В России, в Болдине, в карантине

(45-й калибр: на пороге главного финала)

 

Список финалистов
VIII международного поэтического конкурса
«45-й калибр» имени Георгия Яропольского
сезона 2020 года

Акцент-45: Все (без исключения) финалисты «45-го калибра» нынешнего сезона, чьи фамилии обнародованы в нашем шорт-листе, приглашаются с подборками в альманах-45. Дубли текстов (включая конкурсные) не допускаются.

В течение нескольких дней список участников полуфинала, персонально приглашённых членами жюри для публикаций новых подборок, будет опубликован здесь. Отсчёт пошёл, следите за обновлениями на этой странице!

Приглашённые: Юрий Берий (США, Эстеро), Владимир Авцен (Германия, Вупперталь), Виктория Измайлова (Россия, Чита), Артем Слонимский (Россия, Москва), Аман Рахметов (Казахстан, Шымкент), Никита Зонов (Россия, Томск), Галия Попова (Россия, Екатеринбург), Татьяна Никольская (Россия, Санкт-Петербург), Евгений Мучник (Украина, Одесса), Наталья Гриневич (Россия, Барнаул), Александра Шалашова (Россия, Самара), Марианна Казарян (США, Саннивейл), Роксана Ланд (Россия, Москва), Светлана Кузьмина (Россия, Хотьково), Ольга Де (Россия, Москва), Маргарита Сливняк (Канада, Торонто), Елена Лещинская (Россия, Магнитогорск)…

Сегодня, когда слово «карантин» прочно вошло в наш лексикон, самойловская «Болдинская осень» воспринимается иначе: призывом вырваться из постылой клетки, обретая и свободу, и целый мир впридачу. Как в одном из наших конкурсных стихотворений:

 

Чай остывает в кружке на столе,

Март за окном закручивает танцы,

А звёзды, как летучие голландцы,

Плывут навстречу маленькой Земле.

Мне кажется: мы все идём ко дну.

Ко дну огромной, запотевшей кружки...

И Леонардо, и Шопен, и Пушкин

Самозабвенно тянут в глубину...

Глоток последний чая с коньяком –

Я вновь к весне выныриваю резко

И вижу кружевную занавеску

И подоконник с белым лепестком.

 

Как это: вынырнуть из глубины к весне? Но если попробовать взглянуть вокруг с любовью, с нежностью, всё может получиться. И тоска, тревога, боязнь пропасть, «не вернуться» вдруг отступят, расступятся:

 

уйти в туман,

уйти и захлебнуться

неведомой доселе мне тоской,

почувствовав, что можно не вернуться.

но, если и вернуться, то другой –

узнавшей, как не видеть дальше пальцев

протянутой мной сослепу руки.

так только в нежность можно возвращаться,

её не отличая от тоски.

 

Вот он, выход: уйти, не уходя. Посмотреть на наши текущие проблемы, включая «корону» и карантин, под соусом вечности. С неожиданной улыбкой:

 

Улыбка времени –

полупустой автобус в час пик,

рыба, сорвавшаяся с крючка,

дождь в середине зимы,

я – во Вселенной…

 

Но если мы во Вселенной, то ни чума, ни темнота не страшны: нас окружают любовь и свет.

 

Это просто вдали, за печалью холма,

просыпается тьма и глядит, не мигая.

это – просто любовь, это – просто чума,

и поди разбери, где одна, где другая.

 

То ли свищет чума, то ли хлещет любовь:

та же белая стынь, те же чёрные воды,

те же признаки, свойства, и ужас, и боль,

и горячка, и бред, и летальность исхода,

 

так же будет кружить по пустым небесам,

и чадить, и слепить воспалённое солнце...

От чего помереть, каждый выберет сам:

от одной ли, другой, но никто не спасётся,

 

потому что горит жёлтый флаг над кормой,

и относит слова налетающим ветром,

и плывёт в темноту наш кораблик чумной,

и сливается с ней, и становится светом.

 

И, осознав своё подлинное место, ещё раз внимательно посмотрим вокруг, на окружающую барахолку сиюминутности, в которой «где-то сбоку» притаилось чудо подлинной поэзии:

 

Я брожу по барахолке,

Гомонящей без умолку.

