Стефания Данилова

Как жаль избу, куда он не вернё...
и слово совершает харакири.
Что он вернётся в дом родной - враньё,
сорокоустом спетое другими.

Не подсчитать поверженную тьму,
ломоть не съеден, не распита брага.
И ордена не выдадут ему,
не найденному в челюсти оврага.

А был ли мальчик? Был ли он всерьёз?
За кем в двери задёрнулась защёлка?
Мне жалко эту красоту до слёз,
вмерзающих в шагреневые щёки.

И три года назад снег падал. 
Подражать ему — неудобно. 
Не поднимется снег, падла, 
так и будет лежать сдобой. 
Виснут с крыш голубые патлы.
Не убило пока, топай.

Обнимать, если есть руки, 
что кричать, если есть глотка: 
если переизбыток скуки 
или мёрзнет на столе водка. 
От монашки до потаскухи —
как с причала сигануть в лодку.

Кто в слова одет вместо кожи,
никогда не носить бейджа.
У поэзии язык божий, 
над Обводным рассвет бежев. 
Ничего не говори больше, 
памятник самому себе же. 

Когда все пишут "нет того-то и того-то", 
то значит, это есть и все еще горит, 
поставив жизнь на ад из автоперемоток, 
ударом кулака в лицо впечатав грим. 

Ты есть. Настолько есть, что больше или меньше 
не надо никому, не приведи Господь. 
Сверхчеловечий дух из тела унтерменша 
затрещиной влетит в отчаянный восход. 

Кури в любом окне за выгоревшей шторой, 
с поющим сердцем злым о перемене мест. 
Непроисшедшее не требует повтора. 
Я знаю коды - все. Я не войду в подъезд. 
 

Весна - не начало. 
Весна - это сиквел. 
Где слабый герой обращается сильным, 
где снег, в белизне соревнуясь с манжетом, 
тебе обнажает изнанку сюжета, 
где все повторится и перевернется 
под Марка Бернеса и Георга Отса, 
где будет студенчество вечным, как пламя, 
где ты никогда не бываешь в онлайне, 
ты - смесь конькобежца с самим Иисусом - 
(ходьба по замерзшей воде как искусство), 
растает старинный сугроб переписок 
и твой Ренессанс так отчаянно близок, 
что впору навстречу,
теряя рассудок, 
разбавить собой черно-белый рисунок 
и хлопнуть дверями из кризиса жанра 
за рамки огромного синего шара 
туда, где ни главных, ни второстепенных, 
билетов, 
дедлайнов, 
хвостов и стипендий, 
где на берегу пробуждённой реки 
встречаешь соавтора беглой строки. 

Я хочу с тобой познакомиться, старый дом. 
Пить из чашек твоих и спать на твоей постели. 
Запах старого фонда сильнее пьянит, чем ром, 
а из окон твоих не так и страшны метели. 

Не любитель гостей, выделяешь меня в толпе, 
обращаешься, как отец лишь сумел бы к дочке. 
Быть бессовестно ближней каждому, кто в тебе, 
быть влюбленной в них вместе, а не поодиночке. 

Я не буду сбегать в полуночный беспредел, 
возвращаясь под утро, не буду водить мерзавцев, 
чтобы ты потолком от курева не седел, 
я хочу в тебе быть, а не просто тебе казаться. 

Из углов — тени мёртвых, из шкафа — скелеты прочь! 
Будет каждый сервиз к ладоням моим податлив. 
Чтобы ты предо мной свой страх сумел превозмочь, 
я в тебе поселю симфонию красных платьев. 

А когда мне пространство с временем станут жать 
так, что я окажусь у порога, полуживая, 
пригласи меня жить. Покажи, как в тебе дышать, 
на полуслове отказа перебивая.