Соэль Карцев

.."Избави Бог от смерти и любови,
...Со всем другим я справлюсь как-нибудь" (Надежда Коган)

Ты выжила, хотя я точно умер:
не так давно, десяток лет назад...

За дверью — синий, непрерывный зуммер,
да у стены — трёх серых стульев ряд.
Движения замедленная лента:
фигуры, лица, мысли и слова.
Рождалась жизнь — моей эквивалентна;
шла кругом от тревоги голова.
Чужая кровь в твои вливалась жилы,
кетгутной ниткой связывались швы.
Мы, умирая, оставались живы.
Я, умирая, оставался жив.
Ежесекундно во вселенский холод
орал без слов тебе одной:"Живи!"
Причастия дрожал и бился всполох —
за кровью крови на родной крови.

На эолийский плуг ложилась темень,
рубиновая гасла каланча —
когда наполнилось слезами время —
увидел
           сына
                  на руках врача.

 

Игра теней — пустое в пустоте,
но всё же, всё же пестует пространство
движение, покой, непостоянство,
хотя они, конечно же, не те,
которые материи даны.
На грани света, в царстве имитаций
предмет теряет свойство изменяться,
мы видим сны.

Кавернами, провалами прошив
души приют — слепое подсознанье,
где, тая, тень сливается с названьем,
где Йешуа выходит из ешив,
прощаемся с тюрьмой календаря,
где времени уловки неизбежны,
а вечность — как иссохнувший валежник —
всё ждёт огня.

очень вольный перевод вот этой  песенки
http://www.youtube.com/watch?v=zBk6KWfJ_X4

Мы решили все дела.
Время смеха и довольства.
Палачи кричат:"Не бойтесь!
Будет сладко на десерт."


Где оркестр играет туш,
там прошёл сам папа римский,
мой сосед, прикинув риски,
там сорвал солидный куш.

Но свобода, вот беда,
нам мешает лгать и верить,
для неё открыты двери
и свивается петля.

Человек не ждёт чудес,
забывая сказки разом,
заменяет чувства разум,
а свободу — базилевс.

Все, кто бредят о стране,
где свобода, как подарок,
пусть танцуют на могилах —
эти пляски всё ценней... 
 


 

Детский дом на Бухарестской,
Марь Ивановна,
Колбаса да сыр нарезкой,
Каша манная

Да горячее какао
Перед школою —
Пусть не с острова Макао —
Порошковое.

Тут родные палестины,
Снег с иголочки —
Открывает враз машины
Юрка-форточник.

Неприятны разговоры
С воспитателем,
Но мальчишку учат воры
Обстоятельно.

В детском доме вся семейка —
Сёстры с братьями.
Мать киряет на скамейке —
Демократия.

Десять деток у мамаши —
Каша манная.
Мамой кличут дети наши
Марь Ивановну.

Переход Гостинки. Скрипка плачет
И зовёт на много лет назад,
Где звучал оркестром, не иначе —
Днём и ночью — город Ленинград.

Отворю чугунные ворота.
Память — лишь движение руки,
Столько раз вот тут, у поворота,
Ждал тебя, сгорая от тоски.

Вот опять, сбежав с последней пары,
Вдоль собора — да по мостовой,
Мы идём, и нам Кутузов старый
Снова машет бронзовой рукой.

Так пройдём, по Невскому гуляя,
До Фонтанки и до Моховой,
Посидим в "Сайгоне"*, где заварят
Самый лучший кофе нам с тобой.

На углу, у станции Поэта
Постоим, не в силах разойтись,
"Ну пока," — ты скажешь мне, и где-то
Вдруг взовьётся скрипки голос ввысь.

Музыкант мелодию выводит,
Виртуозно по судьбе скользя,
Счастье скрылось в этом переходе,
Жаль вернуться в прошлое нельзя.

Так играй, играй, скрипач усталый,
Молодостью душу береди,
Мне теперь, по правде, надо мало —
Жизнь моя осталась позади.


"Сайгон" — жаргонное название очень популярного в 80-х годах прошлого века, кафе недалеко от станции "Маяковская".