Семён Эпштейн

Остро пахнет черёмухой. Остров.
Год прошёл, и другая собака
На цепи в одиночестве плачет.
А хозяин как прежде в отъезде.

Ничего не меняется кроме
Дней, которых всё меньше и меньше,
Да породы собак за оградой.

Нить обрежут, а цепь оборвётся,
Вот и станем мы снова свободны,
Не грусти, каждой твари – по Парке.

Видишь, лёгкий на взлёт, одуванчик
Отпускает пушинки по свету.

Прости меня, прости, прости меня, надежда,
И вера, и любовь остались позади,
И юности луга, что были так безбрежны,
Полынью-лебедой успели порасти.

Плыви ладья, плыви, пока судьбе угодно,
Пока не подберут последний мне причал.
Уключин долгий скрип всё тянется по борту,
И чайки за бортом пронзительно кричат.

Метели отмели, листва пооблетела,
По высохшей степи не стелется трава,
И всё, что впереди – «по слову и по делу»,
Пословица права, пословица права.

Когда совсем один останешься в столетье,
А все твои друзья уже ушли вперёд,
Оглянешься вокруг – темно на белом свете,
А лодочник гребёт, а лодочник гребёт.
 

На границе города и пустыни,
там, где парк и детские горки,
подступают мысли простые:
что, как ни горько,
а жизнь проходит.

Помнишь: мы  гуляли в Котласе с дочкой
и солнце, не согревая спину,
продлевало тени всё ближе к ночи,
а туфельки были великоваты.

На границе зрелости и старенья,
повезло дожить и до этих строчек,
понимаешь – жизнь откровенье,
остальное – почерк.
Впрочем,
что заманчивей  заблуждений…

«Когда мне больше белый свет не мил:
всё чаще боль, всё чаще слово были,
я вспоминаю всех кого забыл:
и тех, которых в юности любил,
и  тех, что и меня тогда  любили»

Всё так же вдаль уходят поезда,
И, по весне, летят обратно птицы,
А мне уже не нужно никуда,
И некуда, и незачем стремиться.

Всё пройдено, вдали –  сплошная тьма,
Уходят те, что были с нами вместе.
И, может быть, схождение с ума,
Есть способ получать оттуда вести.

Неторопливо лодочник гребёт,
Ему, что "пьяно" наших дней, что "скерцо".
Я чувствую, грядёт и мой черёд.
Всё чаще "невпопад" биенья сердца.

...памяти Ильи Войтовецкого...

Он прижился  на кладбище –  сторожем –
Чтоб могилы покойно лежали.
По утрам оставалось их столько же,
Но темней становились скрижали.

Обтирая чужие надгробия,
Разговаривал словно с больными,
Что с годами кривились и горбились,
Он кривился и горбился с ними.

Суета  за кирпичной оградою,
За порогами  тихих  сторожек.
Лишь забвенье – заветное снадобье,
Что любую беду переможет.