Татьяна Курмазия

Не грусти, мой волчонок, за окнами Март 
Поправляет от снега поникшие ветки, 
И выходит Весна на обыденный старт, 
Заливая капелью кирпичные клетки. 

Мы с тобою одни на огромной земле, 
В этом странном, тревогой изъеденном мире. 
Остывает жасминовый чай на столе, 
И ногами сучит тишина по квартире. 

Обними меня крепче и тихо пропой 
О багровых закатах над ласковым морем, 
Чтоб не так было страшно идти за тобой 
И в болезни, и в здравии, в счастье и в горе. 

Слышишь, ветер настойчиво бьётся в стекло 
И безудержно плачет, никем не согретый,
Только нам в этом сумрачном мире тепло 
При мигающем свете твоей сигареты. 

Обними меня, знаешь, до хруста костей, 
Чтобы сердце от счастья в груди замирало. 
Мы запрём все замки от нежданных гостей 
И нырнём под мохеровое одеяло. 

Нам приснятся акации в белом цвету 
И весёлые дети, бегущие к речке, 
И раскидистый ясень в соседском саду, 
На котором оставлены наши насечки. 

Наблюдая, как камни ласкает вода, 
Будем долго болтать, а потом, может статься, 
Я пойму, что придумала всё, и тогда –
Не захочется мне без тебя просыпаться…

Когда ты остаёшься в тишине,
Когда глаза смотреть на всё не могут,
То вспоминаешь о прошедшем дне
И обращаешь взор усталый к Богу.

И кажется, ни света, ни тепла,
Ни лиц родных, ни правды, ни надежды,
А только край пасхального стола
И злобный лик предателя-невежды.

Иудин день, и торжествует ложь,
За серебро на казнь отдали Бога.
И каждый друг кладёт за спину нож,
Когда подходит к твоему порогу.

И каждый третий горло перегрызть
Готов за то, что есть в твоём кармане.
И каждый первый льёт дрянную лесть
Да тычет руку с солью к свежей ране.

Мне всё равно, я вас не прокляну.
От своры псов и ждать не стоит много,
А вашу ядовитую слюну
Дождями смоет с моего порога.

Мне часто снится, как я ухожу

В глубины неизученной Вселенной

И молчаливым зрителем гляжу

На расставанье с оболочкой бренной.

Мне виден тёмный комнаты квадрат

И тусклый свет мигающей лампады.

Псалтирь читают. Звуки – что набат,

Вещающий о степени утраты.

Вокруг – чужие. Сколько их? Зачем?

Кому нужны слова фальшивой скорби?

Лишь мать в тоске склоняется над тем,

Что мною было, жутко плечи горбя.

Там, в коридоре,  – люд, что не прийти

Не мог по долгу такта или службы.

Чуть дальше – те, кто будут гроб нести,

Оброк последний отдавая дружбе.

Неловко им. Их дома ждёт уют:

Горячий ужин, тихие беседы.

Минуты вязко тянутся, ползут,

А я лежу под скорбью, как под пледом.

И видя это всё со стороны,

Кричать пытаюсь: «Бросьте, я живая!»,

Но рикошетит голос от стены,

А воздух жадно каждый звук глотает.

И я сбежать пытаюсь, натянув

Канат, что душу с телом мёртвым вяжет,

И – просыпаюсь, враз перечеркнув

Густую копоть похоронной сажи.

На месте всё: и руки, и глаза,

И даже голос, вроде бы, вернулся.

Мне страшно сон кому-то рассказать,

В ушах, как колокол, – биенье пульса.

Ночник включаю, подхожу к окну,

Там – улица рассвет немой встречает.

Лишь крик ворон кромсает тишину,

Как будто душу чью-то отпевает.

Я пишу тебе, знаешь, о скорых ручьях весенних,
О деревьях, что прячут под землю кривые корни.
Помнишь, как мы гуляли под их изумрудной сенью?
Нет? Ну что же, не страшно, ведь я за двоих всё помню.

Эта зимняя бель растворила тепла остатки,
Запустила холодные пальцы под наши рёбра,
И когда я гляжу вечерами в окно украдкой,
Ощущаю озноб от ухмылки её недоброй.

Пусть утешится этой недолгой и зыбкой властью.
Скоро птицы наполнят пространство беспечным криком
И в оконных проёмах, похожих сейчас на пасти,
Затанцуют весёлой гурьбой мириады бликов.

Я отправлю письмо, если только весна вернётся,
Если снова получится в окна смотреть без страха.
Расскажу, как цветы поднимают головки к солнцу
Без опаски навеки исчезнуть на зимней плахе.

Ты прочтёшь –  и проснётся застывшая в коме память,
И узнаешь, как тяжко одной дожидаться света.
Пусть растают снега, и смогу я тебе отправить
Наше прошлое в прямоугольном чехле конверта.

Опять ноябрь, опять стучится осень 
В моё окно ржавеющим листом, 
И неба застывающая просинь 
Надрезана курлычущим крестом. 

И этот крест, плывя неспешно к югу, 
Благословляет гладь холодных рек, 
А куст рябины шепчет мне, как другу: 
"Взгляни вокруг, упрямый человек... 

Ты видишь холод, грязь и увяданье, 
В твоих глазах — растерянность и страх. 
Возьми багряных ягод на прощанье, 
И пусть горят они в твоих руках 

Костром надежды, маленьким и жарким, 
Что согревает душу в трудный час. 
Не отвергай осеннего подарка, 
Покуда мой светильник не погас. 

Храни его, когда листок последний 
Сорвёт ветрами с плачущих ветвей, 
Когда зима, расшаркавшись в передней, 
Наставит всюду снежных волдырей. 

Когда покинут радость и терпенье, 
Когда сожмётся сердце в липкий ком, 
До красных ягод ты без промедленья 
Дотронься холодеющим перстом. 

И вновь пожар багряный разгорится, 
Тоска отступит и печаль уйдёт. 
Всё умирает, чтобы возродиться. 
Да будет так, а не наоборот". 

И я внимаю, отпустив тревогу, 
Сжимая горсть багряную в руке, 
А клён всё сыплет листья на дорогу, 
Как золото отринувший аскет.