Сергей Кривонос

Васильковое поле. Тропинка. И ветер шершавый.

Паутинка сединки тревожно дрожит на виске.

И ползет муравей по своей муравьиной державе,

А потом по моей утомленной работой руке.

Отчего ж ты, храбрец-муравей, так беспечно рискуешь,

Вот укусишь меня, и прихлопну тебя сгоряча.

И никто не заметит такую потерю простую,

Нам ли, людям большим, небольших муравьев замечать?

Вот укусишь, и сразу окончится век твой недолгий.

Страшный зверь — человек, но тебе, видно, страх не знаком,

И толкает вперед вечный зов муравьиного долга,

Без которого не был бы ты никогда муравьем.

Люди тоже чуть-чуть муравьи на огромной планете —

Мы вгрызаемся в мир, в суете бесконечной живем.

Посреди васильков, посреди скоротечного лета,

Понимаешь, что жизнь — изначальное счастье твое.

Вот пополз и второй муравей, презирая опасность,

По уставшей руке. И подумалось грустно сейчас,

Что среди муравьев есть какое-то крепкое братство,

Но не встретишь подобного братства, увы, среди нас.

Каждый сам по себе посредине занудного быта,

Каждый сам по себе, оттого и на сердце тоска.

Есть среди муравьев единящие накрепко нити,

Ну, а нам единящие нити — веками искать.

Поле. Небо. Заря. Запах скошенных трав освежает.

Золотится простор. Снова щелкнул вдали соловей.

И ползет муравей по своей муравьиной державе,

И не знает, что он — лишь частичка державы моей.

Здесь и радость, и грусть, здесь повсюду звучат голоса.

Здесь буфет-ресторан. Рядом — парк и аллеи просторные.

Это маленький город с названьем привычным «вокзал»

Во главе с чуть подвыпившим, вечно мешающим дворником.

Почему, неизвестно, его называют Кочан.

Проживает один. Во дворе — только Шарик хромающий.

Выпивает Кочан втихаря, а потом по ночам

Матерится во сне и кричит в тишину угрожающе.

Он собаку когда-то отбил у разгульных юнцов,

Что ее на костре, на шашлычном, едва не зажарили.

Пусть по полной досталось ему от юнцов-подлецов,

Но теперь поиграть во дворе можно с преданным Шариком.

Подбирает объедки Кочан, подметая вокзал,

 Каждый день – вид похмельный и рожа с небритыми скулами.

Чтоб у Шарика жизнь человечней была, так сказать,

Сам он жизнью собачьей живет, но об этом не думает.

Пусть считают отшельником, пусть осуждает народ,

Твердо верит Кочан, что простятся ему все чудачества.

После смерти к могиле спасенный им Шарик придет,

И ему не завоется, не заскулится — заплачется.

В твоем лице есть что-то от весны,

От всех апрелей будущих и прошлых.

Проталины морщинок осторожных

Улыбкой добрых глаз освещены.

В твоем лице от лета что-то есть.

Когда приходишь ты, теплеют будни,

И на душе становится уютней,

Как будто добрую прислали весть.

В твоем лице и белизна зимы,

И осени задумчивость лесная.

Что будет с нами завтра, я не знаю,

Но знаю, будет мир с названьем «Мы».

И, небо исписав наискосок

Безоблачными буквами созвездий,

Хмельная ночь нам окна занавесит

И бережно прижмет к виску висок.

Уезжай. На прошлое не сетуй.

Ни к чему унылые слова.

Уезжай. Как отпылало лето,

Так сгорит осенняя листва.

Ты чертовски молода и, чтобы

Шла сквозь дни любимой и любя,

В мир весны пускай везет автобус

Из пришедшей осени тебя.

Что сейчас мои стихотворенья —

Россыпь, в общем, невеселых строк —

Я всего лишь осени мгновенье,

Я всего лишь сентября листок.

Видно, где-то есть, тобой обласкан,

Тот, кому уткнешься ты в плечо,

Может, в Счастье, может быть, в Луганске,

Ну, а может где-нибудь еще.

Я ведь ничего не обещаю,

Вот уедешь, и запрячусь в тишь.

Уезжай, я все тебе прощаю,

Зная, что и ты мне все простишь.

Уезжай туда, где есть ответы

На вопросы жизни непростой,

Где тебя с улыбкой доброй встретит

Кто-то по-апрельски молодой.

Но душа моя среди всех странствий

Вновь тебя обнимет горячо,

Может, в Счастье, может быть, в Луганске,

Ну, а может где-нибудь еще.

-----------------------------------------

*Счастье — город возле Луганска.

Вдохновенно, в устремленье смелом,

Весело друзей к себе позвав,

Маленький художник хрупким мелом

На асфальте лошадь рисовал.

Прокатилось солнце торопливо,

Одобряя мальчика игру:

Лошадь розовой была, и грива

Тоже розовела на ветру.

А когда, осев густым туманом,

Над землею распласталась мгла,

Живописца из окошка мама

Голосом негромким позвала.

Сохли полотенца на балконе,

Звякал ветер дужкою ведра.

А мальчишке снилось, будто кони

Цокали у окон до утра.