Павел Соловьёв

магия мокрых щёк, музыка тонких рук
хочешь ещё, ещё, сердце чуть слышно "тук"
нового дня пожар, вой городских ветров
ночью огни Стожар, утром огни метро

трудно рубить сплеча, трудно захлопнуть дверь,
новую жизнь начать, я не о том, поверь
я бы сыграл свой джаз, только выходит блюз
хочешь сейчас, сейчас, я ведь не тороплюсь

стайка голодных птиц, сумка через плечо
шелест пустых страниц, ты уже ни при чём
я же останусь тут, соль на твоей щеке
долгие пять минут тает рука в руке

Время назад отмотать кассету. Время вернуться в беспечный рай, бегать по крыше сарая соседа, перебегая на свой сарай, бить по мячу, и с каждым ударом думать, что ты почти Пеле, и по асфальтовым тротуарам в велосипедном лететь седле, в парке кататься на каруселях, пить газировку с сиропом за три, шумно всем домом справлять новоселья, читать Жюля Верна и Экзюпери, видеть сокровище в каждой пробке, лазить гурьбою через забор, сотню открыток хранить в коробке...

Галстук, волосы на пробор, собранный ранец, быстрее в школу, снова испачканные штаны, мы – пионеры, друзья комсомола, столовка, суп, со сметаной блины, звонок для учителя, ну-ка тише! куртка, ранец, скорее домой; чтобы опять скакать по крышам, птиц распугав толпой-кутерьмой, надо быстрее уроки сделать, ждут пацаны на школьном дворе, штандер, футбол, глядишь обалдело в небо, улёгшись на пустыре...

Что это я? Подрастают дети. Ролики, лего, трансформер, скейт, телек, мобильник, игры в инете, танки и дота, сегодня в рейд, татухи и рэп, диджейские сеты, готы и эмо во всей красе... Будут у них свои кассеты. Жаль, что не будет таких кассет.

Стылый плацкарт, тридцать шестое, в проходе тусклый фонарь.
Немеет под пальцами поручень, табак разъедает глаза.
Стоя в последнем тамбуре, смотришь в иллюминатор окна,
Как уезжает вокзал.

У каждого стыка на перегоне – свой перестук.
Каждая шпала имеет свой запах, историю и узор.
Вдоль креозотом пропитанной насыпи гонит коров пастух,
Плащом похожий на Зорро.

Каждому часу – свой часовой, а стрелке – свою орбиту;
Звёзды легли на дно, кукушка захлопнула ставни.
Дым из трубы с гудком пополам превращается в сбитень
Со вкусом мазута и стали.

Мир за окном покрывается белым. Планета теряет стыд.
Сереющей бязью туч надуваются небеса.
В них расплывается и исчезает стих, который ты
Когда-то не дописал.

Так бывает: побудка, впрыгиваешь в сапоги и бежишь, пригибаясь, кричишь в темноту "ура", ведь тебе сказали, что там, впереди, враги, ты бежишь, в голове тамтамы, в груди дыра, ветер свищет навстречу, в лицо и чуть-чуть насквозь, а в ушах отголоски взрывов, топот и мат, просыпаешься с криком, откуда и что взялось, боже, боже, ну какой из меня солдат.

Так бывает: идёшь на кухню и ставишь чай, и в трусах, не проснувшись, делаешь бутерброд, в голове тамтамы с ночи ещё стучат, чистишь зубы; лифт, светофор, переход, метро, забегаешь в офис, включаешь, ныряешь в сеть, почта-таски-баги, на митинг, на бизнес-ланч, боже, боже, если ты всё-таки есть, нет ответа, no route to host, досадно, хоть плачь.

Так бывает: мальчишка в шортах на берегу, босиком, по щиколотку в воде, а на берег неспешно волна за волной бегут, треск кузнечика, пчёлы жужжат в резеде, до земли водопадом зелёным ветви ракит, по воде круги, и птицы до хрипоты.

Мальчик пускает блины-восьмушки по глади реки, мальчик счастлив.
А ты?

...Вдруг улыбнувшись небритою рожей,
Выйти в ноябрьское мерзкое месиво,
Пусть в кошельке только ломаный грош, и
Пусть в холодильнике клоун повесился, –
Вспыхнуть отчаянным протуберанцем
В гуще листвы и сосновых иголок,
Выстыдить внутреннего засранца,
Выстудить вечно горящую голову,
Видеть, как мокрый осенний даймон
В воздух подкинет прозрачный камень,
Так что shine on you crazy diamond,
Но не забудь, что winter is coming.