Жанна Свет

Смотрю в окно:
поросший лесом кряж,
волна прибоя и пустынный пляж.
Пустынно море, пусты небеса.
Нам до зимы осталось полчаса.
Всего лишь полчаса в окно смотреть,
как солнце с тенью выплетают сеть
и ловят этой сетью зимний свет,
которого жемчужней в мире нет.

Прибоя пена — прошлогодний снег.
В песке утонет шторма грубый след.
Закружит ветер старые слова,
закружится, пьянея, голова
от этой пустоты и тишины,
в которых мы неслышны, не видны.
В которой только море, только пляж,
окно, а в нём — поросший лесом кряж.

Вдоль мокрых бульваров, где ветер летит в никуда, где желтые листья не в силах нам лето вернуть, где время стекает с дождем без следа — навсегда, где так оголенна растрепанной осени суть, где окна заплаканы, слепы и где фонари всё ждут не дождутся прихода бесцветной зари.

Вдоль темных строений, где темные кружатся сны, где запах несчастья собой заполняет чертог, где — сколько ни жди, ни зови — не дождаться весны, где трубит судьба в свой безмолвный надтреснутый рог, где солнце не всходит и где никакая заря не станет расходовать краски багровые зря.

Вдоль голых лесов, где озябли и воздух, и снег, где старые ветви мечтают о капле тепла, где ржавый ручей ни за что не умерит свой бег, где в лужах блестит первый лёд, как осколки стекла, где травы пожухли, где тропы бесцельно ползут являя собой неустроенность и неуют.

Влечёт нас и тянет с собой временная шкала, свой нос заострённый нацеливши хищно туда, где солнце и море, где кто-то знакомый живёт, куда мы во сне совершаем беззвучный полёт — летим, долетим и останемся там навсегда и помнить не будем про осень, про дождь, про дела.

Потом расскажу, когда подберу слова.
Потом.
Потом, всё — потом. Но кружится голова.
Потом.
Не потом, не кровью придётся платить потом — 
ушедшей строкою, растаявшей в дне пустом.

Потом всё вернётся — на круги свои, на ветра.
Лишь строчки, лишь мысли останутся во вчера.
Листвою бумажной засыплет вчера твой дом.
И к нужному слову дорогу найдёшь с трудом.

А мыслей не густо — не как у философов!
И в воздухе пусто — ни дождика, ни снегов.
Тут нужно бы сесть у окна, закурить, смотреть,
в пустыню пространства, на времени круговерть.

Но если слова все оставлены на потом,
но если в безвременье тает твой день и дом,
но если и в окна заказано нам смотреть,
то так ли уж стоит бояться, что грянет смерть?

Где-то воют, где-то бьют,
где-то с песней книги жгут.
Пляшут, водку пьют, горюют...
В общем, жизни нить прядут.

Все мы здесь не навсегда...
Пахнет талая вода
иногда арбузной коркой,
ну, а чаще, - как беда.

Что же нынче за апрель?!
Слов пустых звенит капель.
Неуютный мир в окошке,
дома - жесткая постель.

Дома дел невпроворот -
насмерть бой, не на живот.
Быть бы птицей научиться,
что не сеет, а живет!

Жив, жива, живем, живут.
Остановка наша тут.
Выходи, честной народец -
лопай, что тебе дают.

Ну, так что же? Прожуем?
Перекурим? Перешьем?
Ламца-дрица, царь-царица...
Да гори оно огнем!

Полгода не было войны.
И с удивленьем мы узнали,
что мы из плоти, не из стали,
что дни покоя сочтены,
а мы задумчивей не стали -
дрались, любили, хохотали
в преддверии другой войны.

Но судьбы всех сочинены.

Полгода не было любви,
а небосвод все так же светел.
Никто несчастья не заметил,
и не спросил, и не ответил,
неужто все мы сочтены?!

Полгода не было меня:
был сон несвеж, а мысли, мелки,
бирюльки, шуточки, безделки,
как с вермишелью суп в тарелке -
и точно так же невкусны.

Полгода не было весны,
и вот - душа уже в потемках,
в бинтах, и гипсовых пеленках,
в тенётах и тугих тесемках,
а в них - запутанные сны.

Бессонные глаза красны,
но лики юные прекрасны,
надежды скудны и опасны.
Жаль, ожиданья не ясны.