Дмитрий Шорскин

Совсем не вижу истины,

Забыл, как надо спорить,

А чёрное (как белое)

Не более чем море.

Закат раскрасил лист стены,

Где творчество - там буря!

Хочу! Могу!!! Не делаю...

А далее? Как будет...

Маленький принц, но не Гамлет... Гвидон?

Орешки у белки, а фраеру –

Жалкая жизнь и уродливый дом,

Напоминающий камеру.

В сумерках люстра - живой осьминог:

Лениво шевелятся щупальца.

Лампы погасли. Разлилось вино.

В тапках намокло и хлюпало.

Страшно не сделать, и страшно посметь,

Вцепилось и держит безвременье.

Вот он – венец мировых ноосфер,

В списках пропавшего племени.

Проезжая город Чехов

Вижу дачников и виллы,

Вишни нет, кирпич и мрамор,

Тут Лопахин не соврал.

Но не я, казалось, ехал,

А деревня – вниз скатилась,

Пролетев, как дикий мамонт,

В Богом созданный овраг.

Что там слава Мачу-Пикчу...

Вдоль шоссе наверно тоже

Инки в древности селились

И пахали - будь здоров:

Ржавый "Беларусь" в масличных,

Рядом, будто с-под бомбежки,

Склад, и сгнившие стропила

Покосившихся домов.

В горизонт идут дороги

Черноземья, и Россия

Среднерусскою равниной

Наполняет холст стекла.

Над берёзками – сороки

Или вороны... Как символ

Скоротечности калина

Красной кровью налилась.

Вот и город – финиш жертвы,

Пыльный и уставший мытарь:

Век наш делает короче,

Перемалывая нудь.

Философия движенья,

Тихих и несвязных мыслей.

Хочешь ехать, но не хочешь

Приезжать куда-нибудь.

Усталый, нервный, хворый, пожилой

И злой от одиночества мужчина

Проснулся… Слава богу, что живой.

Как дети? В мире что-нибудь случилось?

Под дверью гадит враг - соседский кот,

На кухне препираются хабалки,

За стенкой – пьют, а в целом – без хлопот,

И можно жить в обрыдлой коммуналке.

Готовить то глазунью, то омлет,

Жевать, бездумно пялясь в телевизор,

Хранить тепло, укутываясь в плед,

Пить чай и знать, что вечный холод близок.

Под панцирной кроватью – чемодан

Из фибры, в паутинке мелких трещин.

Хранитель документов, мест и дат,

Медалей и монет людей ушедших.

День грустный, а поэтому старик

Достанет банк своих воспоминаний

В отчаянной надежде подарить

Себе себя. В утробе чемоданьей,

Перебирая разномастный скарб,

И глядя в черно-белые портреты,

Услышит ветер, блеянье отар,

Почувствует тепло и радость лета.

Коричневая фибра оживет,

Как на экране замелькает детство –

Пригорок, речка, травы, стук ворот

Заброшенного дома по соседству.

В тандыре мама сделала обед -

Густой и белый дым в прозрачном небе…

...Разулыбался вечно хмурый дед,

Томится, старый, в чемоданной неге.

Под дверью всё шуршит соседский кот,

За стенкой мужа бьет тяжелой скалкой

Крикунья с кухни. А старик нальёт –

И можно жить в обрыдлой коммуналке.

Небо брызгало холодным дождём,

Был рассвет, как мех лисы, чернобур.

Ожидаемо тяжёлый подъём –

Хмурил брови-облака Петербург.

Ожидаемо тяжёлая жизнь –

Камень улицы, колодец двора…

Что-то главное не смог завершить:

Ярко вспыхнув, стал коптить, догорать.

Что-то главное... Зевнул и забыл.

Шаг в толпу, и – закрутил колесо.

Шаг в толпе, и, перетёртого в пыль,

Ветер северный разнёс над косой.