София Максимычева

всё слишком просто. перейдя на ты,
сжимается на время оболочка.
нагие ветви ощущают стыд.
полураздетой осени цепочка
причин и следствий тянется извне,
подверженность причудам их вторична.
озноб природы чувствуешь вдвойне,
ещё немного и мороз опричник
живое приберёт к своим рукам.
ну а пока здесь осень полноправна.
тропинка делит луг напополам
движением бедра с ленцой и плавным.
кипрей толику рвётся ухватить
последнего тепла. благочестива
обыденность. рассеянная сныть
позирует пред зорким объективом
небесной глади. киноварь ярка,
лишь изредка с востока тянет хмарью.
прохладна и медлительна река,
молящаяся на иван да марью.
по берегам разбросаны дома
в преддверии осерженного срока,
где свет по мерке сиротлив и мал,
а дверь скрипит на петлях одиноко.

...а потом в тебе воскресает мак,
лебеда, кипрей, золотая рожь.
ты не веришь снам, говорящим:
- так
будет раз за разом
покуда ждёшь,
что наступит срок и вода возьмёт
все грехи людские
и даже твой...
авраам, иаков, ревекка, лот,
исаак, иона, страдалец ной.
переходит голос границу вброд,
проникает сквозь звуковой барьер.
и тогда из горла его течёт
вперемешку с жизнью густая смерть...

... и скажи
- зачем это всё, зачем?
тихий ход воды, синий плёс небес.
сон приходит молча. ночной тотем.
непонятно -
умер или воскрес.
словно лунный свет смотришь сквозь стекло -
вот отец сидит, мастерит ковчег.
вот чужое имя в тебя вросло
безутешный плакальщик, человек.
и звезда горит, освещая тьму.
от доски сосновой летит на пол
смоляная стружка.
насуплен, хмур
плотоядный бог, что тебя подвёл
к земляному рву.
заглянуть ли вниз?
и свербит, и тянет, и страшно так!
на часах две стрелки в одну сошлись.
но покуда воздух здесь
не иссяк,
ловишь слабым ртом приглушённый звук,
вспоминая рыб затруднённый вздох.
и сгущаясь, тени встают вокруг,
чтобы ты не верил ни в сон, ни в чох.

обернёшься на чёрный снег,
по весне превращённый в жижу.
- слава, господи!
человек
в этот год, как и прежде - выжил.
перенёс городскую тьму,
леденелой зимы заплатки.
только знаешь ведь, никому
не расскажешь, насколько хватким
был юродивый звук церквей
в небе цвета свинцовой стыни.
саваоф ты мой, досифей,
безбород, но уже морщинист.
в направленье уральских гор
гонишь с ветром густую пену.
наливаешь, как кровь, кагор,
заломившим тройную цену
за погоду. и тем кто жив
пятернёй без одной фаланги.
и уходишь в пике,
в отрыв
голенастый кондовый ангел.

за ощущением зимы
является иное чувство.
мы здесь зимой не прощены
за то, что в признаках искусства

не нами осязаем след 
всего холодного, и льдистый
над головами неба свет...
дрожащий ветер гладит пристань,

замёрзшую. река хрипит
простывшим горлом, стынет прорубь
без рук рыбацких. аппетит
над ней нагуливает голубь.

а тишина такая, что
озноб душевный возникает.
но, слава богу, в час шестой
выть начинает пёсья  стая.