Снегопадное
Снег налетел, переполняя смог,
Для ослепленья населенью хватит.
Последний лист, тяжёлый, как плевок
Астматика, желтеет на асфальте.
Всё прочее бесцветно и метёт,
Как либерал под полосатым флагом,
Уже граница – ближний поворот
На радость янычарам и варягам.
Прохожие игуменно темны,
Расплывчаты – знакомого не встретить, –
Доносятся из шумной тишины
Обрывки падежей и междометий.
Буран акцентов, вьюга языков,
Салат из крика, ругани и стона –
И дежавю портовых кабаков,
И кислое наследье Вавилона…
Грешить идёшь, иль искупать вину –
Ни направленья нет уже, ни цели…
И всё равно, в которую страну
Выходишь из клубящейся метели.
На открытие окна после грозы
Вскипая под ливнем весенним,
Впадает в залив река,
Как чёрные гроздья сирени,
Колышутся облака.
К чертям сожаленья о прошлом,
Недобром и небылом –
Давайте раскроем окошко
И ветром наполним дом.
Взовьётся житейская нежить,
Душа разорвёт тишину,
И выплывет Стенькой на стрежень
Ловить осетра на княжну.
Мы долг не исполнили разве?
Как будто нас кто просил…
Привет же, случайные связи,
Насколько осталось сил.
Привет тебе, даже простуда,
Похмелья тупая дрожь,
Куда мы? – не знаем… Откуда?
– А этого, брат, не трожь,
От самой изысканной стервы,
От самой пустых надежд…
Открой-ка, ты лучше консервы,
Да, вот колбасы нарежь.
Пространство пугает простором –
Отвыкли мы от него,
Отвыкли от пения хором –
Все песни на одного,
Но вот он – просвет меж домами,
За ним бесконечна гладь,
И что в ней исполнится с нами,
Не стоит заранее знать.
Прогулка по Иерусалиму
Камень бугрится в стенах,
Как вены у старика,
Здесь, преклонив колена,
Молча стоят века,
Здесь на любую фразу
И даже на звук шагов
Вдруг отвечает сразу
Каждый из трёх Богов.
Город, в котором карта
сама по себе – Псалтирь,
Архитектурный бартер
Неба – в обмен на мир,
Странный бивак душевный,
Любых эмиграций даль,
Где позади кошерно,
А впереди – халяль.
Выйди под утро босо –
Согреет ступни гранит.
Древняя Долороса
Святостью освежит.
Рынок вернёт к мирскому,
Стена позовёт к слезам…
Связи с давнишним домом
Ты обрываешь сам.
Жёлтое плещет небо
Над серой листвой олив.
Прошлую быль и небыль
Жизнь обратила в миф.
Трепетно иль небрежно
В город войдёшь – все равно –
Обратно вернуться прежним
Вошедшему не дано.
Старый дневник (из книги «Покаяния»)
Лежала девушка, лежала,
Ногами спелыми дрожала,
Хотела замуж за меня.
А я был пьян, и не сдавался,
Поскольку прежде обещался
Другой, и верность ей храня,
Пил долго водку, пел романсы,
Не разбазаривал авансы,
Мозги коварно не крутил…
Слегка, конечно, донжуанил,
Но сердца девы не дурманил,
И честно на фиг уходил.
Прошли года – и даже годы –
Таких немало эпизодов
Среди моих земных дорог.
А девы людям рассказали,
Что наотрез мне отказали,
И хорошо… И дай им Бог!
Отражение
В глазах погасших безумье искать тепла,
И чья-то женщина – та, что твоей была, –
Из черт лица стирает твои следы,
Как отраженье с глади речной воды.
Глядишь в лицо ей и видишь в нём только рябь,
Ту, что едина у всех незамужних баб,
У всех водоёмов: у луж, у прудов и рек,
В которые не гляделся ни один человек.
А впрочем, тут на планете, грозной и голубой,
Твоё отраженье одно лишь всегда с тобой,
Меняясь по мере того, как часы бегут,
И в измененьях правда. А все фотоснимки лгут.
Всё преходяще. Ничто не назвать своим.
Все формы смертны – ничто не назвать живым.
Родиться, выбрать: что ближе, добро иль зло…
Кому-то, кстати, и с этим не повезло.
Ну что ж, однажды из плена зеркал и глаз
Освобожусь бессрочно – и уж в последний раз.
Слеза покатится, жёсткая, как слюда.
Но не ищи – в ней нет моего следа.
