Василий Ступин

Когда я пойму, что память чуть слышно бредит,
То шагну за порог свежим звездам и ветру навстречу
И прийду на Дальницкую к своему приятелю Эде,
И скажу ему "Здравствуйте, Эдя. Хороший вечер".

Он протянет мне крепкую руку, чуть улыбнется.
Полетит по комнате запах терпкой полыни.
В клетке, вдруг встрепенувшись, щегол зальется.
За окном, над морем картинно луна застынет.

В этой комнате надо б висеть на стене мушкету,
Плащу-крылатке б - небрежно висеть на стуле.
Я пришел сегодня к романтику и поэту,
Чтоб узнать, как писать, чтоб стихи отливать как пули.

В этой комнате от стихов скоро станет душно..
"Вот послушай, - он хрипло скажет. - Читал такое?"
И прочтет Гумилёва, чуть медленнее, чем нужно,
Точно слушая марш, такт отбивая рукою.

... Бьется Черное море в голосе у поэта,
По стариным гулким улицам Лондона Виттингтон едет..
Полыхает сиренью и звездами одесское лето
И сидит напротив меня мой приятель - 
Багрицкий Эдя.

Это любовь?
От ревности
покоя не находить.
Это любовь?..

И сердце
ответило
"Может быть".

Это любовь?
Сквозь полночь
идти одному обратно.
Это любовь?..

И сердце
ответило
"Вероятно".

Это любовь?
До боли
волнительно
и тревожно.
Это любовь?..

И сердце
тихо сказало
"Возможно".

Это любовь?
Мгновенья
с любимой -
считать веками.
Творить чудеса
из воздуха
собственными руками.
Стихи писать
не чернилами,
а собственной своей кровью.

Сердце вздохнуло
"Всё это
люди зовут
любовью"...

Мы не жили в стране победившего соцреализма,
К монументам вождей не носили венков и цветов.
В нашей путанной жизни сломалось всё, будто свет в призме,
И лилась матерщина из детских испуганных ртов.

Наши старшие братья Афган и Чечню проходили.
Мы - ходили дворы на дворы, и от страха дрожали менты.
Ни за что ни про что в перебранке соседа убили.
Он ушел весь в крови. А убийцы остались чисты.

Гаражи.
Сигареты.
Палёная "левая" водка.
И напротив - 
музшкола,
ботаник,
"Ату его!",
"Бей!"

Уплывают мои девяностые, словно подводная лодка.
И не видишь уже в темноте
ни людей,
ни друзей,
ни дверей.

О, Эвтерпа, когда на моей ты груди ночевала,
Клио злилась и губы до крови кусала, ревнуя.
Ты - горела свечой, ты мне даже дышать не давала,
И в глазах твоих синих тонули мои поцелуи.

Ты поила меня вдохновеньем с прохладных ладоней,
Ты задумчиво пряди на лбу тонким пальчиком перебирала.
Мы летели в поля, голова к голове были кони.
Ветер бил в наши лица, и сердце от счастья взлетало.

О, Эвтерпа, я помню нечаянность встречи с тобою:
Переулком ты шла, и снежинки ложились на косы.
Словно шпага, кольнули ресницы твои - я не знаю покоя,
Как не знаю ответа на главные в жизни вопросы.

Так спасибо тебе, что приходишь и запросто рядом садишься,
Иль стучишься в окно самым первым лучом или веткой сирени.
Ты ревнуешь порою, я знаю, ты сердишься, может быть, злишься,
Но прошу, оставайся всегда, 
не отдай меня ей - 
Мельпомене...

Я не то, чтобы задремал,
но закрыл глаза...

Вдруг представил наше семейство - 
карточкой из альбома,
довоенного.
Ещё не гремит гроза
и разлука
темным крылом
не коснулась дома.

Ты на венском стуле.
На руках у тебя малыш.
Рядом, со старшим, я -
гимнастерка, шпала в петлице.
Весна.
За окошком сирень касается крыш.
А малыш похож на тебя -
забавный такой, круглолицый.

До войны ещё далеко.
Меньше месяца до войны.
Но ни ты, ни я -
ничего об этом не знаем.
Мы живем - 
на границе большой страны.
Мы ещё живем - 
фотокарточкой - 
и не умираем