Елена Кривчик

Запах осени неописуем,
Но извечен, всеобщ, узнаваем…
Я воздушным лечу поцелуем
За тебя увозящим трамваем.

Ветер вертит и гонит на рельсы
Листья клёна, кручёные в свитки.
Мы, безумных любвей погорельцы,
Как ни странно, почти не в убытке.

Мы, прорабы картонных строений,
Летописцы песчаных скрижалей,
Добрались до раздачи осенней –
До листов наградных, до медалей.

Нам наследства, призы и подарки

Перепали от тех, кто не с нами:
Продувные гудящие арки –
Как лазейки меж явью и снами,

Проливные лиловые хляби,
Проходные дворовые норки,
Променады по лиственной ряби,
Переулочки, спуски, пригорки,

Где когда-то… но стоит ли? – кто же

Был бы тут объективен и краток!
…Осень жалует, а не итожит,
Неделимый дарует остаток:

Благодарность, приязнь и прощенье,
Ощущение мелкости бедствий,
Отпущенье всего, очищенье

От тяжёлых моральных последствий.

Всё осталось нам – парки и скверы,
И прощания на остановках…
Под присмотром Любови и Веры,
И с Надеждой в сиротских обновках.

                  Павлины, говоришь?..
                          Товарищ Сухов

Твоя Лилит была из глины.
Вы были счастливы в Эдеме,
Где по ночам кричат павлины,
Переплетаются лианы,
И пахнут лилии долины,
И каждой ноте место в теме,
И мировые океаны

В своих пульсациях едины.

Цвели оливы и агавы.
Вы праздно пили соки-воды,
Вкушали мёд, плоды и травы,
Плодя любви паллиативы...
Травы не жалко, как халявы.
Стояли чудные погоды.
Все были счастливы и живы,
Прекрасны, праведны и правы.

Всё соответствовало планам.
И, упиваясь унисоном,
Вы предавались всяким ваннам
С теплом к москитам и пираньям.
И нескончаемым осаннам
Павлины вторили клаксоном
И размножались почкованьем,
Подобно тиграм и баранам.

И никакой изъян на теле
Вас не смущал своим сигналом.
Ни шва, ни выступа, ни щели!
Вы были правы даже слева

И цельны без единой цели.
Ещё не пахло инферналом... 
Тебе ещё не снилась Ева... 
Пока все рёбра были целы.

Я шла то лугом, то леском
Неспешным ходом.
Любовь летела лепестком
За антиподом...

И сердцевина, золотясь
Без оперенья,
И солнца слепь вплетались в вязь
Стихотворенья.

Оно плелось за мною вслед,
С пейзажем слито.
А мне уже не столько лет,
Чтоб о любви-то...

И день обычен был – таков,
Как и вчерашний.
Катились тени облаков

По дальней пашне –

Да и не пашне, а стерне,
Где сжато жито.
И лета лесть уже на дне,
И дно что сито...

Гроза тучнела от Твери
Неторопливо.
И жажда, сжатая внутри,
Ждала разрыва

Скрипучих скреп, нелепых пут,
Тенёт запрета...
Что через раз ромашки врут –
Плевать на это.

Под перестук пружин транзитного дивана
Опять в эрзац-Эдем натужно восходя,
Подумал невпопад: «Я гибну, Дона Анна».
…Он снял её легко – кошёлкою с гвоздя.

И вывалил в её хозяйственные недра
Безмолвие души, никем не обжитой,
И ущемлённый писк расстроенного нерва,
И комплексов комплект, и зависти застой…

Она была вдова весьма простого званья,
Жила, служебный раж перемежая сном.
И в книжке записной обозначалась «Аня»,
Имея при себе пометку «гастроном».

Был сон в её жилье стабилен и спокоен,
А ужин на столе домашен и горяч.
Но он, конечно, знал, что лучшего достоин,
Что сей вигвам-фигвам – не апогей удач.

Из рамки командор с приветом из Афгана
Претензий не имел. И не ломился в дверь.
Зачем такой надсад? – мол, гибну, Дона Анна.
Ведь смерть и даже жизнь – не здесь и не теперь.

…Морзянкою дождя истыкан подоконник.
Интимный ночничок подсвечивает мрак.
Не то чтобы герой… но всё-таки любовник?
Не Дона, где уж ей… но Анна как-никак?

И значит, повод есть тряхнуть игристой страстью,
Разбавив будней быт. Но гибнуть? – вот уж нет!
…Прохладная ладонь елозит по запястью.
«Спи, милый, спи-спи-спи…» – и щёлкнув, гасит свет.

Скоро смолкнет любовный сигнал соловья,
Откукует кукушка в бору.
Но когда я умру – это буду не я.
Значит я никогда не умру.

Я в кого-то из сущих тогда перейду:
В соловья ли, кукушку – бог весть!
Буду годы отсчитывать, щёлкать в саду,
Не заботясь о том, кто я есть. 

Это если и мне, наконец, повезёт.
А ведь может и не повезти:
Стану я червячком и в куриный помёт

Превращусь, чтоб травой прорасти.

А быть может, меня в себя примет свинья,
Предназначенная на бекон.
Но из свинского облика выскользну я –
Непреложен бессмертья закон.

Снег стократно растает и руслами рек

Утечёт в океан. И в миру
Я опять нарожусь как другой человек.
И опять никогда не умру.

Буду жить я, с собою не помня родства,
Слепо радуясь новому дню.
И по зову забытого мной естества

Про бессмертье стихи сочиню.

Силясь выход найти из тенёт бытия,
Напишу я однажды к утру,
Что когда я умру – это буду не я,
Значит я никогда не умру.