Роман Поплавский

Да, сказки далеко не те,

что помнит время оно,

но экскаватор, в темноте

похожий на дракона,

и великан подъёмный кран,

что, как пострел с биноклем,

весь день от утра до утра

заглядывает в окна,

и гном, оранжевый колпак

забывший на дороге,

и медный блеск рифлёных шпаг,

загадочный и строгий, –

твердят, собравшись в хоровод –

и сладки их посулы! –

что любопытный ум найдёт

чудесное повсюду.

...И не уснёшь, и не заглушишь долго-

играющий – уже невмоготу! –

треск, будто патефонная иголка

царапает подкорки черноту,

привычно по проторенной бороздке

кружить обречена. Но вот – бросок! –

срывается внезапно, по-боксёрски

и нестерпимым скрипом бьёт в висок.

Поднимешься, побродишь по квартире,

шаги считая, как баранов: раз,

два, три, четы..., четыреста четыре,

четыреста – собьёшься! Не горазд

начать сначала или способ вспомнить

иной, к полуоткрытому окну

присядешь – патефон неугомонен –

и будешь выть тихонько на луну

и смаковать ночного неба смокву,

и наблюдать в разломе кожуры

рождение рассвета, до поры

не замечая, что иголка смолкла.

Я – неуклюжий табурет

из ДСП.

Я не силён в па-де-буре

и прочих па.

На четырёх своих кривых

с давнишних пор

из-под стола смотреть привык

я не танцпол,

где во всеобщей суете,

среди ножищ,

как кресло офисное, ты

кружишь, кружишь…

Я встать стараюсь, как в кино,

наискосок:

выпячиваю грудь смешно,

тяну носок

и жду, что ты подкатишь и –

по дереву стучу –

колёсиком моей ноги

коснёшься чуть.

За стенкой гам и тарарам –

то тут, то там, то тут, то там, –

на боковушке с утречка

играет пара в дурачка,

подобно оползню в горах,

несётся с верхней полки храп.

Напротив тараторка мне

твердит о кризисе в стране,

о том, как горек честный труд,

когда повсюду вор и плут –

то там, то тут, то там, то тут.

А я поддакивать устал,

читать устал и спать устал –

то тут, то там, то тут, то там, –

совсем не голоден, хотя

пакетиками шелестят

и, словно пьяные, идут –

то там, то тут, то там, то тут, –

кто в обуви, кто босиком,

паломники за кипятком.

И тараторка, замолчав,

встаёт себе готовить чай,

и во внезапной тишине

я вижу сам себя в окне,

как будто нитями судьбы

соединённые столбы,

и так хочу по проводам

разрядом добежать туда,

где теплится в окне уют –

не тут, а там! не тут, а там! –

но тараторка тут как тут –

то там, то тут, то там, то тут,

то там, то тут, то там, то тут.

Уже умерил свой напор,

уже едва крадётся поезд.

В лиловых сумерках по пояс

гостеприимное депо.

Прямолинеен, строг и прост,

слегка фонарным светом тронут –

ступени к каждому перрону

спускает пешеходный мост.

От безысходности неон,

цветистых надписей заложник,

мигает и следит тревожно,

как самый первый – мой вагон,

едва не миновав вокзал,

встаёт.

Спускаюсь.

Вдоль вагонов

плетусь к мосту недоумённо

и заспанные тру глаза,

завидев, словно в мираже,

ступени в облачные кущи

и силуэты душ, идущих

на небеса на пмж.