Пророчество
Веселее дуэль, чем драка – за тот же рупь,
Что платил за участье, имеешь хотя бы труп,
Уносимый прочь. И в дальнейшем, среди бумаг
Твой потомок отыщет имя с пометкой «враг».
А когда окончен мелкий уличный мордобой,
Ничего заметного не заберёшь с собой.
У кипевшей своры – ни тел, ни имён, ни лиц,
Только губы в пене, да гнойный огонь глазниц.
Нападают с победным рыком – бегут, скуля.
Отвернись на миг, все начнётся опять с нуля.
Беспородной кодле, которую скучно бить,
Остаётся пустое дело: брехать да выть.
У толпы вообще не бывает имён. Толпа
Коллективно зла, бесформенна и тупа.
Для войны не годна, поскольку толпа – не рать,
Но всегда готова предать или разорвать.
Воздымают глаза к вершинам, поют псалмы,
На престол небесный возводят «большое мы»,
И когда Господь назначит сюда потоп,
То затем лишь, чтобы избавить себя от толп.
Толера…
Все, что грядёт – унынье. Горе – и не иначе.
Менталитет пустыни с менталитетом дачи
Не примирить, не пробуй. Выйдет опять жестоко.
Тусклая спесь Европы. Чёрный огонь Востока.
Пыль на дорогах мира. Время спиралью вьётся.
Чистят свои мундиры сытые миротворцы.
В небе всё меньше света – за атеизм расплата.
Ангелов нет. Ракеты – только они крылаты.
Все, что грядёт – подъезды. Битые в кровь ступени.
Запах мочи, железа, серые губы в пене.
Ярость, слепая злоба на бесконечность лестниц…
… Да, отвяжитесь оба: крест или полумесяц.
Да, убирайтесь к черту! Кто там? Друзья? Соседи?
В мире безвинно мёртвом новым святым не светит.
Только за око око. Только тоска до гроба…
Чёрный огонь Востока. Тусклая спесь Европы.
Зимнее море
Послушаешь ночью шорох зимней волны,
И словно бы не жил. Словно летит пчела
Назад из улья, чтобы с чувством вины
Вернуть нектар туда, откуда взяла.
И словно бы в землю врастает спеша цветок,
И все перепутав, сменяет зима весну,
И от побережья влажный живой песок
Упорно гонит пенистую волну.
И всякого шума лишается чуткий слух,
И свет уходит в свечу, погасив её,
И то, что было когда-то уделом двух,
Теряя общность, делается – ничьё.
… Скрипит половица, вздыхает бродяга Нот,
Грядут потепление, жар полудённых плит.
Не слушай море. Оно никого не ждёт.
Послушай сердце. Не зря же оно болит.
Католический сочельник
Снег с мостовых выбривают, как пену со щёк,
Водит лопатой узбек, словно бритвой цирюльник…
Вечер укрыл под блестящим фонарным плащом
Клад переглядок, усмешек и ярких бирюлек…
Что-то, ребята, погода сегодня не та –
Что-то не балует нынче улыбкой погода:
Ветер печалит. Простуда. В костях ломота.
Году конец. Ах, какому тяжёлому году.
Ели в метели стоят, словно негры в парной,
Лунные блики тревожное небо вспороли…
… Не загадать ли, что сбудется дальше со мной?
А коли нет, так не выпить ли водочки, что ли?
Где вы, друзья? В занесённой Москве – не езда.
Поодиночке встречает сочельник столица.
Где-то за тучами если и вспыхнет звезда,
От виртуальной любви непорочно дитя не родится.
Последняя пьеса
Виват драматургам! Любовь в чести,
Вот только б пройти мелодрам порог!
Поверить, что можно любовь спасти.
...
И ставит последнюю пьесу Бог...
Екатерина Муртузалиева
Когда последнюю пьесу поставит Бог,
Когда в финале на нас наведут ружьё,
Я вспомню всех, кого уберечь не смог,
Я брошу всё, что случайно, что не моё.
И встану к стенке – пора бы держать ответ
За то, чем клялся, за тех, перед кем молчал.
А что там после – ничто или вечный свет –
Решает тот, кто начало для всех начал.
И пусть он скажет: «Живи», или скажет: «Пли!»
Мне все едино – при людях и смерть красна.
Рождён в России – питомец Всея Земли,
Готов уснуть. Слишком долго я жил без сна.
Прекрасна жизнь, и божествен свинец в груди –
И в том, и в этом достаточно мне огня...