Просто так брожу, без толку,

Вверх да вниз, туда-сюда.

Я гляжу на погремушки,

На ракушки и игрушки,

Видя в каждой безделушке

День, угасший навсегда.

 

Что-то – ветхо, что-то – редко,

Марки, пуговки, монетки,

Книжки, ложки, статуэтки

Предлагают тут и там.

Но на что мне вещи эти,

Хоть и трижды раритеты?

Но, бывает, рупь последний

За чего-нибудь отдам.

 

Что ищу я в этом гаме,

В этом хламе под ногами?

Не пойму, так, может, сами,

Мне препоны не чиня,

Ноги выйдут ненароком

В уголок, где одиноко,

Как за пазухой у Бога,

Притаилось где-то сбоку,

Чудо, ждущее меня…

 

Примерно так мог бы выглядеть рекламный ролик, посвящённый победителям нашего конкурса. Но в нём участвуют не тридцать поэтов, без которых трудно представить финал, а без малого триста – и каждый из участников, независимо от уровня представленных текстов, заслуживает внимания. Да, поэтами не становятся, а рождаются. Но и одарённому стихотворцу могут помочь и доброжелательная критика, и искренняя похвала.

Что бросается в глаза при чтении? Как посмотреть. Взгляд оптимиста: «Уровень участников высок. Десятки стихотворений, понравившихся целиком. Авторам сразу веришь, даже если замечаешь, иногда помимо воли, технические огрехи...».

А вот пессимист: «Уровень конкурсантов не слишком высок. Даже тогда, когда кажется, что автор оригинален, что им найден свой, запоминающийся образ, следом идёт слабая, вихляющая строка, не оставляющая от предвкушения радости камня на камне…».

Кто прав? Не знаю. Наверное, оба.

Рифмовка. Банальная и натужная, выспренная и никакая рифма стихотворение убивает. Напротив, рифма светлая и яркая, неожиданная и самодостаточная, стих цементирует. Авторы, пренебрегающие рифмой, наказывают сами себя.

Ещё один важнейший момент. Стихотворение, лирическое высказывание автора, не должно быть размазанным, водянистым. Многословие не просто отвлекает читателя – оно отчуждает его от автора.

Некоторые сюжеты кочуют от подборки к подборке. Мешает в этой ситуации не столько повторяемость, сколько безликое, неоригинальное исполнение. Один пример. Август – едва ли не самый часто упоминаемый месяц календаря, встречается у конкурсантов десятки раз. Но лишь одно воплощение темы тронуло. Поскольку несколькими словами нарисован неповторимый, личный пейзаж:

 

Роняет наземь

Плоды олива.

Уходит август

Неторопливо.

Сгустились тучи

На горизонте.

Уходит август,

Под мышкой зонтик.

 

К сожалению, многие подборки неровны. Добро бы, сильные стихотворения соседствовали с неудачными. Грустнее, когда перепад уровня внутри стиха. Скажем, первая и третья строфы отличные, а вторая настолько корява, что лучше бы её не было...

При оценке подборок исходил из того, насколько поэт мне близок. Если хотя бы в двух стихотворениях из пяти эту самую близость ощущал, голосовал «за». Если таких стихотворений не было (или было одно), воздерживался. Голосовал «против» считанные разы, когда техническое исполнение разочаровывало. Лишь один раз – по иной причине. Стихотворение, посвящённое Марине Цветаевой, в смысле техники написано безукоризненно, но читать его не просто грустно – противно. Объяснюсь. Сергей Эфрон был единственным человеком, имевшим право судить собственную жену, что он и сделал в известном письме Максу Волошину. Вопрос закрыт. Пора бы сегодняшним любителям/любительницам клубнички это уяснить. И ещё. Ни Пушкин, ни Тютчев, ни Блок, ни Цветаева, ни Бродский не были образцами общепринятой морали. А были великими русскими поэтами, торившими дорогу, по которой мы все пытаемся двигаться. Оплёвывать собственных учителей – занятие недостойное, низкое.

Эти строки будут опубликованы одновременно с именами финалистов. Успеха вам, друзья! Пишите – и радуйте нас, ваших читателей. А то, что мы ещё и судьи, оставим за скобками.

 

Борис Суслович