Аллександр Пахнющий

                             Как я пойду домой? 
                             Как ступлю на порог, 
                             не поняв, не решив: 
                             ты мой сын или Бог? 
                             То есть, мертв или жив? 
                                И. Бродский, "Натюрморт" 

Отсутствие того, кто был любим, — 
заметно. Но сильнее ощущалась 
не пустота, а от неё усталость — 
огромная, на весь Ершалаим, 

питавший равнодушие к нему, 
убитому, и к той, кто оставалась 
одна, кого почти добила жалость 
его друзей. Похожий на тюрьму, 

покинутую стражей, ветхий дом 
хранил его присутствие: одежду, 
грааль с засохшей кровью и надежду — 
пустую, заключавшуюся в том, 

что дверь откроет — он, его шаги — 
утешат слух, что прожитые сутки — 
обман и сон, что в кратком промежутке, 
когда ушли его ученики 

в пустую ночь, — он явится... Но он — 
но нет Его... И никуда не деться. 
Жить, вспоминать: рождение и детство, 
пророчества... Исайя, Симеон... 

Друзья — живут, живые — кто они? 
И даже — Лазарь, поднятый из праха... 
Вот — в чаше кровь, а вот — его рубаха — 
бери и помни, помни и храни... 

"О Отче, Отче, комната — пуста, 
кто ныне улыбнётся мне с порога? 
Ты отнял сына — так верни мне Бога — 
хотя бы Бога, снятого с креста, 

верни живым, пока и я жива, — 
пусть скрипнет дверь на кожаных навесах?!." 
...Ершалаим сегодня встретил песах 
читает тору, слушает слова, 

как праведник, и ест свою мацу 
с бараниной — безгрешный, равнодушный!.. 

Вставало солнце, становилось душно, 
из глаз лилось, бежало по лицу 

глухое горе матери. С руки 
упал платок, свеча стекала воском 
по краскам на столе, по старым доскам, 
где Мать и Сын — подарок от Луки...

                                                     О.Ф.

Легко дыханье, но дрожат ресницы,  —
наверное, любимой что-то снится.
Покоем пополуденным хранимая,
устав от зноя, спит моя любимая.

Окно шатром накрыли лозы винные,
над ними яркий свет, неукротимая
жара, поёт невидимая птица
в полнеба баркаролу. Половица

едва скрипит, легко стучат часы.
Под пытками назойливой осы
пробить собой и обрести свободу

не дрогнет равнодушное стекло.
Легко и тихо. Тихо и светло.
Жасмин из банки впитывает воду.

Для плоти — хлеб. Ты — для моих страстей,
как ливень для земли в средине лета,
и я дрожу над прихотью своей,
как скупердяй над золотой монетой:

то глазу рай, то адский страх за то
сокровище, что мир готов отнять, и
вчера — убил бы, чтоб не спёр никто,
назавтра — буду хвастать среди знати,

и злиться пресыщением тобой,
а после, каясь, — насыщаться снова,
поняв, что мне хватает с головой
того, что только ты мне дать готова...

Всё крайности... С тобой — одна беда:
то — пережор, то — голод, как всегда...

             "Так запомни лишь несколько слов.
             Каждый день от зари до зари
             Нас ведет крысолов, крысолов,
             Нас ведет крысолов...
             Повтори!"
                И. А. Бродский, "Шествие", "Романс для крысолова и хора".

Ты пишешь, что война... Да нет, с утра
сияло солнце... В общем, всё — как надо:
была видна двуглавая гора,
на улице орала детвора,
я занят был уборкой винограда...

Жилет из меха, кажется, на мне
опять заляпан ягодой. Секатор
от сока чёрен. Я собрал вполне
солидное сырьё... а на войне
пусть всё определяет Пантократор...

Война, война... Пока мой домик цел
и живы домочадцы, я не вижу
ни страха — в них, ни в нём — каких-то дел
к спасенью душ и к сохраненью тел
и зрю окрест всё то же и таких же...

Война... Она у нас не первый год,
как будто мир — свидание с могилой...
Поэтому с утра — наоборот:
бодрится с бодуна хмельной народ
и рвётся в драку из последней силы...

Пророков нет в отечестве моём,
поскольку мало толку от пророков...
Зато на весь российский окоём —
угодничают гамельнцы... Споём
о шествии угодников, ей-Богу!..

Полезна ли никчёмная сума?
Ещё бы! Это — самое родное!!!
Поверь, мой друг, сошедшему с ума
верна она одна... Одна она

хоть чем-то да накормит и напоит!

Пророк, апостол, книжник... Божий дар —
ещё не есть явление Мессии...
Россия ждёт Его. И жжёт. Угар
меж тем ползёт и душит сам пожар,
и тех, и то, что мы зовём Россией...

На площадь выйти? Или — на перрон?
Шагнуть на штык — не есть найти свободу...
Бежит, гремит столыпинский вагон...
Глаза из зарешёченных окон
милей всего

                   не севшему

                                      народу!

                    З. Б. Богуславской,
              после передачи "Отцы и дети"
              на "Серебряном дожде"

В день, когда подох мой телефон
(тихо — не проснулся на рассвете),
не сорвал у дома крышу ветер,
и не рухнул каменный балкон —
просто взял и умер телефон...

По пути из дома или в дом
кто-нибудь да где-нибудь да встретит...
Думали, что скажут в комитете?
Может, жгли автографы тайком? —
нет — не беспокоили звонком.

Даже если ваше слово — лжец,
дайте слово телу телефона,
не полцарства — целую корону,
чтобы он проснулся наконец, —
хоть солгите, если слово — лжец...

В день, когда скончался телефон,
похороны были неуместны...
пал без боя... признан неизвестным...
Как-то по-предательски, нечестно —
первым
в доме 
умер — телефон!!!