Ты только, Господи, женщину, пощади.
Хотя не знаю, что делать ей – без меня.
Осенний клоун
Я снова иду на арену,
И вслед мне глядит, не дыша,
Заплаканный клоун осенний –
Тряпичная, в общем, душа.
И мы с ним обидно похожи,
Что взять: цирковая семья.
Он ветрен порою – я тоже,
Он верен порою – и я.
Мы оба богатство до нитки
Готовы своё промотать,
Мы оба готовы пожитки
По зову трубы собирать.
Мы оба то златы, то седы,
Судьбу подпирая плечом,
И оба мы любим беседы
С самими собой – ни о чем.
Нас ждут деревенские дивы,
И драки – до одури, в прах,
И песен нежданных мотивы
В чужих, незнакомых краях.
И пьяные в стельку ночлеги,
И посвист ветров у виска,
И страшного первого снега
Холодная в сердце тоска.
Я к черту пошлю невезенья,
Живя, и любя и греша…
Будь рядом, мой клоун осенний –
Тряпичная, в общем, душа.
Паломник
День истончал. Я шёл. Устал. Прилёг
На выжженную сумерками почву…
В окне далёком жёлтый огонёк
Уже к себе надеждою не влёк
И праздного постоя не пророчил…
…Там ждёт забор и выметенный двор,
На сеновале – ароматы прели,
Конечно – печь, поленница, топор,
Тяжёлый воздух застарелых ссор,
Коротких ласк и длинного похмелья.
Там утро ждёт, размытое, как тень,
Там ждёт пустое, скомканное слово,
Петлёй на шее – медленная лень,
Ловушка плеч покатых и колен,
И повторений постная полова…
…А здесь лишь ночь, и дуновенье крыл,
Роняющих потрёпанные перья…
И вдалеке мой огонёк остыл.
…я не дойду. Видать, недолюбил.
Я не пойду. И значит – недоверил.
Осень
То ли из старых книг, то ли из новых писем,
Где-то ажурной вязью, где-то нечётким почерком
Выписан влажный сад, в котором рябины кисти
С тёрном переплелись, как перевод с подстрочником.
Воздух насквозь прошит колкою жёлтой тенью,
Не уберечь засовам дом от лесного морока.
Бывших надежд надел. Скобки. Место-имение.
Место нечастых встреч, что ещё сердцу дороги.
Падает серый свет. В печке дымится щепка.
Не умирает что-то, а что-то уже и умерло…
Осень пришла на дачу. Разделась, осела крепко.
Мы-то считали гостьей… Мы-то никак не думали…
Не люблю дач…
Мёртвый пруд с живою водой,
Мёртвый лес с живою тобой,
Камыши высокие, ряска…
Мёртвый дождь из живых небес,
Мёртвой речи мёртвая взвесь
И живой электрички тряска.
Что же, Господи, твоя власть:
Жизнь привычно не задалась,
Но я все-таки сжился с нею…
Замыкаю порочный круг:
«Здравствуй, друг – до свиданья, друг».
Утро вечера мудренее.
Вечер кончится, ночь пройдёт,
Утро сложено из зевот,
Из забот, что зевот короче.
Утро кончится, день пройдёт,
Все случится наоборот,
Чем хотелось прошедшей ночью.
И казаться мне станут сном
Пруд с живою водою в нём,
Камыши, дождевая плёнка,
И тоскливо меня обняв,
Мёртвой женщиной глянет явь
На живого во мне ребёнка.
На круги
Забавно возвращаться на круги –
Особо «на своя» – не на «чужая»
С соседями болтать об урожае,
Мыть в океане дальнем сапоги,
и вновь назад.
Месить родные лужи,
И ублажать вниманье за столом
Рассказом, что живут же люди хуже,
Чем мы в дождливом городе своём.
Назад, назад…
В одну и ту же реку
Входя отважно в сорок пятый раз,
Всю ту же чистоту и ту же грязь
Встречаешь в ней, что и встречал от веку.
И всё-таки, увы, иных уж нет,
А прочие – и многие – далече.
В окне знакомом полуночный свет
Я с горечью и радостью замечу.
Я буду знать: там так же пьют вино,
И так же нежны реплики и взоры,
И только персонажей разговора
Мне угадать отныне не дано.
И счастлив буду я от одного:
Что в славном доме славный длится ужин,
Что ты все так же любишь – а кого?.. –
Не все ль равно идущему снаружи?
© Александр Асманов, 2014 – 2016.
© 45 параллель, 2016.