Анатолий Корниенко

У солдата всё просто:
мундир прирастает к росту,
а гимнастёрка к телу и костям.
Он гимнастёрку снял,
а будто оставил.
Девушки ему льстят:
  « Мускулов бронза,
мужественный пацан!»
Подтрунивают
над румянцем лица.
Спрашивают: «Что у тебя тут -
на «та-ту»?»
У солдата всё просто,
что касается чувств:
он словоохотлив,
если выпил чуть-чуть -
расскажет девушке,
как в караул ходит
и на стрельбы.
Девушка глазами стрельнет -
он обмякнет.
Куда девается дух его ратный?
Поцелуй мятный
девушки-простушки
разоружит 
быстрее пушки.
Но главный принцип солдата:
быть каждому братом,
сыном,
мужем,
отцом,
то есть - не быть подлецом.
Таким он всем нужен -
с оружием
Родину защищать.
А на девушку мужества - 
где ж ему взять?
У солдата всё просто.

Они были дикими, абсолютно дикими.
Спали на панцирной сетке -
на кровати,  блестевшей никелем,
скрипучей - на зависть соседке.
Он водил её по субботам в кино
и дарил ей цветы  гвоздики, 
И это было давно.
Он  любил  её как Орфей Эвридику,
но он не пел ей песен, её не кусала змея.
У них была идеальная советская семья.
Она готова была за ним идти на край света.
Но тогда это  
было не так актуально.
Страна варилась реально
в котле с новыми социальными  идеями.
Пропадали  на работе неделями.
Он оперировал людей, он был нейрохирургом.
Она – врач гинеколог, потом – онко-радиолог. 
Работа благодарная, но  напряжённая почти как на войне.
Виделись редко, но хватало вполне.
Просыпались на панцирной сетке.
У них появлялись детки.
Потом появились деньги и новая кровать
с упругим матрасом.
И всё изменилось разом.
Она сказала:
– Я буду сверху, хватит быть дикими!
Появились розы в замен гвоздикам и...
мебель, украшения, электроника – всё закружилось…
Как будто раньше  и не жили.
По разным странам летали:
Индия, Таиланд, Испания, Италия.
Это было как стихия.
Он стал писать стихи и…
и  петь песни ей.
Проплывая на гондоле под мостами Венеции
она сказала ему :
-Наконец-то  и… 
И мы... на пенсии.

(из книги «Ясные стихи»)

 Пришёл шторм «Сэнди»
 В Америку, в  Нью-Джерси 
 И всё разрушил.
 Стоят соседи:
 Кругом домов обломки
 И мусор в лужах.
 У всех на лицах горе
 Что ж, всё понятно,
 А вот одна смеётся -
 Невероятно!

 Бегут к мадам той 
 Телевизионщики
 Из Евро-Ньюса
 - Скажите нам,  плиз
 Что нет у вас сегодня
 На сердце груза?
 Лицо блестит улыбкой,
 А не слезами.
 Скажите, что случилось?
 Пусть мир узнает -.

 - Нет, всё в порядке,
 Ещё в своём уме я -
 Шторм всё разрушил.
 Но год назад был
 «Айрин» -шторм -  не сильнее,
 Но и не лучше.
 Тогда одна  вещица
 Мне дорогая,
 Пропала, а сейчас вот
 Её нашла я -.

 - Наверно очень
 Вещь эта стоит много, 
 Раз вы так рады?
 Скажите. Впрочем,
 Если вам не удобно,
 Тогда не надо.
 - Нет, это только фото
 На нём мой внучек.
 Искала больше года -
 Счастливый случай!

(из книги «Ясные стихи»)

Оцифрованный
запах в каждом лепестке,
в каждом листике.
И знакомые
интонации в стихе.
Это мистика:
мне почудилось, что я
всё это писал;
нет - я этой был травой
и цветком был сам!

Травы скошены
и устали быть ковром -
стали копнами.
Будут лошади
чуять в запахе хмельном,
как легко по ним
на лугу они паслись
жеребятами.
А я помню как валя-
лись ребятами

мы в стогу. Пропел
я Есенина слова:
"изомну как цвет"
и успел пострел
я её поцеловать -
ту, которой нет...
Ну, зачем же горевать -
травы скошены.
Мы кому-то, как трава,
тоже можем быть...

Отчего она
так колотится в груди
радость у меня?
Оцифрована:
то шмелём в ушах гудит
то глазам объять
помогает этот мир,
чуять запахи,
просит - надо быть людьми,
обязательно.

            «Там на неведомых дорожках…»
              ( А. С. П.)

Там край берёз и времени обоз.
Оно медведем бродит  по пространству
огромному. Джек Лондон там не рос
и Лютер Кинг свой крест не нёс для братства.

Там тот же дуб с зелёной головой
и цепь в прямом и переносном смысле.
Кому златая, а кому конвой
блестит по  жизни или въелась в мысли.

Там сказки любят не про дурака -
а  хитреца такого – самородка,
который путь продумал на века
всем людям. Сам сидит и хлещет водку.

Алёнушка склонилась над водой
и видит мир, текущий под ногами.
Там много бед и войн. Но ей -  покой
Земли хранить начертано веками.

Там Пушкина читают двести лет.
Учёные коты сидят там в думе.
И революции не стёрся след –
«тачанка- киевлянка», «пуля дура».

Там «Крым и Рым». Там бог по трым-траве
идёт и всех прощает правом Слова.
Там как везде: то есть  в смартфонах «свет
в конце тоннеля»…, то не виден снова.

Там по холмам раскинулись ковры
зелёные, подстриженные маем.
И слышен из лесов звериный рык,
а глас,  куда идти - не представляем.

А воздуха шар голубой раздут
и в глубине все люди словно мошки,
и на краю сидит один разут
Шукшин, и ест печёную картошку.

И думает наверно – люди мы,
не звери – люди! Надо быть добрее.
А ветер гладит русские холмы,
заросшие осокой и пыреем.

Там говорят берёзы меж собой.
А он погладит их, придя на пашню,
щекой прижмётся и своей судьбой.
Уйдёт… потом вослед листве опавшей.