банален, словно кровь, иль плесень.
Пустеет кинозал. Вон тот
Выходит, а потом вон этот.
А фильм идёт, всегда идёт –
Зимой, весной, роскошным летом,
Уводит образами нас
В осенние пределы… Дети
Заходят в зал, и свет погас,
Про страхи фильм, труды и деньги.
Он всё идёт, идёт, идёт.
Выходим все мы понемногу.
Из зала не узнать дорогу,
Какая ждёт.
Рождественская ночь
Тиха рождественская ночь,
Прозрачно-тёмный воздух зыбок.
Органов ангельских и скрипок
Сумеет сумма нам помочь?
Красива филигрань древес:
Напомнит нежный тополь сердце,
И на него не наглядеться,
Других не надобно чудес.
В церквях различных золотым
Расплавом службы льются мерно.
И не узнать уже наверно,
Как было всё, сколь ни хотим.
…волхвы, пещера, пастухи,
Великолепное мерцанье
Снегов – от сердца мирозданья.
Мальчишкам – игры да снежки.
Наивно-кукольны, стоят
Вертепы в храмах: смотрят дети,
Их радость – будто сад: на свете
Нет лучше сада – без утрат.
Идёт рождественская ночь,
Свет будущего предваряя.
Мечта должна быть золотая,
Другие – изгоните прочь.
© Александр Балтин, 2017.
© 45-я параллель, 2017.